«Входить в Москву мы не собираемся»
Гендиректор Уралвагонзавода Александр Потапов в интервью РБК рассказал о дискуссиях вокруг стоимости «Арматы», возмутившем его кредите от банка «Югра», проектах в Сирии, санкциях и сокращении гособоронзаказа
«Меня это настолько возмутило, что вынужден был обратиться в ЦБ»
— Министр промышленности и торговли Денис Мантуров регулярно говорит о возможной продаже части акций Уралвагонзавода (УВЗ) частным инвесторам. В последний раз он называл дату приватизации — после 2020 года. Насколько это реально и кто мог бы стать инвестором?
— Это присутствует в стратегии, которая у нас утверждена до 2025 года. Но в любом случае это решение главного акционера. Кто может быть инвестором — сложный вопрос. Потому что, во-первых, есть санкционные ограничения, и не каждый инвестор пойдет. Во-вторых, вопрос — когда? Можно продавать убыточное предприятие, а можно — прибыльное. Еще буквально в начале 2017 года финансовое положение Уралвагонзавода существенно отличалось от сегодняшнего.
— Когда вы только пришли на предприятие, вы упоминали, что один из банков установил для УВЗ ставку 24% по кредиту под госгарантию. Что это за банк? Чем все закончилось?
— Был такой банк «Югра», у которого отозвали лицензию. Более того, когда я увидел, что данный банк установил ставку 24% годовых по кредиту под госгарантию, меня это настолько возмутило, что вынужден был обратиться по этому вопросу в Центральный банк. Не поверите — ясно, что с моим письмом это никак не связано, — но буквально через два месяца ситуация резко изменилась. Мы в итоге перекредитовались, правда, уже госгарантия слетела, к сожалению. Нас поддержали «Ростех» и ВТБ.
— Какой был размер этого кредита?
— 4 млрд под 2% в месяц! Посчитайте.
Кредит в 4 млрд руб. сроком на пять лет банк «Югра» выдал Уралвагонзаводу в январе 2017 года. Средства предназначались на погашение задолженности по ранее выданным кредитам. По данным ЦБ, средняя ставка по кредитам нефинансовым организациям на срок свыше трех лет составляла в тот период 12,99%.
— Когда вы пришли на УВЗ, корпорация уже испытывала на себе последствия санкций. Можете оценить ущерб?
— Еще работая в Минпромторге, я видел те перемены, которые происходят на предприятиях. Для меня это не новая тема. Безусловно, нельзя говорить, что санкции прошли бесследно. Это ограничивает такие возможности предприятия, как публичное обсуждение совместных проектов с компаниями, которые не хотят упоминать об участии нашей организации в них.
Но в плане импортозамещения санкции нас серьезно взбодрили. У нас хорошо начала работать конструкторская мысль. Если раньше технологии были зарубежные, то сейчас наши институты действительно находят решения, базируясь на отечественных, в частности на станках российского производства.
Что касается ущерба или убытков: если они и есть, то абсолютно незначительные. Мы ничего не теряем, можем только недополучить некую норму рентабельности в силу того, что расчеты с нами иногда задерживаются, и мы вынуждены брать кредиты, чтобы рассчитываться с нашими поставщиками. Как правило, это не так долго — максимум, что мы сегодня имеем, это полгода. Мы находим поддержку властей, прежде всего с выплатой процентов по субсидированным кредитам.
— Санкции заставляют ваших партнеров отказываться от контрактов?
— Таких стран, которые отказались бы от возможного заключения контрактов, фактически нет. В ближайшем будущем подобных рисков мы не будем испытывать. У нас есть лицензия на поставку запчастей и послепродажное обслуживание военной техники. Это направление надо развивать — в советское и постсоветское время техники, произведенной Уралвагонзаводом, было поставлено такое количество, что здесь поле не пахано.
Но существует конкуренция со стороны государств, прежде всего бывших стран Варшавского договора, которые зашли и работают на наших традиционных рынках. Некоторые партнеры приглашают их для модернизации техники. При этом главный конструктор нашего, предположим, танка, в этом не задействован. Встает вопрос интеллектуальной собственности. Мы должны вести агрессивную, более качественную и профессиональную работу с заказчиками, разъяснять, что без участия УВЗ они получат другой продукт, за который мы не можем нести ответственность.
«450 млн за «Армату» — это вы, конечно, загнули»
— Военные эксперты неоднократно отмечали, что у танка «Армата» есть проблемы с двигателем и боекомплектом. Что с ними не так?
— Проблем с двигателем на сегодняшний день нет. Мы достигли всех параметров, определенных техзаданием.
Что касается боеприпасов, то заказчиком является Минобороны. Уралвагонзавод участвует в этом только в рамках проведения испытаний. Наша техника универсальная, поэтому сегодня она может потреблять и действующие боеприпасы, и перспективные.
— Почему разработкой боеприпасов занимаются специалисты «Росатома»? У них есть опыт такой работы?
— Этот вопрос я бы, опять же, адресовал Минобороны, потому что там приняли такое решение. В таких случаях всегда учитывается опыт, наличие квалифицированных кадров, соответствующей испытательной базы, определенная история. У «Росатома» нужные компетенции были, есть и приумножаются. Но, действительно, есть серьезные компетенции и у холдинга «Техмаш», который традиционно занимается разработкой и производством боеприпасов и, так же как и Уралвагонзавод, входит в «Ростех».
— В Минобороны считают «Армату» дорогим танком. Многие рассказывают, что УВЗ предлагал танк по цене 450 млн руб., а ныне курирующий ОПК вице-премьер Юрий Борисов, будучи замминистра обороны, сбил цену до 350–320 млн. Сколько сейчас стоит этот танк?
— Давайте так, 450 млн руб. за «Армату» — это вы, конечно, загнули. В рамках гособоронзаказа существуют определенные нормативные документы, которые регламентируют утверждение цены, в том числе Федеральной антимонопольной службой. ФАС проверила ценовые параметры и подтвердила их достоверность.
Но сегодня говорить о стоимости изделия, которое не принято еще на вооружение, не совсем корректно. Потому что в ходе проведения испытаний [до начала серийного производства], в ходе уточнений могут возникнуть определенные пожелания со стороны Минобороны, которые в конечном итоге могут привести к изменению цены как в большую, так и в меньшую сторону. С увеличением объема выпуска, естественно, цена будет падать.
Для справки могу сказать, что в структуре цены спецтехники Уралвагонзавода собственные работы, как правило, занимают 20–25%, максимум 30%. Большая доля приходится на комплектующие. Наша задача, с учетом того что выделяются средства на подготовку производства, — максимально отработать со своей кооперацией, чтобы установить адекватные цены.
Теперь, дорого это или дешево? Есть сравнительный метод. Такого класса и качества танков сегодня в мире нет. Есть уровнем ниже, но и по сравнению с ними наш танк будет фактически дешевле. Мы не забываем, что в тех странах большие [оборонные] бюджеты, у нас — меньше, поэтому мы должны сделать такой танк, который устраивал бы Минобороны по своим характеристикам, цене и качеству.
— Когда «Армата» поступит на вооружение, планируется ли экспортный вариант?
— Это определяют прежде всего наши военные. Потому что Минобороны — держатель документации и имеет все права на эту продукцию. Для нас это было бы интересно, думаю, и для Минобороны тоже. Тогда можно было бы регулировать цены. Рентабельность поставок по линии военно-технического сотрудничества выше, нежели по гособоронзаказу. Появляется предмет обсуждения — мы вам даем право [на экспорт], вы реализуете, но при этом снижаете стоимость для российской армии.