Ольга Лапшина: «Обожаю во время работы влюбляться в режиссера»
Ольгу Лапшину — талантливую, колоритную актрису — хорошо знает и театральный, и кинозритель. Ее можно было увидеть в лучших театрах Москвы — в «Современнике» и в Театре имени Станиславского в постановках Владимира Мирзоева, а также в МХТ имени Чехова и в Театре Наций. Среди ее киноработ можно вспомнить и «Дети Арбата», и «Дело о «Мертвых душах», и «Левиафан», и «Класс коррекции». Самые актуальные и смелые режиссеры приглашают Лапшину в свои постановки, но, как выясняется, она согласна сыграть даже голос за дверью, если ее зовут друзья...
— Ольга Георгиевна, кажется, ни одна громкая театральная премьера в Москве сегодня не обходится без вашего участия. Каким, по вашему мнению, должен быть современный театр, чтобы туда пошли зрители?
— Спектакли, в которых я играю, относятся к традиционному театру и театру действенному, в результате чего происходит смещение в сознании зрителей, в моем актерском проживании от спектакля к спектаклю. Убедилась: благодаря такому театру люди меняют жизнь. Примером является крупный международный проект «Прикасаемые», в котором участвуют слепоглухие герои. Когда лет восемь назад мы начали его играть, была уверена, что люди, которые не видят и не слышат, ведут совершенно обособленное существование. Не ведала, что те могут состояться в своих профессиях, что у них широкий круг интересов, что они могут читать, быть интеллектуалами, обрести счастье в своих семьях, путешествовать, совсем как те пять героев, которые по сей день остаются с нами. Мы играли этот спектакль в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже, в театре «Ройял-Корт» в Лондоне, в Нидерландах, каждый раз привлекая в нашу команду новых героев из этих стран. Мы проводили репетиции с переводчиками, что позволяло говорить на одном языке. В спектакле всегда принимают участие две звезды — он и она. На сцену выходили Евгений Миронов, Ингеборга Дапкунайте, Женя Цыганов, Лиза Арзамасова, Альберт Филозов, Дмитрий Брусникин, Ольга Яковлева, Никита Ефремов, Иван Кокорин, Нелли Уварова, режиссер Руслан Маликов, Алиса Фрейндлих... Все, кто работает в спектакле, поменялись в лучшую сторону. И зрители выходят из зала другими. Он воздействует на людей как антидепрессант, ведь рядом живут настоящие герои нашего времени, которые, пробившись через слепоглухоту, совершают личный подвиг и становятся счастливыми. На их фоне свои неприятности кажутся мелкими, мнимыми. Актеры получают за спектакль сущую малость, а звезды всегда работают бесплатно, причем многие прямо просятся, даже конкурс проходят, чтобы попасть в этот проект.
— Где еще сегодня можно вас увидеть?
— В Театре.doc играю в спектакле «Кантград» режиссера Анастасии Патлай, основанном на документальных свидетельствах переселенцев в послевоенный Кенигсберг. Я люблю свидетельский театр, единственный вымышленный персонаж в спектакле — это обезумевший старик-немец, который считает себя Кантом, говорит цитатами великого философа из трактата «К вечному миру». Этот пацифистский спектакль мы готовы возить по стране, лишь бы как-то умягчать сердца людей.
Там же играю премьерную постановку «Троекурово», посвященную основателям театра Елене Греминой, Михаилу Угарову и другу театра Дмитрию Брусникину, которых уже нет с нами. Всех их знала лично, они в моем списке поминовения... С Мишей мы познакомились еще в Театре Станиславского, где Владимир Мирзоев ставил опередивший время спектакль «Голуби» по Мишиной пьесе. Я играла залетевшую в монашескую келью птичку, сидела на жердочке. Паша Каплевич сделал мне плетеный войлочный костюм, напоминавший корзинку. Я пела, читала духовные стихи, произносила всякие прибаутки. А трех монахов играли Володя Скворцов, Виталий Хаев и Саша Усов. Это была очень глубокая вещь, а для меня — дорогое сердцу дело.
Через какое-то время Миша написал пьесу «Смерть Ильи Ильича» по «Обломову». А я придумала название «Облом off», с тех пор пьесу так и ставят. В спектакле принимали участие мои дети, Маша с трех с половиной лет серьезно репетировала свою роль. Я еще была в сомнениях: «Миша, да она ребенок, она может нас подвести, мало ли что ей придет в голову?» Но Маша проявила себя по-взрослому, знала все тексты, даже Степе подсказывала, то есть руководила процессом. С «Облом off» мы триумфально передвигались по городам и весям, возили спектакль за границу. Много общались с Угаровым, даже перешли на «ты» в самолете на высоте в девять тысяч метров, для меня было крайне важно говорить «ты» человеку, который мне близок по духу.
