Петр I: флот как предчувствие империи
Если спросить случайного человека на улице, с чем у него ассоциируется Петр I, флот если и не будет назван первым, то точно попадет в тройку. Феномен флота как явления, вошедшего в нашу жизнь в Петровскую эпоху, заслуживает отдельного рассмотрения — особенно сегодня, в дни 350-летия его основателя
Вопрос о том, действительно ли Петр I создал российский флот или ему приписывают заслуги предшественников, поднимался еще до революции — примерно с одним и тем же набором аргументов. В качестве истоков российского флота называли и походы славян на Византию, и новгородских дружин в Швецию, и наемных каперов Ивана Грозного. Наконец, вспоминали морские походы донских и запорожских казаков, плавания казаков по северным морям и сибирским рекам, а позже и опыты постройки кораблей европейского типа при деде и отце Петра — корабль «Фредерик», построенный в Нижнем Новгороде мастерами из Голштинии в 1636 году, и «Орел», построенный под руководством голландского мастера в 1670 году близ Коломны.
Разумеется, все эти события имели место, однако к созданию флота они имеют весьма отдаленное отношение. Ибо флот — один из важнейших инструментов, с помощью которого государство может осознать себя в полной мере империей. И ключевым отличием эксперимента, позволяющим называть Петра создателем флота, было то, что он создал его как постоянно действующую регулярную и даже — не побоимся этого определения — бюрократическую структуру. Органы управления флотом, регламентирующие документы, штатно-должностные расписания, система военно-морских учебных заведений и прочие довольно скучные по сравнению с боевым железом вещи имеют в наследии Петра не меньшее значение, чем сами по себе корабли и пушки на них. И именно с этой точки зрения Петр I по праву носит звание создателя российского флота — как структуры, которая существует и поныне.
Если сравнивать российский флот с другими европейскими, то история будет в целом близкой — от первых опытов славных предков в Средние века к созданию, по мере укрепления и развития централизованных государств, регулярной военной организации. Естественно, что имевшие выход к морю и практиковавшие активную морскую торговлю страны создали подобные структуры раньше: к тому моменту, когда в 1688 году 16-летний Петр заинтересовался обнаруженным в измайловской усадьбе среди имущества его двоюродного деда Никиты Ивановича Романова ботиком английской постройки, британский, голландский, датский, шведский, французский флоты уже существовали и развивались как государственные организации. Можно долго гадать, сложилась ли бы ситуация по-иному при другом развитии событий (скажем, если бы Ивану Грозному удалось выиграть Ливонскую войну, русский регулярный флот вполне мог бы начаться лет на 120 раньше). Но он начался тогда, когда начался.
Кстати: когда именно? Официальную датировку регулярно возводят к известной фразе «Морским судам быть», цитируемой обычно то ли как указ, то ли как часть указа Боярской думы, иногда еще и с восклицательным знаком — «Морским судам быть!» На самом же деле решение думы от 20 октября (по старому стилю) 1696 года по сути было справочным — руководители страны приняли решение, что суда надо строить в принципе, и хотели знать, в каком количестве: «Морским судам быть, а скольким, о том справитца о числе крестьянских дворов, что за духовными и за всяких чинов людьми, о том выписать и доложить». Речь шла о строительстве Азовского флота. Если же говорить о военно-морском флоте как регулярной организации, то, видимо, датировку тоже нужно вести с 1696 года, но не с октября, а с декабря — когда указом Петра все дела по строительству флота были переданы вновь образованному Адмиралтейскому приказу.
Уже при жизни Петра вновь образованное ведомство, как и всякая приличная бюрократическая структура, начала плодиться и множиться. В 1698 году возникает Воинский морской приказ, занимавшийся основными вопросами военного управления, включая собственно формирование корабельных отрядов и соединений, организацию плаваний, боевых действий, наконец, кадровые вопросы.
В 1712 году управление строительством флота и флотом как таковым передается двум канцеляриям — Адмиралтейской, ведавшей судостроением, вооружением, ремонтом и снабжением кораблей, и Военно-морской, занимавшейся собственно управлением флотом как военной структурой. В 1717 году эти канцелярии и несколько других побочных контор сливаются в единую Адмиралтейств-коллегию, ведавшую практически всеми вопросами функционирования флота, кроме непосредственно боевого управления.
