По кинообразу и подобию
Как Отар Иоселиани склеил пространство, смешал время и отменил страдание
2февраля великому французско-грузинскому режиссеру Отару Иоселиани, умершему в декабре 2023 года, исполнилось бы 90 лет. По его ранним фильмам оттепельная интеллигенция влюблялась в Грузию, его фильмы 1980–1990-х рисовали абсурдную, чуть нелепую Францию, его фильмы нового века показывали человеческую историю и цивилизацию безо всякого снисхождения. Ксения Рождественская рассказывает о том, как устроен мир его фильмов.
Иоселиани терпеть не мог юбилеев, скептически относился к чествованиям, да и сама концепция времени, как и пространства, похоже, не казалась ему убедительной. Не зря в его фильмах времена путаются, наслаиваются друг на друга, разъедают мир; не зря он всегда выступает против «национального и этнического бульона» в кино. Не зря персонаж «Утра понедельника» (2002) предупреждает: мы не во времени и не в пространстве.
Но мы все-таки существуем в пространстве, а время все-таки проходит. Герои фильма Иоселиани «И стал свет» (1989), сенегальцы из племени, еще не сожранного цивилизацией, ходили на этот фильм трижды, всякий раз надеясь, что узнают о себе что-то новое. Но каждый раз на экране было одно и то же, и они, по словам Иоселиани, смирились с тем, что вот это и есть они.
Так работают все его фильмы: то, что он показал, теперь — во всяком случае, для его зрителя — и есть Грузия, Франция, Африка, буржуазия, апрель, утро понедельника, человечество. Мы.
Грузия
Иоселиани родился в 1934 году, он — аристократ, пытавшийся стать «настоящим советским режиссером». Один из безусловных лидеров советской новой волны, он не стал ни советским, ни антисоветским: он — асоветский, не поперек официоза, а — мимо.
Он окончил музыкальное училище по классу скрипки и дирижирования, и музыка жила в его фильмах на правах главного героя. Недоучился на мехмате МГУ — ушел на режиссерский факультет ВГИКа. В его фильмы тех лет легко было вчитать крамолу: вот цветы гибнут под гусеницами бульдозера (этот фильм, «Саповнела», был запрещен), вот крупный план бочки дрянного вина номер 49 — и это сразу после пятидесятилетия советской власти («Листопад», 1966), вот слишком легкая и слишком привлекательная жизнь «тунеядца» Гии («Жил певчий дрозд», 1970), вот хитрый сарказм «Пасторали» (1976), где высокая культура не в состоянии понять живых людей,— все эти фильмы так или иначе вызывали недовольство властей. Редакторы из Госкино говорили ему: «Все равно запретим. Но ты работай».
Представление о Грузии у советского интеллигента сложилось под безусловным влиянием фильмов Иоселиани. Он нашел самую суть Грузии: взял равные дозы документальности и притчевости, мифа и пота, иронии и любопытства. Его Грузия — меланхолическая страна, в которой дерущиеся люди выглядят танцующими, любовь умирает, задушенная вещами, музыка живет своей жизнью, а распад традиций неотвратим и отвратителен.
Он нашел самую суть жизни: жить легко, успеть вбить крючок, на который кто-то повесит кепку, успеть примчаться в оркестр, чтобы вовремя ударить в барабан. Его герои часто смотрят в фотоаппараты, в телескопы, в глазок кинокамеры, они никогда не гениальны, но всегда пытаются быть свободными.
Он не придумывал несуществующих грузинских традиций, как для сенегальцев в фильме «И стал свет» (сенегальцы, кстати, эти традиции одобрили: по его словам, нашли эти обычаи приличными). Но его Грузия кажется мифологическим пространством, мерцающим, как призрак из его французской «Охоты на бабочек» (которого сыграл сам Иоселиани). Впрочем, и Париж его тоже прозрачен, тоже миф.