Огюст и Жан Ренуары. Любовь по наследству
В последнее время Ренуар-младший все чаще вспоминал слова отца: "Если надумаешь жениться, помни, настоящая профессия жены - ты и твои дети. Держи ее дома! Лично я люблю женщин неграмотными и подмывающими задок младенцев".
Катрин не могла поверить своим ушам и раз за разом переспрашивала мужа:
— Хочешь сказать, что не будешь за меня бороться?
— Как ты не поймешь... — оправдывался Ренуар. Они прожили в любви и согласии больше десяти лет, Жан снял жену в шести фильмах. Но на сей раз дирекция студии стояла насмерть: в первой его звуковой картине сыграет другая артистка. — Ты просто слишком хороша для них.
— Что значит «слишком»? Вот для твоего отца я была просто хороша! Патрон Огюст — действительно великий человек, даже в немощи — скрученный артритом, парализованный. Ты ему и в подметки не годишься!
— Деде, милая...
— Не смей меня так называть!
Она ненавидела это имя, напоминающее о временах, когда Андре Мадлен была всего лишь пятнадцатилетней простушкой-натурщицей, а не кинодивой Катрин Гесслинг с афиш, которыми увешан весь Париж. Жан начал заводиться: он считал жену хорошей актрисой, но не мог понять, почему та не любит вспоминать свое модельное прошлое у «самого Ренуара». Впрочем, раздражение быстро улеглось: уничижительное сравнение с отцом не обижало, Жан никогда не чувствовал себя живущим в его тени. Да, возможно, он не унаследовал дарования Огюста, но жизнелюбие и легкий нрав перенял точно. «Надо дать Деде остыть, — подумал Жан. — Уверен, у нее хватит благоразумия не жертвовать семьей ради карьеры».
Но даже надеясь на лучшее, в последнее время Ренуар-младший все чаще вспоминал слова отца: «Если надумаешь жениться, помни, настоящая профессия жены — ты и твои дети. Держи ее дома! Лично я люблю женщин неграмотными и подмывающими задок младенцев».
Такой была Алина — его мать. Родители Жана встретились в конце 1879 года. За спиной почти сорокалетнего Пьера Огюста Ренуара, шестого ребенка из небогатой семьи лиможского портного с рано проснувшимся художественным даром, к этому времени были Школа изящных искусств, борьба с академизмом, дружба с Сислеем, Базилем, Клодом Моне, Писсарро и первая совместная выставка, завершившаяся провалом, после которой их назовут импрессионистами. К моменту знакомства с будущей женой он еле сводил концы с концами: картины не продавались, заказов почти не имел. Помимо кистей, красок и мольберта Огюст только и нажил, что три поношенных костюма да две пары ботинок.
Дочери булочника Алине Шариго из деревни Эссуа исполнилось двадцать. Малышке не было и двух лет, когда отец сбежал от семьи на другой конец света — в Северную Дакоту. Мать-портниха, вынужденная податься на заработки, возвращалась домой лишь раз в год, на Пасху, и Алина считала родителями дядю с тетей, на попечение которых ее оставили. Она окончила школу для девочек, где монашки помимо прочего обучали воспитанниц рукоделию — впоследствии это станет ее профессией. В пятнадцать лет Алина перебралась к матери в Париж: Мелани Шариго пристроила дочь ученицей модистки. Угол сняли у подножия Монмартра, обедать ходили в кафе-молочную «У Камиллы». Там в закутке за перегородкой кормили простой деревенской едой с обязательным бри на десерт — «королем сыров» по мнению Ренуара, который, живя напротив, тоже здесь столовался.
Полнотелая, но с необычайно легкой походкой, Алина будто сошла с его картин. «Хочется погладить ее по спинке и почесать за ушами!» — признался он друзьям и тут же уговорил аппетитную девушку попозировать: на облюбованном богемой Монмартре это считалось обычным делом. Иногда, делая набросок, Огюст откладывал в сторону кисти и восхищенно разглядывал модель, думая: «К чему мучиться?» Женщина, которую он мечтал написать, была из плоти и крови — только протяни руку.
Довольно скоро они стали любовниками, Алина практически поселилась в мастерской. Ренуар водил подругу на танцы и вывозил на пикники за город. Как-то незаметно мадемуазель Шариго стала важной частью его жизни. Но когда она предложила перебраться к ее родне в деревню, где жизнь стоила куда дешевле, чем в столице, Огюст запаниковал. Подставлять шею под хомут и ограничивать свою свободу он не собирался.
Конечно, в жизни Ренуара и раньше случались романы, как правило, необременительные. Первым увлечением стала некая Берта, содержанка богатого старика. А первой настоящей любовью — юная дочка станционного смотрителя Лиза Трео, с которой Огюст написал множество портретов. Они познакомились весной 1866 года у парижского архитектора и коллекционера независимых от Академии художников Ле Кера. Его вилла в Марлотт располагалась неподалеку от Фонтенбло, куда импрессионисты часто приезжали поработать.
Летом 1870 года мадемуазель Трео родила Жанну, которую отдали в семью некоей вдовы в дальнюю деревушку, — Ренуар отцовства не признал и под венец молодую мать не позвал. Впрочем, не отказывался помогать дочери и даже пообещал в будущем оплатить ее приданое. Лиза Огюста не простила и порвала отношения, а спустя пару лет вышла замуж за архитектора. Забегая вперед: Алина о внебрачной дочери мужа никогда не узнала. Хотя когда Жанна овдовела, Огюст ее поддержал, а в написанном в 1908 году завещании установил «мадам Жанне, вдове Робине, булочнице в Мадре (Мейен)» пожизненную ренту.