Пересказывать историю развития и побед петровского флота от Азова до Гренгама вряд ли имеет смысл: она повторена в сотнях книг и тысячах статей и доступна любому желающему. Отметим только, что именно флот в конечном счете обеспечил победу России в Северной войне, после которой Россия в октябре 1721 года уже де-факто и де-юре стала империей.
Но сегодня более интересным представляется посмотреть на развитие флота в послепетровский период, во многом предвосхищающее его современное состояние.
Чемодан без ручки
Судьба флота после Петра, регулярно повторявшаяся, к сожалению, в последующие эпохи, лучше всего определяется именно этим, вынесенным в подзаголовок, словосочетанием. После смерти Петра в 1725 году флот довольно быстро пришел в упадок и последующие несколько десятилетий существовал фактически сам по себе, страдая от недостатка кораблей, плохого состояния уже построенных боевых единиц, дефицита кадров и острого безденежья — жалования морякам иной раз приходилось ждать по нескольку лет, выживая и кормясь с подсобных хозяйств и разрешенных подработок.
Тем не менее и в этот период флот приносит ощутимую пользу: ведет активную экспедиционную деятельность. Первая и вторая камчатские экспедиции позволили получить наконец более или менее подробное представление о заполярных и частично о дальневосточных владениях России, а позднее создать Русскую Америку — просуществовавшие более ста лет владения России на американском континенте, полуострове Аляска и прилегающих островах.
Военная же активность флота в послепетровский период фактически ограничивается Балтийским морем и Каспием. Это положение сохраняется вплоть до русско-турецкой войны 1768–1774 годов, которая стала для российского флота первым опытом проецирования мощи на большое расстояние. История первого похода русской эскадры в Средиземное море оказалась достаточно драматичной — как вследствие не лучшего состояния кораблей, так и по причине отсутствия опыта дальних плаваний, — но результат в виде успешной кампании в греческом архипелаге и ряда громких побед превзошел ожидания.
Опыт оказался устойчивым: архипелагские экспедиции русского флота в конце XVIII — начале XIX века продемонстрировали, что достаточно ограниченные силы, примененные неожиданно для противника в чувствительном для него районе, способны оказать существенное влияние на ход и исход войны. Кроме того, в екатерининский период российский флот впервые используется как инструмент экономической политики — в соответствии с декларацией о вооруженном нейтралитете обеспечивая свободу морской торговли в условиях войн Великобритании с Францией и Испанией и регулярных нападений каперов на торговые суда.
Этот опыт будет воспроизводиться и впоследствии, однако участи «чемодана без ручки» флоту избежать не удастся и в дальнейшем, несмотря на продемонстрированную эффективность в качестве политического инструмента. Во многом такое отношение восходит к допетровскому периоду, когда корабли рассматривались исключительно как сиюминутное утилитарное средство, а флот как государственная военная организация просто отсутствовал. Созданная Петром бюрократическая система, тем не менее, оказалась исключительно устойчивой и позволяла обеспечить существование флота как структуры даже в те моменты, когда государство в очередной раз утрачивало к нему интерес.
Флот без корней
Обсуждая плоды петровского строительства флота, было бы некорректно проигнорировать одну из ключевых проблем, проявившуюся сразу после смерти Петра и сохраняющуюся до сих пор. Эта проблема — отсутствие общественного осознания роли и места флота в отечественной политэкономической системе.
Корни этой проблемы в том, что большинство европейских монархов создавали флот при наличии активной морской торговли, что решало вопрос с кадрами и позволяло без проблем легитимировать формирование специального института, призванного охранять эту торговлю, в глазах большинства социальных групп. В России же дело обстояло иначе: созданный в результате флот был военным инструментом, в то время как торговое мореплавание, даже после приобретения Россией балтийского побережья, осуществлялось по большей части на иностранных торговых судах. Во многом это было вызвано объективными причинами: более слабое по сравнению с Западной Европой российское купечество не имело достаточных средств для активного развития торгового флота. Ослабление же интереса государства к торговому мореплаванию после смерти Петра I лишило купцов государственной поддержки.
