В России художник — пророк
Академик Российской академии художеств Анна Флорковская считает, что русскому искусству в большой степени присуще метафизическое начало
Русское изобразительное искусство — предмет исследований академика Российской академии художеств, профессора кафедры теории и истории искусств МГАХИ им. В. И. Сурикова, доктора искусствоведения Анны Флорковской — одного из признанных знатоков русского искусства ХХ века. Мы встретились с Анной Константиновной, чтобы попытаться найти ответ на вопрос, что делает русского художника русским художником, обсудить проблемы реализма и метафизики в искусстве и отличительные черты советского периода. Поговорили мы и о том, что и как видит художник и зачем вообще нужны искусствоведы.
— Что отличает русскую живописную школу?
— Школы складываются из очень многих компонентов, и один из них, очень важный компонент, — природа.
Константин Коровин, например, объяснял так: Франция находится между двумя морями — Средиземным морем и Атлантическим океаном. Там очень влажный воздух. В этом влажном воздухе на большом расстоянии все начинает окутываться туманом, какой-то дымкой. А в России такой сухой воздух, что каждая елочка на горизонте как будто бисером вышита. Соответственно этому идет и визуальная национальная традиция.
Другой важнейший фактор — религиозные воззрения. Они в очень большой степени влияют на искусство до сих пор. Самый очевидный пример — исламское искусство, где нельзя изображать живые существа. Это породило целую линию мусульманского искусства — орнаментализм. Как результат, сегодня коллекционеры искусства из исламских стран, прежде всего из стран Персидского залива, предпочитают абстрактную живопись двадцатого века, потому что она им понятна и близка.
Еще один ярчайший пример — Нидерланды, которые раскололись на две страны — католическую Фландрию и протестантскую Голландию. У них абсолютно разное искусство, хотя одного времени, одного народа, одной школы, вышедшей из Ван Эйка. Голландия — это бюргеры, кухни, плоды, натюрморты — такая повседневная жизнь, крошечные работы, которые рассчитаны на то, что их будет покупать средний класс и вешать у себя дома. А Фландрия — это Рубенс, барокко, огромные алтарные композиции на мифологические темы для украшения дворцов, храмов и так далее.
В чем специфика русской школы? Наше искусство не иллюстрирует. В России высшая ступень развития художественного таланта — это художник-пророк. Александр Сергеевич Пушкин все в этом смысле сказал. Достоевский, Александр Иванов «Явление Христа народу», Врубель, который в конце жизни обращался к пушкинскому «Пророку», Андрей Рублев — это художники с духовной миссией, которые прокладывают путь вперед — народу, стране. Конечно, далеко не каждый художник таким является. За всю историю русского искусства есть лишь несколько имен.
Это совсем не значит, что все художники стремятся стать пророками. В том же русском искусстве есть и художникихулиганы. Например, есть такой художник — я его очень люблю — Леонид Соломаткин. Это середина девятнадцатого века. Он вел абсолютно асоциальный образ жизни, скитался с какими-то бродягами. Совершеннейший маргинал. Видимо, сильно пьющий — тема питейных домов заметно присутствует в его картинах. В основном он писал жанровые картинки в духе малых голландцев. При это он замечательный, потрясающий живописец.
— Насколько важны для художника тема и сюжет? Сказано же в Евангелии, «в начале было слово»…
— Художник не формулирует в голове тему своего произведения. Это было очень хорошо отрефлексировано еще в самом начале двадцатого века, когда на смену критическому реализму на первый план вышли сюжет и тема. Тогда все, начиная с Оскара Уайльда и заканчивая нашими доморощенными символистами, настаивали на том, что художник мыслит образами, а не словами.
Известно, что «Боярыня Морозова» родилась у Сурикова из вороны, которую он увидел на белом снегу. Черная ворона, растопырившая крылья. Этот образ на него произвел большое впечатление, и художник начал его обдумывать. Образ постепенно вырос в образ боярыни Морозовой, которая тоже, как ворона на снегу, сидит вся изломанная. А «Меншиков в Березове»? Суриков возвращался на дачу из Москвы, была осень, он вошел на террасу, увидел свою семью: жену, вокруг которой сидели дети, тоже в каких-то салопах, холодно уже было. И этот образ его поразил.
