Восемь с половиной обстоятельств
Из каких случайностей возникла опера Генри Пёрселла «Королева фей» и почему она оказалась вечной
27 сентября в Московской филармонии прозвучит в концертном исполнении «Королева фей» (1692) Генри Пёрселла, великого композитора английского барокко. Это своеобразная версия «Сна в летнюю ночь»: написанная Пёрселлом музыка — вставные номера, украшавшие сценическое исполнение шекспировской комедии на манер специфического британского жанра семи-оперы (то есть «полуоперы»). Вокруг «Королевы фей» вообще очень много специфически островного, локального, случайного и сиюминутного. И тем не менее она — объясняет Сергей Ходнев — образец того, как именно из сочетания проходных обстоятельств вдруг возникает шедевр «превыше пирамид и крепче меди», универсальное, смелое и современное произведение искусства.
Обстоятельство первое: Реставрация
Еще в 1642 году, в самом начале междоусобной войны между парламентом и королем Карлом I, публичные театральные представления были прекращены: парламент рассудил, что в годину бед и тяжких испытаний развратные лицедейства особенно возмутительны. Шесть лет спустя запрет был повторен в еще более решительных выражениях. Театры оставались закрытыми до 1660 года, когда с воцарением Карла II репрессии против «лицедеев» немедленно прекратились королевским указом.
Последующая стюартовская пропаганда, вероятно, немножко сгущала краски насчет мрачного ханжества пуританской диктатуры, старавшейся окоротить всевозможные увеселения — от простонародных до рафинированных. Но Реставрация действительно стала временем гедонизма, вольнодумия, тяги ко всему яркому, безоглядной зачарованности модными новинками. Театральная культура процветала — появились новые драматурги, новые жанры, радикально новые социальные обстоятельства, наконец. Так, женские роли наконец-то позволили играть женщинам (в начале XVII века это считалось вопиющей безнравственностью), возникли первые профессиональные актрисы. Очень характерная история успеха — судьба Нелл Гвинн, которая в театре сперва подвизалась в качестве юной торговки апельсинами, потом вышла на сцену, потом обзавелась влиятельными покровителями и наконец стала любовницей самого Карла II.
После его смерти в 1685 году театральный бум продолжался и при Якове II, свергнутом «Славной революцией», и при совместном правлении Вильгельма III Оранского и Марии II. Генри Пёрселл, родившийся в 1659-м и умерший в 1695-м, был и его свидетелем, и участником.
Обстоятельство второе: тяга к опере
Интерес к опере, жанру по тем временам передовому и авангардному, в среде образованной верхушки был при этом так велик, что даже пуританская диктатура не смогла ему препятствовать. Еще в 1656 году видный импресарио Уильям Давенант поставил «Осаду Родоса» (музыка не сохранилась), считающуюся первой полновесной оперой на английской сцене. Пьеса о героическом противостоянии рыцарей-госпитальеров и османов была положена на музыку целиком; именно то обстоятельство, что в ней не говорили, а исключительно пели (невиданное дело!), позволило Давенанту обмануть бдительность кромвелевской цензуры.
Уже после восшествия на престол Карла II, в 1674-м году, по случаю свадьбы герцога Йоркского (будущего Якова II) в Лондоне поставили французскую оперу «Ариадна, или Свадьба Вакха», написанную придворным музыкантом Луи Грабю.
Но все-таки ни итальянская модель речитативной оперы, ни французская опера в манере Люлли широкого спроса в Англии не нашли — только многим позже, в XVIII веке, оперные произведения на континентальный образец войдут в моду. У того же Пёрселла, очень много писавшего для театра, есть только одна «настоящая» опера, где пение, как положено, господствует совершенно безраздельно: это «Дидона и Эней». Лондонским театральным деятелям пришлось придумывать жанр менее оранжерейный, менее цельный, зато уж безусловно «свой», английский.
Обстоятельство третье: национальный жанр
В XVII веке жанр этот назвали несколько двусмысленно — «dramatick opera». Имелось в виду, что опера (как «действие, пением отправляемое») соединяется с разговорной драмой, и именно из-за этой гибридности появился впоследствии более долговечный термин, который и ассоциируется теперь с пёрселловским музыкальным театром: «semi-opera», «полуопера».
Здесь бывали вариации. Иногда вставные инструментальные и вокальные номера носили настолько прикладной и подчиненный характер, что их совокупность даже «полуоперой» назвать неловко — просто музыка к такому-то спектаклю. Иногда картины музыкальные и чисто драматические перемешаны, как у того же Пёрселла в «Короле Артуре».
А иногда все происходит, как в «Королеве фей». Большая часть текста — пьеса, которую разыгрывают драматические актеры: все действие по большому счету сосредоточено именно там. Но в конце каждого акта следует развернутый дивертисмент с пением, танцами, хорами, который к действию напрямую отношения не имеет — разве что в некотором смысле комментирует его. Принято считать, что генеалогия у этих дивертисментов вполне «почвенная» — они восходят к «маскам», старинному типу придворного английского увеселения, где тоже все было: пение, балет, великолепные декорации, сценические чудеса. И тогда «полуопера» выходила вроде как не подражанием чужестранным затеям континентальных папистов, а закономерным следованием родным обычаям.
Обстоятельство четвертое: Шекспир
Шекспировские пьесы на театральных афишах времен Реставрации возникают так регулярно, что с репутацией Барда как главного национального драматурга вроде бы все в порядке. На самом деле ситуация здесь очень причудлива. Вкусы непоправимо изменились, то, что в практике и эстетике елизаветинского театра воспринималось как само собой разумеющееся, уже никакого благожелательного отклика не вызывало. Как средний образованный зритель второй половины XVII воспринимал уважаемые шекспировские «хиты» — это видно из сделанных в 1662-м дневниковых записей Сэмюэла Пипса, главного хрониста эпохи. О «Ромео и Джульетте»: «сама пьеса — худшая из тех, что я слышал в своей жизни». О том же «Сне в летнюю ночь»: «самая бесцветная и нелепая пьеса из всех, что мне приходилось лицезреть».