Матильда Кшесинская. Призрачное счастье
Простились на семи ветрах — у большого сенного сарая на Волхонском шоссе, куда Ники приехал из военного лагеря. Он прижал к губам ее ладонь, и она замерла, стараясь всем существом впитать это последнее прикосновение. В следующую минуту все было кончено.
Тридцатого января 1921 года из церкви Архангела Михаила в Каннах вышла скромная процессия — несколько элегантных мужчин и женщина, немолодая, но по-девичьи стройная и стремительная в движениях. Судя по прижатому к груди букетику белых цветов, она только что обвенчалась с державшим ее под руку высоким сухощавым господином. Рядом шагал долговязый юноша, чье сходство с новобрачными не оставляло сомнений в том, что это их сын.
«Вечером прошу всех к нам на виллу», — сказала дама, усаживаясь с мужем и сыном в такси и по очереди кокетливо подавая руку для поцелуя провожающим. Когда машина тронулась, она обернулась и стала махать на прощание. А потом устало откинулась на спинку сиденья автомобиля и прикрыла глаза.
Ну вот, кажется, и все. В долгом марафоне, на который ушла большая часть жизни, можно наконец поставить точку. Она — законная жена члена российской императорской фамилии великого князя Андрея Владимировича, без пяти минут княгиня. Правда, чтобы обрести законный титул, потребовалось пять лет. И пусть сейчас злые языки твердят, что Кшесинская получит вместо конфетки блестящий фантик, что титул, которого она столько лет добивалась, теперь, после победы большевиков, — пустой звук, ей наплевать. Она скоро станет княгиней. И точка! Ах, как все-таки жаль, что папа не дожил до этого дня и никогда не узнает, что дочь вернула их роду когда-то утерянный титул. О, как торжествовал бы сейчас Феликс Янович, как гордился бы своей Малечкой!
Рассказы о том, как зависть родственников, задумавших отобрать у его деда титул и богатство, заставила того еще в ранней юности бежать из Польши во Францию и скрываться под чужим именем, Матильда Кшесинская слышала от отца с детства. Интрига родни удалась: все бумаги, подтверждавшие, что Войцех Красинский на самом деле дворянин и богатый наследник, были уничтожены и после возвращения на родину ему вместо громкого титула пришлось довольствоваться ничем не примечательной фамилией.
Впрочем, благодаря разнообразным талантам отпрыски старинного рода вскоре сделали и эту фамилию весьма известной: сын Войцеха стал скрипачом-виртуозом и певцом — солистом Варшавской оперы, а внук Феликс — блестящим танцором. Император Николай I, бывший большим поклонником мазурки и краковяка, выписал Феликса Кшесинского в числе других танцоров-варшавян в Петербург, где тот в итоге и осел после женитьбы. Младшая дочка Матильда, или, как ее называли в семье, Маля, была любимицей отца и с детства пропадала вместе с ним за кулисами Мариинского театра. Всех своих детей Феликс Янович отдал учиться на балетное отделение Императорского театрального училища, выхлопотав для них право жить дома с родителями, являясь в учебное заведение только на занятия. Осенью 1880 года вслед за сестрой и братом отправилась в дом номер 2, расположенный на Театральной улице, и восьмилетняя Маля.
На мгновение Матильде Феликсовне показалось, что стоит открыть глаза и она увидит вокруг не улочки французского города, по которым их везло такси, а величественные фасады, возведенные Карлом Росси, мост с башенками и Фонтанку, а потом Невский, Аничков дворец и шпиль Адмиралтейства вдали... Она почувствовала, как рука мужа сжала ее пальцы и, не открывая глаз, ответила ему таким же пожатием. Она знала, что он думает сейчас о том же, о чем и она, — о потерянной родине. Удивительно, но именно сегодня в церкви Кшесинская вдруг отчетливо вспомнила их первую встречу с Андреем...
Статный мужчина в гвардейском мундире помахал ей из коляски рукой, и то же самое сделали вслед за ним три красивых подростка. Величественная дама, сидевшая рядом, что-то строго сказала, и старшие мальчики тут же опустили руки, покосившись на отца. Только самый младший, лет одиннадцати, как будто не слыша матери, радостно улыбаясь, сделал еще несколько приветственных взмахов. И отвернулся от Мали лишь тогда, когда матушка довольно бесцеремонно дернула его за рукав матроски. «Смелый малыш, настоящий рыцарь. Кажется, князь говорил, что его зовут Андреем», — подумала Маля.
Заметив, что она внимательно рассматривает мальчиков, дама в коляске нахмурилась, и Мале стало смешно. Право слово, великая княгиня Мария Павловна напрасно волнуется: Матильде Кшесинской нет никакого дела до ее долговязых мальчишек. И даже до ее весьма эффектного супруга — любимого брата императора Александра III, главнокомандующего войсками гвардии Санкт-Петербургского военного округа, великого князя Владимира Александровича, обожаемого всеми балеринами «Мариинки». А у окна уборной Красносельского театра Маля стоит для того, чтобы увидеть совсем другого человека. Она беззвучно, одними губами прошептала самой себе: «Его Императорское Высочество благоверный Государь Наследник Цесаревич Великий князь Николай Александрович Романов». И наворожила: в ту же секунду, как будто по мановению волшебной палочки в конце аллеи показался силуэт всадника, в котором она сразу узнала знакомые черты.