Изменить этот порядок попыталась Екатерина II. Тридцать четыре года ее правления стали временем активного строительства торгового флота, подкреплявшегося возросшей активностью флота военного, о которой говорилось выше. Именно во второй половине XVIII века впервые в российской истории на практике сочетались новые возможности внешней торговли (возросшие дополнительно с выходом на побережье Черного моря) с возможностями военного флота, обеспечивавшего поддержку торгового мореплавания. Этот процесс усиливался развитием внутреннего рынка, дававшего ресурсы для внешней активности, финансовой поддержкой государства и выросшим благосостоянием гильдейского купечества.
Добиться устойчивого развития морской торговли, впрочем, не удалось из-за противодействия иностранных государств, обладавших крупными торговыми флотами и активно использовавших таможенное и тарифное регулирование для сохранения преимущества своих судовладельцев в экспорте российских товаров. Для преодоления этого противодействия у российских негоциантов, несмотря на возросшие возможности, сил все же не хватало.
Отставание торгового флота сохранялось и в дальнейшем — в том числе после промышленного переворота. Эта проблема осознавалась, и на рубеже XIX–XX веков российское правительство уделяло большое внимание развитию отечественного торгового флота, однако приложенных усилий было недостаточно для того, чтобы преодолеть отставание от торговых флотов западных стран. Российский морской торговый флот хотя и увеличил свой потенциал, был в основном сосредоточен на каботажном плавании, а зависимость отечественного экспорта от иностранных судовладельцев возрастала.
Такое развитие событий привело к тому, что в России так и не возникло собственного укорененного «морского лобби», состояние которого основывалось бы на морской торговле и требовало для своей защиты соответствующего военного инструмента. Военно-морской флот оставался чистым инструментом государства, и его существование практически не пересекалось с экономическими потребностями страны.
После революции 1917 года ситуация еще меньше благоприятствовала развитию флота. Фактически системная морская политика в СССР появилась только с 1950-х годов, когда страна начала активно развивать свою морскую торговлю. Доля экспортных товаров, вывозившихся на собственных советских судах, резко возросла. Кроме того отечественный торговый флот активно участвовал во внешней торговле третьих стран, перевозя грузы между различными иностранными портами; наконец, советский рыбопромысловый флот действовал во всех морях и океанах, от Арктики до Антарктики и от Гринвичского меридиана до линии перемены дат. Эта экономическая активность поддерживалась соответствующей военной — и само наличие советских боевых кораблей в тех или иных спорных районах зачастую было ключевым условием, обеспечивавшим свободу действий советских рыбаков и грузоперевозчиков.
К сожалению, специфика постсоветского российского капитализма привела к тому, что этот механизм взаимодействия был разрушен: собственный торговый флот России резко сократился — как вследствие потери части судов с распадом СССР, так и по причине последовавшей бесконтрольной распродажи сохранившихся активов. Новые суда, даже принадлежавшие формально отечественным судовладельцам, большей частью стали ходить под «удобными» флагами, а строительство торгового флота на российских верфях упало практически до нуля.
Так или иначе, «флотского лобби», которое, опираясь на морскую торговлю, нуждалось бы в сильном военно-морском флоте, вновь не возникло, и ВМФ по-прежнему остается чисто военно-политическим инструментом, лишь эпизодически задействуемым для решения экономических задач. При этом особенности современной российской военной машины фактически привели к тому, что флот превратился в средство обеспечения морских стратегических ядерных сил, а инструменты, которые позволяли бы при необходимости гарантировать интересы страны в отдаленных районах, пока практически отсутствуют.
Но конъюнктура — вещь преходящая, а бюрократия вечна. Детище Петра I продолжает свое существование как государственная военная организация в ожидании того момента, когда требование времени заставит государство и общество обратить на него внимание. К слову, учитывая происходящее за окном прямо сейчас, возможно, что этот момент настает.
*Научный сотрудник ИМЭМО РАН.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl