Коллекция. Караван историйРепортаж
Татьяна Правдина: «Когда Зяма смотрел свои фильмы, всегда говорил: «Это — не то!»
Они познакомились поздно, пройдя навстречу друг другу долгий путь. Актеру Зиновию Гердту было 44 года, а переводчице Татьяне Правдиной — 32, когда они встретились. Вместе были 36 лет... Когда в ноябре 1996 года скончался Зиновий Ефимович Гердт, его супруга не верила, что найдет в себе силы жить без него одна и сможет прожить долго. Недавно Татьяны Александровны не стало, но она успела дать «Каравану историй» интервью, которое мы публикуем.
Тем летом, задумав поговорить об их удивительной истории любви, я позвонила Татьяне Александровне Правдиной с просьбой об интервью. Казалось, прошло уже много лет после кончины Зиновия Ефимовича, но все же недостаточно, чтобы она могла без слез вспоминать о муже: все еще было больно. К тому же за эти годы Татьяна Александровна устала давать интервью... Так что на этот разговор ее пришлось долго уговаривать. В итоге мы условились так: я буду стоять на автобусной остановке в подмосковном поселке Пахра и в назначенное время («Не опаздывать!»), она проедет мимо на машине, глянет на меня: поверит — будет разговор, нет — поедет дальше...
В назначенное время возле меня остановилась машина, открылась дверь, и низкий женский голос произнес: «Садитесь! Поедем к нам — поговорим!». «К нам» — это на дачу к Гердтам в Пахре. В дом, где они проводили семьей целое лето, где собирались друзья в день рождения Зиновия Ефимовича 21 сентября.
— Эта дача у нас появилась в 1968 году, — начала тогда свой рассказ Татьяна Александровна, накрывая стол на веранде у дома: дымился самовар с чаем, ждали блины с земляничным вареньем. — Это был год, когда Зиновий Ефимович снялся одновременно и в «Золотом теленке» у Михаила Швейцера, и в «Фокуснике» у Петра Тодоровского. И заработал самые большие деньги за всю жизнь.
И тут-то к нам прибежал один знакомый и буквально кричал, что продается дом, дача и что «Вы должны купить!» Поскольку до этого мы все время жили в долгах, то: «Какая дача?! О чем вы говорите?!» Но все же пошли посмотрели: это был такой маленький домик, темненький, с тремя крохотульными комнатами. «Сколько стоит?» Названа была цифра такая, что Зиновий Ефимович промолвил: «Я могу назвать эту цифру, потому что я артист, и могу произнести что угодно. Поэтому и эту астрономическую цифру выговорить смогу!» А я, услышав ее, сказала: «Да ну, на фиг эта дача! Никогда в жизни не было, не было и мечты о ней, и денег не было, ничего не было».
Но друзья насели на нас: вы должны купить, вы должны, должны... Мы отнекивались как могли. Помню, очень смешно сказала моя мама: «Какая дача?! Тогда вам придется и флаг купить!» Это были времена, когда на праздники 1 Мая и 7 Ноября ты обязан был вывешивать флаг. Мы умирали со смеху: купить в придачу к даче флаг — да, это была бы большая трата!
Так что нас все уговаривали, уговаривали, и мы приехали зимой еще раз посмотреть: все какое-то крошечное, маленькое. А все деньги, что Зяма заработал, это 6 тысяч — а дача стоила 12 тысяч. Значит, никаких тебе новых туфель, ничего, и еще такая сумма безумная!..
Но один мой приятель сказал: «Ребята, не бойтесь: просто надо уметь одалживать деньги». И научил нас, и я уже много народу научила... Занимаются деньги таким образом: вот вам надо 6 тысяч. Вы не берете всю сумму в долг у одного человека, а, скажем, у одиннадцати. И спрашиваете срок, когда нужно отдать. Я вела три года «амбарную книгу», где у меня все было записано. А вдруг человеку нужно вернуть деньги раньше? Поэтому одиннадцатую сумму вы кладете на сберкнижку. Если у вас спросили долг раньше — вы не падаете в инфаркте, а у вас есть где взять. И отдаете. Но тут же ищете еще одного кредитора, чтобы положить деньги на сберкнижку...