— Насколько я знаю, вы считаете, что все живописцы, и не только реалисты, пишут только то, что видят, ничего не придумывая?
— Я очень люблю бывать в тех местах, где работают художники. Когда я попала в Арль, то увидела, что там растут абсолютно такие кипарисы, какими они изображены у Ван Гога. То есть он вообще ничего не придумал.
Есть такой российский советский художник — Павел Кузнецов. У него на картинах встречаются странные кусты с очень красивыми, длинными ветвями, которые фонтаном идут от корня, и очень маленькими листьями. Я всегда была уверена, что это стилизация: он же символист. И вот, когда я первый раз поехала в Саратов, то, проснувшись утром, отдернула занавеску в вагоне купе и посмотрела в окно — и вот она, степь, и вся она точно в таких кустах.
Или Валлорис — это место на юге Франции, где работал Пикассо. У него там была мастерская, где он в основном занимался керамикой. Я когда туда приехала и посмотрела окрест, а там пейзажи — просто кубизм чистой воды.
А как сложены горы в Синайской пустыне? Это и есть те странные горки, что мы видим на наших иконах.
В какой-то момент мне стало понятно, что живописец рисует только то, что видит. Никто же по-настоящему не знает, что такое реализм. Когда я рассказываю об этом студентам, то говорю, что реализм — это первый «-изм» в живописи, который появился. Само слово родилось в 1855 году во Франции, когда Гюстава Курбе, первого французского реалиста, выкинули из салона, где выставлялись современные художники. Тогда он где-то рядом сколотил деревянный чулан и развесил свои картины там, сделав вывеску «Реализм».
Художник, я считаю, очень мало что придумывает. Он обобщает, осмысляет. Живопись вообще требует очень большой интеллектуальной работы. Многие считают, что искусство иллюстрирует жизнь, но это не так. Там более сложные отношения.
Мне очень нравится такой пример. Весной 1945 года группу художников отправили в Берлин, для того чтобы именно художники зафиксировали город в моменте и все то, что там происходило. По мнению тех, кто принимал решение, фотографий было недостаточно. Фотография — это самое полное разворачивание принципа живописи импрессионистов: схватить что-то такое в моменте… Тень прошла, облако накинуло тень, потом ушло и этого уже нет; тут ветер подул, деревья наклонились — это все мгновение. А живопись дает обобщенный, если хотите, концентрированный образ.
— Многие русские художники работали в Италии, Франции, Германии. Почему они не стали немецкими, французскими или итальянскими художниками?
— Я думаю, здесь играют два фактора — художественный и духовный, но они очень тесно переплетены. Есть какое-то метафизическое начало, в очень большой степени присущее русскому искусству. Я никогда не скажу, что только русскому, потому что это не так. Но у нас это магистральная вещь. Я имею в виду способность всегда видеть земное через призму небесного, а небесное, соответственно, осмысляется и описывается через земное.
Эта мысль у меня в голове возникла не сразу, а в процессе размышлений. Я помню, как однажды пришла на выставку Ильи Кабакова в Мультимедиа Арт Музей. Там я вдруг осознала, что он метафизический русский художник! Это было для меня полным откровением.
В семидесятые годы в СССР сложилась творческая группа, участники которой были одни из самых первых, кто начал делать в нашей стране акции, перформансы. Группа называлась «Коллективные действия». Я тогда была слишком юна, чтобы посещать эти акции, но, когда я смотрела на фотографии, мне казалось, что это редкостная чепуха. Люди выезжали куда-то за город, в какое-то заснеженное поле. Они там надували воздушные шарики, пускали их в каком-то ситцевом мешке по воде. Потом мне попался текст, который был посвящен группе «Коллективные действия». Я читала и не верила своим глазам. Оказывается, у основателя группы Андрея Монастырского был очень характерный для того времени сложный симбиоз между христианством и буддизмом — это такой путь, который тогда очень многие прошли, причем не только художники. И Андрей Монастырский, находясь в таком сложном духовном состоянии, составлял программы этих акций, которые были отнюдь не бессмысленными, как мне казалось когда-то, глядя на старые фотографии.