О, сколько раз в ту весну и лето 1890 года, прогуливаясь по петербургским улицам и набережным, она искала его, мечтая увидеть хоть на мгновение и может быть — кто знает? — даже поймать мимолетный взгляд. Несколько раз сбывалось: однажды под аркой Генерального штаба, где наследник проехал мимо нее в коляске, еще на Невском, когда они с сестрой шли вдоль ограды Аничкова дворца, а он стоял там в саду... Но это все были пустяки. Сейчас она рассчитывает на большее, гораздо большее. «В Красном все запросто. Император почти каждый вечер приходит в антракте на сцену, а с ним и великие князья, и наследник. Так что ты не только непременно увидишь его, но и сможешь поговорить», — рассказы сестры Юлии, уже участвовавшей в спектаклях, ежегодно устраиваемых в Красном Селе для развлечения офицеров во время летних военных сборов, дразнили Малино воображение и заставляли сердце сладко замирать. И вот заветный день настал. Сегодня Красносельский театр открывает сезон, который продлится до августа, и Маля танцует во втором отделении, в балетном дивертисменте. Снова прошептав про себя заветное имя, она как можно грациознее присела перед воображаемым визави...
Впервые она увидела наследника несколькими месяцами раньше — двадцать третьего марта 1890 года. В тот день все училище было наэлектризовано восторженным ожиданием: после многолетнего перерыва традиционный выпускной спектакль собирались посетить не только император, но и добрый десяток великих князей и княгинь. «Ну, девочки, по чуть-чуть, чтобы глазки блестели», — озорно шепнула Маля подружкам, доставая тайно принесенную из дому бутылку кагора, и девушки по очереди, зажмуриваясь, сделали по глоточку. Последней выпила сама Маля и услышав голос входящей в уборную классной дамы, проворно вытерла губы и спрятала пустую бутылку. От вина жесткая стальная пружина, звеневшая внутри с самого утра, как будто немного обмякла, стала теплой, резиновой.
Ее номер был третьим во втором отделении. На правах одной из лучших учениц Кшесинская сама решала, что танцевать на выпускном. И знала, что сделала выбор правильно: искрометное па-де-де из «Тщетной предосторожности» — то, что нужно. И эта музыка, и образ героини проказницы и кокетки Лизы как нельзя лучше подходят ее характеру. «Ну, с богом!» — шепнула она своему партнеру, когда раздались первые звуки знакомой мелодии, и кинулась в танец как в омут с головой.
«Хорошо! Очень хорошо! Похвально!» — входя в залу, где был накрыт ужин, великие князья один за другим благосклонно кланялись темноволосой танцовщице в голубом платье с приколотым к корсажу букетом ландышей, роняли слова похвалы, а она учтиво приседала в ответ на комплименты. Впрочем, наследник, скромно державшийся в тени старших, кажется, так ничего и не сказал. Лишь послушно опустился на место подле Мали, указанное ему отцом. «Только не слишком флиртуйте», — шутливо погрозил пальцем император. И Маля, слывшая в училище завзятой кокеткой, вдруг совершенно неожиданно для себя почувствовала, что краснеет.
Пышный титул совсем не шел к ласковым голубым глазам и аккуратным пшеничным усикам ее соседа. Да и держался он запросто, совсем не по-царски. «Ах, как ловко!» — в восхищении воскликнула Маля, глядя, как Николай, узнавший, что она не любит пить из фаянсовых кружек, которые подавали воспитанницам, взял квасной стакан и перелил туда ее горячий чай, не уронив ни капли. Явно довольный ее бесхитростной похвалой, наследник улыбнулся и пристально посмотрел Мале в глаза.
Потом ей казалось, что с этого взгляда все и началось. Что именно? Она и сама бы, наверное, не смогла объяснить как следует. Но все же могла поклясться: между ней и Николаем что-то происходит. И новая встреча в Красносельском театре, случившаяся спустя несколько месяцев, окончательно укрепила в этом убеждении. Вновь, точно так же как и на памятном выпускном, каждая фраза и каждый взгляд, которыми они обменивались, отдавались в сердце звоном весенней капели. И безошибочное чутье влюбленной подсказывало Мале: он чувствует то же самое. Ей было и радостно, и немного жутко.
«Первый спектакль был для меня удачным. Я хорошо танцевала и видела наследника. Но этого только для первого раза достаточно. Скоро я захочу большего. Такой уж у меня характер. Я боюсь себя...» — записала она в тот день в дневнике. А о смешном мальчике в матроске, так упрямо махавшем ей давеча из отцовской коляски, конечно, и не вспомнила. И вот теперь он сидит рядом и сжимает ее пальцы. Милый, упрямый рыцарь, спасший ее от самой себя. Ах, если бы раньше знать, где искать защиты! Но в то лето далекого 1890 года Андрей был еще слишком мал. А она слишком увлечена другим.