Так что за три года мы эту сумму выплатили, купив дачу. Дальше было очень тесно (еще были живы мои родители, была маленькая дочка и няня, которая жила с нами), и поначалу мы приезжали сюда только летом на субботу-воскресенье. Дом был тесным, не располагавшим к длительному пребыванию. Вот где сейчас кабинет — там был гараж.
И когда однажды Зиновий Ефимович уехал с театром на гастроли в Париж, я его не стала провожать, а поехала на кирпичный завод. И сказала Зяме: «Я берусь из гаража сделать комнату. Но условие такое: когда ты вернешься, ни одно твое предложение не будет начинаться со слов «надо было». Это сегодня вопрос только выбора: какую доску купить, какую плитку. А тогда мне нужно было вместо гаражных дверей поставить окно, а мне говорят: «Ничего нет! Нет никаких окон! Только неликвидные...» — «Беру!» И столяр у меня был тоже «неликвидный», всегда поддатый, поэтому потолок, который он сделал: в нем ни одна — ну ни одна! — доска не лежит ровно. Все кривое! Но тем не менее за месяц я эту комнату переделала. Потом доперестроили еще, и еще... И сегодня я любуюсь этими хоромами, вспоминая, что тут было.
А Зиновий Ефимович очень любил нашу дачу, очень...
— И «надо было» не сказал, когда увидел итог переделки?
— Нет! Хотя я понимала по его глазам, что хочет сказать! (Смеется.) Зяма сам был на редкость рукастым. Это удивительно, он все мог сделать руками. Он же не имел высшего образования: «слесарь-лекальщик». А все остальное в нем — это self-made. Он сам себя сделал человеком. И никогда не стеснялся учиться.
А руки у него от рождения были золотые! Когда после всех этих покупок дачи мы стали совсем бедные, он мне построил туалетный стол собственными руками, в спальне у меня висит сделанная им лампа-люстра. Он мог сделать... Ну, массу вещей, все что угодно починить, что хочешь соорудить. В общем — все! А любил он больше всего на свете пообщаться с людьми, с друзьями. На этой даче всегда было полно народу.
— Он был человеком, как говорят, «душа нараспашку»?
— Нет-нет! Истинных друзей, таких совсем-совсем настоящих, у него было немного, все еще с довоенных времен. Самый близкий — Исай Кузнецов, писатель, драматург...
Тут надо сделать небольшое «лирическое отступление» и рассказать, что родился Зиновий Ефимович в 1916 году в уездном городе Себеж Витебской губернии (ныне это Псковская область). Помню, как через год после того, как мы поженились, Зяма повез меня с экскурсией в свой Себеж, где он родился, жил до 12 лет, учился в еврейской школе-хедере. В детстве он хорошо знал идиш, который потом напрочь забыл.
Помню, как он красочно рассказывал мне про своего папу, Афроима Яковлевича, который до революции был коммивояжером. Про необыкновенно музыкальную маму Рахиль Исааковну, у которой был дивный голос, и как она пела своим детям красивые еврейские колыбельные. Рассказывал о школьном учителе литературы, к которому испытывал наибольшую благодарность в жизни за то, что тот познакомил его с поэзией, ставшей главным увлечением жизни Зиновия Ефимовича. Он поэзию не просто знал — он ее чувствовал и любил делиться своим восхищением со слушателями.
Зиновий Ефимович был самым младшим в своей семье и поэтому самым любимым. Когда старший брат уехал учиться в Москву, Зяму послали к нему. Приехав в Москву мальчиком, он поступил в училище, потом на завод пошел... В то время все предприятия устраивали Театры рабочей молодежи (ТРаМы). Таким театром при ФЗУ Московского электрозавода руководил Валентин Плучек, позднее драматург Алексей Арбузов. Когда накануне войны из этой студии сделали театр, они поставили спектакль «Город на заре» о строительстве Комсомольска-на-Амуре. Особенность постановки была в том, что каждый артист писал свою роль сам, сочинял развитие роли...
— ...И как напишешь — так и сыграешь: по таланту.
— Да. И Зяма придумал судьбу еврейского скрипача Вени Альтмана и сам сыграл его роль...
А потом началась война, и вместе с Исаем Кузнецовым они записались добровольцами и ушли на фронт. Зяма проучился два месяца в саперном училище под Москвой и потом попал на фронт, где был ранен под Харьковом. С той женщиной, что вынесла его с поля боя — Верой Павловной Ведениной, — Зяма потом всю жизнь дружил, мы с ней до сегодняшнего дня перезванивались и общались. Когда Верочка вынесла на себе под пулями раненого Зяму, дальше оказалось, что в полевом госпитале нет гипса. И в итоге развился остеомиелит, воспаление костной ткани, при котором кость не срастается. И началось для Зямы «лежание» по госпиталям. Последним из них была Боткинская больница в Москве. Все предыдущие 10 операций ничего не дали, и было принято решение ампутировать ногу.
В Боткинской работала хирургом необыкновенная женщина, Ксения Максимилиановна Винцентини, первая жена конструктора Сергея Королева. И когда Гердта везли на каталке в операционную, перед последним наркозом она шепнула ему: «Попробую вдоль». То есть не ампутировать, а еще раз попробовать прооперировать. И чудо — эта 11-я операция прошла успешно, кость срослась, правда, нога навсегда стала на 8 сантиметров короче. Зиновий Ефимович подшибал каблук на четыре сантиметра, но все равно хромал. Конечно, это всю жизнь ему мешало. Из-за этой травмы и хромоты искривился позвоночник, продавилось легкое и было всегда травмированным. От этого или не от этого, но Гердт умер от рака легкого...
...Знаете, есть такая категория «Судьба». И вот когда он лежал в госпитале в Новосибирске, туда приехал с гастролями кукольный театр Сергея Образцова. Раненых вынесли на носилках, и самых тяжелых положили в первом ряду. И Зяма потом рассказывал, что он смотрел больше на ширму, чем на артистов. И понял, что в ней спасение: за ширмой не видно, какой ты артист — хромой, с ногой или без...
И только-только выписавшись из госпиталя, это был уже 1945 год, Зиновий Ефимович пришел в театр Образцова, поняв, что он может за ширмой играть. Образцов спрашивает его: «Вы какой-то стишок знаете? Прочтите!» Он знал. И начал им читать, и читать, и читать, пока не понял, что они просто, так сказать, расширяют свой кругозор. А он стоит на костылях, читает стихи. И через час этого «выступления» говорит: «Я устал!» И тогда ему Образцов сказал: «Мы принимаем вас в стаю». Они в это время ставили «Маугли», поэтому «стая», в которой Гердт, как сам говорил, «пропасся» больше тридцати лет, до 1982 года.
— Как он решился однажды выйти из-за ширмы на авансцену?
— Его тембр голоса был удивительный, невероятный! И благодаря своему голосу и дикции великолепной Зяма попал в кино: его первым фильмом стал «Фанфан-тюльпан». Это была роль опять же, можно сказать, «за ширмой»: Гердт читал текст за кадром. Но мир кино его принял: стали снимать сначала в каких-то эпизодах, потом Петр Тодоровский в «Фокуснике». А когда Швейцер решил снимать «Золотого теленка», то в роли Паниковского он видел Ролана Быкова. Но позвал Гердта: «Зяма, подыграй роль...» То есть нужно было просто бросать реплики. Посмотрев материал, Швейцер огласил: «Все — ты снимаешься. И Ролан тоже так считает».