Были и другие прелестницы. Например разбитная Маргерит Легран по прозвищу Малышка Марго, неожиданно скончавшаяся от оспы. Да и в кафе «Лягушатник» Ренуар захаживал не только ради прекрасного вида на Сену, но и, собственно, из-за «лягушек», как называли собиравшихся там девиц легкого поведения. Он не скрывал, что всегда любил женщин, но счастливо избегал любовных оков и связанных с ними трагедий. Как-то Огюст пригласил Алину в «Комеди Франсез», где в пьесе Мольера блистала одна из его любимых моделей Жанна Самари. После спектакля актриса за кулисами подошла к девушке и, окинув ее оценивающим взглядом, протянула: «Какая вы миленькая... Но должна предупредить, Ренуар не создан для брака. Он идет под венец с каждой, кого пишет, — через прикосновение кисти».
Алина выдавила подобие улыбки. А ночью, не выдержав, задала Огюсту извечный женский вопрос:
— У тебя с этой Жанной что-то было?
— Дурочка, — Ренуар закрыл ей рот ладонью. — Знал я художников, которые вместо того, чтобы писать женщин, их соблазняли, — они не создали ничего значительного.
Понимая, что все глубже увязает в отношениях, Огюст испугался и под предлогом того, что хочет набраться новых впечатлений, отправился путешествовать. Хотел вдали от подруги решить, не пришла ли пора оставить ее? Но воспоминания о возлюбленной неотвязно преследовали, наполняя душу тоской. На Капри он написал «Белокурую купальщицу» — портрет Алины, а перед возвращением послал ей сухую телеграмму с сообщением о дне и времени прибытия поезда. Та, ни словом не попрекнув, встретила его на Лионском вокзале. Больше они не расставались.
Алина с матерью переехали к Огюсту. Ведение хозяйства взяла на себя мадам Шариго. Готовила Мелани отлично — потчевала кавалера дочери телятиной под белым соусом, суфле и кремами по особому рецепту. Но характер у нее оказался несносным. Мадам Шариго постоянно пилила художника, напирая на нехватку денег: «Вы не берете еще телятины? Наверное, захотелось гусиного паштета? Ни гроша за душой, а требуют паштета!» Громко возмущалась, когда он, погруженный в мысли о незаконченной картине, вдруг молча вставал из-за стола и шел к мольберту: «И это называется хорошим воспитанием?» Творчество Ренуара Мелани не нравилось. Увидев впервые его работы, она разочарованно заметила: «И этим вы зарабатываете на жизнь?»
Со временем Огюст даже стал испытывать симпатию к неведомому отцу Алины — за то, что сбежал от зануды-жены. Она, например, будучи маниакально чистоплотной, заставляла месье Шариго разуваться перед тем, как пройти в комнаты с навощенным паркетом! С Огюстом этот номер у нее не проходил. Более того, художник просто ненавидел, когда в доме затевалась уборка, полагая, что беспокоить пыль вредно для легких.
Славу богу, Алина в отличие от матушки не была столь требовательна и вообще оказалась идеальной женой, которая видит свою миссию исключительно в том, чтобы обеспечить мужу мир и покой, старалась по мере сил облегчить ему жизнь, не выдвигала условий и ни во что не вмешивалась. А ворчащую мать задабривала глазированными каштанами, которые та обожала. И пусть в живописи мадемуазель Шариго, как и ее родительница, ничего не понимала, она во всю силу своей простодушной натуры почувствовала: избранник создан для того, чтобы рисовать, как виноградные лозы из Эссуа — давать вино. И неважно, принесет ли это занятие успех и достаток.
Их первенец, Пьер, появился на свет в 1885-м. Врачу, принимавшему роды, было нечем заплатить, и Ренуар расписал цветами карниз над его квартирой. Впрочем, очень скоро дела его медленно, но верно пошли в гору, и отправляясь к торговцу картинами Дюран-Рюэлю, он все чаще насвистывал какую-нибудь арию из любимой оперетты «Прекрасная Елена».
Расписались Огюст и Алина только спустя пять лет — столько времени потребовалось художнику, чтобы решиться на этот ответственный шаг. В сентябре 1894-го родился Жан, через семь лет — Клод, которого в семье звали Коко. Тещу к тому моменту отселили: Алина считала, что та излишне балует внуков, и перед рождением младшего сына настояла, чтобы мастерскую снимали отдельно от квартиры. Дескать, пусть новорожденный орет сколько душе угодно, не мешая мужу творить. Ренуары наняли кухарку — ее нарекли Большой Луизой — и служанку, получившую благодаря профессии одного из женихов прозвище Булочница. После рождения Жана мадам Ренуар выписала из Эссуа себе в помощницы шестнадцатилетнюю кузину Габриэль Ренар, которая стала одной из любимых моделей Огюста.
В его доме царили женщины. Бывало, ворча, Огюст обзывал их дурехами, но совет приятеля нанять лакея мужчину отверг с недоумением: с дамами он чувствовал себя вольготнее. Они щебетали и хлопотали вокруг художника, будто разбитные служанки Мольера. Огюст любил искрометного автора «Тартюфа» прежде всего за то, что не прикидывался интеллектуалом. Ценя живую жизнь, Ренуар вообще не признавал пустого умничанья. К слову, сильно разгневался, когда одну из его картин на выставке подписали «Размышление»: «С какой стати? Я хотел изобразить очаровательную молодую девушку, которая никогда не размышляла. Жила как птичка, ничего более».