В зоне степей и полупустынь
Заповедник «Черные Земли» уникален тем, что здесь сохраняют и изучают редкие степные виды животных и растений. Это нелегкая задача, которая встречает на своем пути немало проблем. Что это за проблемы и как удается с ними справляться, рассказывает Сергей Богун, заместитель директора по научной работе государственного заповедника «Черные земли».
«Знание – сила»: Почему ваш заповедник так экзотически называется?
Сергей Богун: С точки зрения логики тут, действительно, могут быть вопросы, потому что черноземов у нас практически нет – на всей территории заповедника почвы песчаные или, в лучшем случае, глинистые, очень малоплодородные. А называется он так, потому что историческая область экорегиона «Черные земли», располагающаяся в Прикаспийской низменности в восточной части республики Калмыкия, находится в специфических климатических условиях: у нас крайне редко зимой выпадают снега, а даже если они выпадают, держатся обычно недолго. Хотя последние пару лет у нас бывает, что на неделю-две снега выпадают и лежат продолжительное время, но это скорее исключение. Обычно наши земли, даже если смотреть на снимки из космоса, темные, что создает контраст с окружающими территориями. Поэтому исторически эти места всегда называли «Черные земли» – место, где нет снега. Они всегда использовались как зимние пастбища.
«ЗС»: Ваш заповедник – единственный, находящийся в зоне степей и полупустынь. Сама по себе степь становится редкостью – слышала от специалистов, что она деградирует. Вы же охраняете степные виды. О каких конкретно животных идет речь?
С. Б.: Действительно, уникальность здесь в том, что это степные, пустынные и полупустынные экосистемы одновременно: у нас идет переход между сухими степями, полупустынями, и некоторые ученые даже называют эти территории пустынными. Степи – это наиболее пострадавшая и антропогенно преобразованная экосистема на планете: леса в основном остались, а степи практически полностью распаханы и активно используются человеком. Такие целинные степи сейчас – огромная редкость.
Основные объекты нашей охраны – комплекс степных и полупустынных видов. Наш самый главный вид, наша гордость, которого мы всячески оберегаем, любим и уважаем – это сайгак. Самая северная антилопа. Кто-то считает, что есть еще антилопы – вилороги, североамериканский вид, и они еще севернее, но мне кажется, сайгак из всех антилоп заходит на север дальше всех.
Все остальные виды мы тоже любим и защищаем. Это целый комплекс видов грызунов – те же суслики, полевки. На нашем орнитологическом участке, который располагается в акватории озера Маныч Гудило, охраняем разные виды птиц. В первую очередь это редкие краснокнижные виды, такие как краснозобая казарка – эндемик России, которая гнездится только на полуострове Таймыр и близких к нему территориях. На пролете они у нас часто останавливаются. Другие виды, колониально гнездящиеся, в том числе розовый пеликан, кудрявый пеликан, колпицы. Колония розовых пеликанов в акватории Маныча – вторая по численности в Европе после Дунайской.
«ЗС»: Как происходит охрана видов?
С. Б.: Самая главная охрана – не мешать животным находиться в естественной среде. Заповедник отличается тем, что здесь запрещена любая хозяйственная деятельность, здесь наименьший фактор беспокойства для видов. Почему многие виды колониально гнездящихся птиц предпочитают именно острова озера Маныч Гудило? Потому что нет рыбаков, нет фактора беспокойства, наиболее удобная территория для гнездования. Они знают, что здесь им никто не помешает. Довольно часто бывает так, что гнездятся они на территории заповедника, а улетают кормиться за его пределы. Однако всегда возвращаются ночевать на территорию заповедника, чтобы в покое выращивать потомство.
«ЗС»: Что представляет собой ваша научная работа?
С. Б.: Научная работа всех заповедников – это в первую очередь мониторинг того, что происходит на их территории с экосистемами, с животными. Это нужно, чтобы понять, как правильно защищать. Основная задача заповедника как природоохранной структуры – это сохранение отдельных животных, видов, целых экосистем. Нельзя что-то сохранить, если не знаешь, что сохраняешь – какие идут процессы, что меняется, какие виды уменьшают или увеличивают свою численность, какие новые появляются. Главная задача – держать руку на пульсе и понимать, какие процессы идут в экосистемах. В основном наша задача – мониторинг, изучение видового и количественного состава по конкретным видам, изучение растительного покрова, продуктивности.
«ЗС»: Каким образом происходит этот мониторинг, что вы для этого делаете?
С. Б.: Например, сайгак. Мониторинг сайгака у нас проходит в любое время, круглогодично, нашими инспекторами в степи – они ведут журналы наблюдения и записывают, где и сколько сайгаков они видят. Это все сводится в конце года нашим отделом в примерную карту миграционной активности сайгаков. Также мы, научные сотрудники, раз в несколько месяцев стабильно выезжаем, наблюдаем в дикой природе, считаем их, фиксируем, где они находятся, устанавливаем фотоловушки.
«ЗС»: Пальцем пересчитываете?
С. Б.: Не совсем. Есть такая система учета с помощью оптических приборов. Обычно мы стараемся наблюдать издалека – либо на машинах, либо на наблюдательных вышках, с помощью оптических приборов – биноклей, подзорных труб. Делается это так: например, если сайгаки стоят относительно кучно, с разных сторон каждый человек считает, в дальнейшем берем среднюю цифру. Счет идет так: если они стоят более-менее равномерно, считается глазомерно десяток особей, потом смотрим, сколько такой десяток примерно занимает территории, потом по сотням можно посчитать более-менее точно. Это требует практики, нужно какое-то время тренироваться, чтобы считать по возможности точно, и это не абсолютная цифра, а примерная экспертная оценка, которая позволяет получать цифры, соответствующие реальности.
«ЗС»: Сколько же вы насчитали сайгаков?
С. Б.: Например, в прошлом году, по нашим оценкам, мы насчитали порядка 28000 особей сайгаков. Недавно вышла статья у наших коллег из Института проблем экологии и эволюции – они считали сайгаков с помощью космоснимков высокого разрешения территорий, на которых сайгак был сконцентрирован, с использованием технологий искусственного интеллекта – нейросетей. По результатам их оценки численность сайгака получилась порядка 26.000 особей. То есть наши цифры соответствуют друг другу.
«ЗС»: Когда вы начинали эту деятельность, сайгаков было значительно меньше?
С. Б.: Заповедник был создан в 1990 году, и тогда сайгаков было больше. Резкий обвал их численности начался в конце 90‑х, начале двухтысячных, минимума численности популяция достигла в 2015 году – 3500 особей.
«ЗС»: Что случилось, почему?
С. Б.: Тут целый комплекс факторов. Некоторые ученые считают, что для сайгака характерны такие скачки численности, популяция вырастает до больших значений, потом сжимается до минимума. Но, на наш взгляд, главным катализатором того, что случилось, стало браконьерство. Сайгак в 90‑е годы был объектом широкого браконьерства в первую очередь из-за добычи рогов. Рога сайгаков используются в медицине стран Юго-Восточной Азии, в первую очередь – Китая, как лекарственное средство, из них делают разные лекарственные средства для традиционной медицины. Это очень спорно с точки зрения науки и доказательной медицины, но таков факт. Из-за того, что был отстрел сайгаков, в 2014 году у нас во время гона насчитывался менее одного процента взрослых животных. Размножение популяции остановилось полностью: не было самцов, и самок некому было покрывать.