Клуб / Гастроном
Так поедим!
Чем дальше от европейских стандартов отстоит цивилизация, тем вкуснее в ней еда. Иван Глушков приводит аппетитные аргументы.
«Ну, давай еще по одной!» — сказал мне Бахтиёр и скрылся за углом. Там, на строительной тележке, стоял переносной тандыр, обложенный грудой советских верблюжьих одеял с узором из гигантских коричневых клубничин. Через секунду он вернулся с двумя румяными, горячими шарами теста, завернутыми в обрывки школьного сочинения. «Человек их кормит и разводит для своих нужд. Лошадь и верблюд служат для перевозки тяжелых грузов. А вот корову, овцу, козу держат из‑за их мяса, шерсти и молока, а кролика из‑за шку‑», — гласила обертка. Прогрызая себе путь к начинке, источающей аромат зиры, перца и бараньего жира, Бахтиёр закатывал глаза, как пьяница, делающий первый глоток пива после очередной, длившейся пару недель завязки навсегда. Самса и впрямь была бесподобна — до такой степени, что меня не смущали ни панельные пятиэтажки с припудренными пылью стилизованными узбекскими узорами на стенах, ни вросший в землю рафик с отсутствующим лобовым стеклом, затянутым черными целлофановыми пакетами, ни ноги в тапках и носках, торчащие из пассажирской двери рафика. Именно в этот момент меня осенила теория, которой я хочу поделиться с вами, дорогой читатель.
Вкусная еда — это компенсация за нищету, жару и пыль.
Вкусная еда — причем в самом своем базовом, повседневном виде — это компенсация, милость неких высших сил, имя которым волен придумать каждый, исходя из своих собственных религиозных и философских убеждений. Компенсация за нищету, жестоких и вороватых правителей, пренебрежительные взгляды соседей, коим повезло иметь пару нефтяных вышек, из‑за которых они считают себя цивилизованными и просвещенными. Компенсация за несусветную жару, пыль и необходимость в угоду национальным традициям ходить во вьетнамках с перемотанной скотчем подошвой, надетых поверх немодных черных носков со слабой