В огне не тонет
Адвокат Добровинский рассказывает, как за большие деньги тушил пожар в женской квартире.
А ты знаешь, я ведь была у твоего папы первой.
Студентка второго курса нервно отпила свой кофе и вопросительно на меня посмотрела.
Годы внесли совсем небольшую корректировку в образ, который я по многим причинам никогда не смогу забыть. Впрочем, отношения, переросшие в крепкую дружбу, все это время толкали нас к тому, чтобы мы виделись с ней хотя бы раз в год. Нас разделяли восемь часов, но Арбат и фешенебельный Ист-Сайд были каким-то образом близки по духу. То меня занесет к Татьяне в Нью-Йорк, то хозяйка модной клиники заскучает по Москве и прилетит на парочку недель.
В этот раз я застрял в разных командировках по стране и у меня оставался всего один папин день. Я решил совместить две встречи. Того, что бык будет взят за рога моментально, я никак не ожидал.
— Да! Я была у твоего папы первой и очень этим горжусь.
Возникшую паузу следовало срочно заполнить.
— Познакомьтесь. Татьяна Морган, в девичестве Пашина. Моя дочь Адриана.
Отпрыск пристально смотрел на подошедшую к нашему столику даму. Надо сказать, что Татьяна производила впечатление не только своей большой шляпой. У нее всегда всего было в избытке: шляпа, грудь, глаза, эмоции, жесты и даже, выражаясь медицинским сленгом, подсвечник.
— Татьяна — мой любимый клиент.
«Могло быть и наоборот», — читалось между тем в глазах дочери.
— А теперь она замужем, живет в Штатах, — продолжил я. — А как там наш муж Джерри?
— Джерри, в девичестве Яков Немнихер (пишется в одно слово, не в три), — я продолжал объяснять, обращаясь уже к ребенку, — всю жизнь хотел стать пиратом, поэтому в эмиграции взял себе псевдоним Морган. Так как он?
— Яша? Бухгалтер, милый мой бухгалтер. А что с ним будет? Тридцать лет работает на одном месте. Вообще наша жизнь изменилась, а вернее сложилась, благодаря твоему папе.
— Как это?
— Я была студенткой первого курса. Говорят, очень красивой. А Александр был такой… как тебе сказать, западный какой-то. В общем, я влюбилась, а он — не знаю. Саш, ну сам расскажи. У тебя лучше получится.
Ветер перемен и приключений вытащил меня из благополучной Женевы в серую унылую Москву в начале 1992‑го. Это была другая Москва, которую нельзя было узнать. Город моего детства вспоминался веселым, отдельно взятым бесшабашным шестидесятником. Москва начала девяностых была злая и агрессивно недружелюбная. Все так, но мне казалось, что если я не испытаю судьбу на старой родине — в новой России, — то всю жизнь буду жалеть об этом. Буржуазное болото Швейцарии, где все отмерено и продумано, включая отпуск на три года вперед и секс по пятницам, действовало мне на мозг, нервы и желудочно-кишечный тракт.
Она сидела на холодной скамейке Тверского бульвара и громко ревела. Редкие прохожие безучастно поглядывали в сторону всхлипов и спешили дальше по своим делам. Что касается меня, то я прогуливал по снегу довольную свободой собаку Машку и мне абсолютно нечего было делать. То, для чего Машку вывели на улицу, я сделал еще дома. Хрупкая (в ту пору еще хрупкая) рыдающая фигура в вареных джинсах привлекла мое внимание.
— Девушка, мы с Машей можем чем-то помочь? Вас кто-то обидел? Вы замерзнете в этой курточке. Холодно. Смотрите, даже у Маши теплое пальто.
Взрыв слезопотока.
— Мне больше негде жить. Мне больше нечего носить!
Для маркетингового хода представительницы древнейшей профессии это было необычным решением. Хотя новизна привлекает. Голубые глаза в замерзающих слезах посмотрели на меня и собаку. В заплаканном небосводе читалась надежда, возможность переночевать у приличного человека и, может, небольшого заработка, но сто процентов не было ни профессионального подхода, ни лжи. Вместо этого дрожащие холодные руки открыли замусоленный портфель и достали оттуда какую-то бумажку.
За подписью офицера МВД Найдёнова следовало, что Татьяна Николаевна Пашина — полная дура. По выражению Машкиной морды это можно было понять и безо всяких писулек.
— Подожди, я дочитаю до конца.
— Я ничего не говорила…
— Простите, это я не вам.
Студентка первого курса медицинского факультета владела однокомнатной квартирой где-то в центре Москвы. Квартира была недавно приватизирована уже покойной бабушкой и досталась девушке по наследству. Правда, квартирой это помещение назвать было уже трудно. Дело в том, что два дня назад по вине Татьяны Николаевны однушка сгорела на фиг. Причем полностью. Вина хозяйки-погорелки заключалась в том, что она поставила свежеприобретенные радиочасы-будильник Sony на ковролин. Мельчайшие ворсинки засасывались через отверстия в радиобудильник, где было что-то горячее (возможно, новости?), и выскакивали обратно искринками. Вся эта ахинея в конце концов привела к тому, что ковролин сначала стал тлеть, потом гореть, а затем увлек за собой бабушкину квартиру и все, что в ней было. Что касается жалоб на пожарных, которые якобы сперли из квартиры мифические две золотые цепочки и кулончик, то вместо того, чтобы гнать на честных людей, надо их поблагодарить за то, что они быстро приехали по жалобе соседей на вонь и не дали всему дому сгореть к… Ну, в общем, не дали.