«В кадре все было цвета цемента»
В прокат вышел фильм Александра Котта «Спитак» — к 30-летию землетрясения в Армении. О том, как рассказывать сегодня о трагедии, не превращая ее в хоррор, «Огонек» поговорил с режиссером
Это кино о самом разрушительном и трагическом по числу жертв землетрясении, случившемся на территории тогдашней Армянской ССР 7 декабря 1988 года. По самым приблизительным подсчетам, катастрофа унесла жизни от 25 тысяч человек и оставила без крова более полумиллиона человек. Частично были уничтожены города Ленинакан, Степанаван, Кировакан и еще более 300 населенных пунктов. Полностью разрушен город Спитак. Впрочем, фильм рассказывает уже о происходящем после трагедии. Это история 40-летнего мужчины по имени Гор, который, уехав из Армении в поисках лучшей жизни, возвращается обратно после землетрясения, чтобы найти свой дом и семью. Его глазами мы смотри на трагедию Спитака, на горе миллионов людей. Фильм Александра Котта «Спитак» недавно был выдвинут Арменией на премию «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке».
— Хочу вас прежде всего спросить: была ли в основе истории Гора чья-то реальная жизнь или это собирательный образ?
— Практически все сюжеты фильма основаны на реальных воспоминаниях. У меня на сьемках в этот раз не было проб в прямом смысле. Мы в Армении встречались с актерами, и они просто вспоминали о 1988 годе. Потому что трагедия коснулась всех так или иначе. И многие истории написаны по воспоминаниям людей, которые там были.
— В таких случаях всегда, вероятно, трудно соблюсти баланс между личной историей и драмой народа, общества, чобы избежать какой-то плакатности.
— Вы знаете, в основе фильма история в общем-то камерная: человек после землетрясения ищет свою семью. Никакого экшена, самого землетрясения в кадре не будет. Все происходит уже после того, как трагедия случилась. Есть история одной семьи, и все, что вокруг,— это некий фон. Тем не менее некоторая плакатность — воспользуюсь вашим термином — там есть вполне сознательно, и она связана с моим отношением к происходившему. Мы знаем, что тогда вся страна, все республики пришли на помощь Армении, и у нас есть эти кадры. Но, к сожалению, думаешь ты, только трагедия нас и способна сплотить. Дело в том, что одновременно это был и последний вздох империи, СССР. Все постепенно разрушалось, и Спитак стал в своем роде символом этого распада. И все символически в кадре об этом напоминает: и расколотый трещиной фонтан «Дружба республик», и надпись в классе «Моя родина — СССР», и так далее. Все эти знаки для меня также очень важны.
— Уже тогда в республиках было неспокойно, уже начались национальные конфликты. Как вы думаете, могла ли трагедия в Спитаке и других городах Армении стать какой-то точкой примирения для тогдашней страны и почему не стала?
— Вы знаете, это было не примирение, а смирение. Эта беда действительно тогда сплотила многих, объединила. Но она также и подтвердила, что к тому времени уже все было разорвано на уровне каких-то очень важных органов. Сердце можно сшить, но нельзя заменить.
— У нас очень мало снимают фильмов про 1980-е и 1990-е; поэтому нет визуальной привычки, нет сложившегося образа 1980-х в кадре. На что вы ориентировались, когда снимали?
— Знаете, я, наверное, больше ориентировался на национальный колорит в Армении того времени. Он и тогда имел ярко выраженную, узнаваемую визуализацию, и сейчас. А что касается визуализации атмосферы позднесоветского времени, для меня это, конечно, в первую очередь однообразные темные шляпы и портфели. И еще мы, насколько это возможно, убрали цвет. Таким образом в кадре все как бы цвета цемента, все одинаково-серое, как и само ощущение от того времени: такое солдатское, зеленое, мышиный цвет плюс шляпы — и вот эти пОльта. Не пальто, а именно польта, как выражались малограмотные люди.