«Кипит, волнует, бесит»
«Горе от ума» как зеркало русского нервного срыва
«Горе от ума» Александра Грибоедова вот уже 200 лет входит не только в поговорки, как предсказал Пушкин, но и буквально в подсознание отечественной сцены — вместе со своей центральной коллизией: один против всех. Однако и весь комизм, и весь драматизм этой коллизии держится на том, что у Чацкого и фамусовской Москвы общего по крайней мере не меньше, чем различий. И более всего их объединяет состояние того самого пресловутого ума.
В каноническом корпусе русского театра «Горе от ума» два столетия несменяемо стоит на первом месте. Этой пьесой до сих пор негласно измеряется комплектация отечественной театральной труппы — если в театре можно распределить «Горе от ума», со всеми протагонистами, с соотношением женских и мужских ролей, со всеми второстепенными персонажами, болтливыми гостями и безмолвными лакеями, труппа считается полноценной.
Драматическая литература вообще имеет склонность к персонажам неуравновешенным; способность выходить из себя по самым разным поводам и вовсе без оных — условие существования жанра. А в «Горе от ума» психическая нестабильность — не только свойство характера, но и основа сюжета. Само название пьесы Грибоедова — диагноз, ответ на вопрос, от чего, собственно, горе, в чем проблема. Проблема в уме. То есть в голове.
В чьей? Сотни и тысячи «Горь» на русской и мировой сцене строились на том, что все дело в голове главного героя: ум делает его неудобным и нежеланным аутсайдером, косная фамусовская Москва отторгает от себя Чацкого как инородный элемент. Однако герой с самого первого своего появления, кажется, практически не нуждается во внешних источниках для конфронтации. При такой голове, как у Чацкого, в принципе врагов не надо.
Чуть свет — уж на ногах! и я у ваших ног…
…это первые его слова и одна из тех фраз, которые вошли в поговорки. А вслед ей идет монолог, который в поговорки не вошел и который из этой фразы непосредственно рождается. Это монолог глубоко оскорбленного человека. И оскорблен он еще до того, как услышал от окружающих хотя бы одно слово:
Ну поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, рады? Нет? В лицо мне посмотрите
Удивлены? и только? вот прием!
Он заранее переполнен упреками:
Ни на волос любви! куда как хороши!
Он предъявляет счет за перенесенное:
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше семисот пронесся, ветер, буря;
И растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
И чувствует себя преданным:
Вы рады? в добрый час.
Однако искренно кто ж радуется эдак?
Мне кажется, так напоследок
Людей и лошадей знобя,
Я только тешил сам себя.
Еще раз — это все говорит человек, который не услышал пока что ни одного ответного слова, кроме реплики Софьи: Ах, Чацкий, я вам очень рада. Он с этим монологом оскорбленной любви заходит в дом, в котором не был три года — и в котором провел сейчас не больше нескольких минут.