Воплотить невоплощаемое
Как и любой значительный автор, Станислав Лем старался не повторяться. Его творческое наследие поражает своим разнообразием. Помимо собственно художественных текстов писатель оставил и научно-философские труды, и множество популяризаторских статей, и даже стихи. Причём и в беллетристике Лема можно найти самые разные направления. Хотя он получил мировое признание как фантаст, одна из первых его работ, трилогия «Неутраченное время», повествует о реальных событиях Второй мировой войны и её последствиях.
Но самой большой неожиданностью для читателей оказались рецензии на несуществующие книги, представленные в сборнике «Абсолютная пустота». Можно лишь догадываться, чем были для автора эти странные произведения — развлекательной мистификацией, «отходами производства», выплесками неуёмной фантазии или просто «игрой разума»?
Можно ли сказать, что Лем изобрёл этот жанр на пустом месте? Нет! У него были предшественники.
Пожалуй, первым жанр псевдорецензий в зачаточном состоянии представил французский классик Франсуа Рабле. Седьмая глава «Пантагрюэля» почти полностью состоит из списка книг, которые герой обнаружил в библиотеке монастыря Святого Виктора. Вот только несколько примеров названий книг, о которых Пантагрюэль остался чрезвычайно высокого мнения: «Метёлка проповедника, сочинение Дармоеда»; «Явление святой Гертруды инокине Пуассийского монастыря, в то время как та производила на свет»; «Об употреблении бульонов и о достоинствах перепоя Сильвестра Приерийского, иаковита» и так далее.
Завершает список уточнение: «Hекоторые из этих книг уже отпечатаны, а некоторые ещё печатаются в славном городе Тюбингене».
Несколько позже английский путешественник Уильям Бекфорд, известный повестью «Ватек: Арабская сказка», выпустил книгу «Воспоминания о необычайных живописцах», которая состояла из сатирических очерков о воображаемой галерее картин вымышленных художников.
Любопытно обыграл тему несуществующих книг Гилберт Кит Честертон. В рассказе «Злой рок семьи Дарнуэй» отец Браун раскрывает убийство, догадавшись, что книги с названиями «Папесса Иоанна», «Змеи Исландии» и «Религия Фридриха Великого» о никогда не существовавших явлениях на самом деле служат для указания потайной лестницы, которой и воспользовался преступник.
В огромном наследии Хорхе Луиса Борхеса можно обнаружить множество мистификаций, ссылки и цитаты из несуществующих произведений, вымышленные биографии несуществующих лиц и даже описания культур несуществующих стран. Вот лишь некоторые рассказы Борхеса, которые вполне можно считать рецензиями на несуществующие книги: «Приближение к Альмутасиму», «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”», «Тлён, Укбар, Orbis Tertius», «Анализ творчества Герберта Куэйна», «Три версии предательства Иуды», «Каталог и анализ разнообразных сочинений Лумиса». Впрочем, понятие «рецензия» не определяет полностью смысл и содержание этих и многих других похожих произведений Борхеса. Обращение к вымышленным книгам служит для автора возможностью рассуждать о глубоких философских проблемах.
Станислав Лем вывел подобные истории на новую высоту.
Мысль об «Апокрифах» (под таким названием в 1998 году в Польше вышел сборник, объединивший «Абсолютную пустоту», «Мнимую величину» и «Библиотеку XXI века») возникла у Лема задолго до того, как увидели свет первые псевдорецензии. Так, ещё 9 июля 1965 года Лем писал другу, писателю Славомиру Мрожеку:
«Впрочем, есть кое-какие задумки. Например, забавно было бы написать фиктивный дневник некоего фиктивного типа, чтобы в этом дневнике были представлены впечатления от прочтённых романов, стихов, философских произведений, драм — тоже фиктивных, вымышленных, благодаря чему можно было бы поубивать кучу зайцев сразу. Во-первых, я освободился бы от надоевших подробных описаний («Маркиза вышла из дому в пять»), во-вторых, мог бы включать аллюзии на тексты, в которых фигурируют чудовищные вещи. То есть делал бы это многопланово, например, представлял реакцию фиктивной критики на фиктивные произведения в дневнике, также фиктивном, и от имени героя, разумеется, тоже фиктивного. Другое дело, что такая концепция рассчитана на долгое время, может быть, на годы, она потребовала бы колоссальной находчивости, изобретательности и того, что я люблю, то есть монументальной мистификации. Не знаю, возьмусь ли я вообще всерьёз за что-нибудь такое, но сама идея соблазнительна…»