Заложники воспитания или все же свободные личности: рассуждения психолога о семейном сценарии
Мы часто слышим, что о человеке можно судить по его родителям. Кроме того, бытует мнение, что и в собственных отношениях каждый из нас стремится повторить свою семейную историю. Но так ли это на самом деле? О реальной значимости родительского образца размышляет психолог.
Лев Толстой, когда-то сообщивший миру, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а прочие несчастливы по-своему, размахнулся, честно говоря, уж очень широко. Как психолог, могу сказать, что не видела ни одной семьи, которая была бы похожа на другую, вне зависимости от того, была ли она счастливой и насколько.
И точно так же мне кажутся избыточно обобщенными рассуждения о том, что каждое следующее поколение обречено повторять родительскую модель в собственной семейной жизни. В конце концов, обращаясь к опыту самого Толстого: и его брак с Софьей Андреевной разительно отличался от родительских, и их многочисленные дети — к счастью или к сожалению — вовсе не воспроизвели «дословно» правила, ошибки, драмы и радости отца с матерью.
Впрочем, литература и кинематограф вообще оказывают чрезмерное воздействие на состояние умов и на суждения, которые становятся общим местом и принимаются как аксиомы.
Например, уже давно многие из нас склонны искать причины поступков взрослых людей в детстве и любые особенности отношений объяснять «семейным сценарием»
Муж демонстрирует все признаки домашнего тирана? А, так это у него наверняка отец таким же был. Жена изменяет и не видит в этом ничего дурного — ну, это она, поди, в мать пошла. В семье экономят до болезненной скупости — это уж как пить дать от родителей передалось.
А добавим к тому устойчивые «народные мудрости» — например, обладающую поразительной живучестью рекомендацию перед вступлением в брак: посмотри, мол, на будущую тещу — и поймешь, какой станет твоя жена; посмотри, как устроены отношения в семье жениха — и вот перед тобой готовый слепок судьбы твоего собственного брака.
Так ли это на самом деле? Неужели мы действительно заложники готовых моделей чужих отношений? Да есть ли у нас вообще хоть какое-то пространство для собственных выборов, реакций и поступков? Можем ли мы жить «от противного» — или все попытки что-то изменить обречены на поражение?
Давайте попробуем разобраться в этой проблеме со всех сторон.
Насколько важен родительский образец
У ребенка нет иного способа получить первичные представления об отношениях в семье, кроме как из единственных реалий, которые доступны ему довольно долго. Но в какой-то момент пространство для наблюдений расширяется, и можно увидеть иные примеры, посмотреть, как все устроено в семьях соседей, друзей родителей, родственников, родителей одноклассников.
Поначалу эти наблюдения не критичны (хотя бы потому, что пример собственных мамы и папы обладает почти религиозной непогрешимостью, является уникальной неоспоримой нормой). Со временем — и это точно так же логично — взрослеющий ребенок потихоньку развивает навыки сопоставления и анализа. Он уже не только видит отличия, он отваживается признавать наедине с собой, что что-то кажется ему «лучше, чем у нас», а что-то — хуже.
И вот это — ключевая развилка. Что «сыграет»? Религиозный страх нарушить табу, предать семейные установки, пойти другим путем — или храбрость в решении попробовать иное, исследовать и принять чужой опыт. Пожалуй, это — первое и главное испытание в процессе взросления: научиться обращаться с представлениями «свой/чужой, свое/чужое» и выбрать подходящее не из слепой верности, а с открытыми глазами. Вот на этом уровне мы действительно можем говорить о независимости.
Как именно родительский образец влияет на человека
Ребенок хрупок, но гибок, и его способ воспринимать, учиться на примере, слушаться или протестовать, адаптировать «под себя», справляться принимает самые разные формы. В любом случае он смотрит на родителей — и делает выводы, подчас определяющие.
Пример
Моя клиентка однажды, будучи еще подростком, случайно услышала, как ее мать смеется над ней, рассказывая соседке о том, что прочла в ее дневнике о первой любви.
Ее потрясло и то, что мать посчитала возможным из любопытства ознакомиться с не предназначенными ей глубоко интимными переживаниями, и то, что она совершенно этого не устыдилась, и то, что она легко предала дочь, выложив все чужому человеку, и то, что походя обесценила ее первое чувство.
Она никогда не заговорила об этом с матерью, но с тех пор навсегда взяла себе за нерушимое правило не заглядывать в чужие записи без спросу и никогда ни с кем не обсуждать события чужой жизни.
К чему этот пример? К тому, что острое впечатление от дурного поступка взрослого может спровоцировать как его повторение (если человек подвержен нерассуждающему воздействию авторитета и в своей слабости жаждет силы через самоутверждение за счет другого), так и категорическое отторжение (если помнит причиненную боль и не хочет, чтобы кому-то было так же плохо).
Можно лгать другим, потому что у авторитетного человека это получалось ловко и безнаказанно, а можно помнить, как ранила ложь. Можно предавать и использовать, потому что авторитетный человек за счет этого обрел славу и деньги, а можно помнить, как сам едва не погиб, став жертвой предательства и манипуляций.