Я обожала Лену Гремину, была поклонницей ее писательского творчества, она дарила мне свои книжки. Но как библиотекарь-библиограф по своей первой профессии я люблю рекомендовать книги и даю их почитать, многие потом не возвращаются. А с Димой Брусникиным я познакомилась, когда Маша поступила на его курс в Школу-студию МХАТ. Для студентов он был отцом родным, они с ним виделись гораздо чаще, чем с родителями, он воспитал их по-человечески.
Когда мне предложили «Троекурово», согласилась, несмотря на то что дала себе слово не увеличивать больше театральных названий, потому что едва успеваю разводить их со съемками в кино. Но начала ходить на репетиции, и мне понравилось, что пьеса в стихах и можно петь, и там есть черный юмор — один из моих любимых жанров, словом, было где развернуться. Поняла для себя: мое. И с удовольствием играю. Правда, где — большой вопрос, театр лишился помещения, здание, в котором он находился, поставили на капитальный ремонт. И Театр.doc опять переезжает.
— Почему согласились играть в «Сказках Пушкина», где лица актеров скрыты под сложным гримом, под которым трудно разглядеть мимику?
— Что значит «почему согласилась»?! Думаю, вся актерская Москва мечтала работать с Робертом Уилсоном, но на кастинг пригласили счастливчиков, в числе которых оказалась и я. Кастинг проходил в три этапа в один день. Уилсон сначала отсмотрел детей, потом мужчин и под конец женщин. Я боялась опоздать на поезд в Воронеж, где играла спектакль, мне надо было как-то изловчиться, чтобы не только победить на кастинге, но и успеть на вокзал. То есть требовалось вжарить так, чтобы Уилсону стало понятно: я его актриса.
Сначала мы кружились по репзалу, рисовали какие-то движения из тай-чи, а Роберт нас внимательно разглядывал. Потом надо было что-то спеть. Стояла зима, и я выдала на форте «Вы морозы, крещенские, лютые», прозвучало эффектно. После он попросил прочитать сонеты Шекспира. Мне дал задание прочитать с большой сцены, как народной артистке, мою подругу Наташу Павленкову попросил сделать это от имени утки. Видимо, уже прикидывал, кого мы будем играть. Восхищаюсь чувством юмора Уилсона: его три девицы под окном превратились в перезревших теток, которых моя сватья баба Бабариха никак не может выдать замуж. Здорово, что он наградил нас таким спектаклем, который играем под аплодисменты уже восемь лет.
Репетировать с Уилсоном было одно удовольствие, мы шли к нему как на праздник каждый божий день. Вокруг все крутилось с бешеной скоростью, с нами работали девять переводчиков, музыканты постоянно что-то сочиняли, иной раз просто валились от усталости на пол и лежали, потому что добраться до отеля не было сил. На примерку костюмов мы летали группами в Дюссельдорф. Немецкие гримеры обучали наших девочек, как укладываться в полтора часа, отведенные на каждого артиста. Моя так набила руку, что давно гримирует меня за час. А это грунтовка лица, это просто рисование картины. Меня Уилсон полюбил, называл My star. Однажды после репетиции подарил шоколадную белочку — не ем, храню. По ходу работы мне перепало еще две роли в спектакле, я играю Попадью, которую в итоге уводит от жадного попа Балда, и Бобриху.
Это другой взгляд на сказки Пушкина. У постановки много поклонников, хотя есть и те, кто нас ругает, считают, что мы замахнулись на святое, изуродовали «наше все». Но дети, которым не приходит в голову задаваться вопросом: «А можно ли так с классиком?» — принимают спектакль безоговорочно.
— Помню, сколько критики собрал чеховский «Иванов», где действие перенесено в сегодняшний день и где вы играете сотрудницу ЗАГСа, в качестве наставления молодым с выражением читающую стихи Эдуарда Асадова.
— Разве была критика? Не помню. Спектакль должен был ставить французский режиссер из парижского «Одеона» Люк Бонди. Я прошла у него кастинг, но он заболел, а потом умер. И на постановку пригласили Тимофея Кулябина. Для себя я открыла этого режиссера, начав репетировать, а позже посмотрела его великолепных «Трех сестер» на языке жестов. Обожаю состояние, когда во время репетиций влюбляюсь в режиссера, я тогда начинаю фонтанировать, получаю настоящий кайф от работы. Никогда не переживаю, что что-то забуду. Эту комедийную роль мы выстраивали вместе. Режиссер, слава Богу, убрал из нее все несовременное. Я накидала ему множество вариантов, как сыграть. У меня же есть еще своя клоунская маска, с двенадцати лет говорю щеками, в компаниях читаю так Асадова на бис. Но Тимофей решил: нет, будешь делать все то же самое, только без щек. И я на полном серьезе произношу этот стих как тост под неизменный хохот зрителей. Помню, был момент, когда режиссер почему-то перепугался и предложил заменить стихи Асадова на поздравления, которые печатают на открытках. Но я была категорически против и отстояла свой вариант. Сцену, в которой мой партнер, племянник по роли, брызгает на меня антистатиком, тоже придумала я. И она тоже всегда идет под аплодисменты. Для меня эта роль просто подарочная, она небольшая, но совершенно безответственная, в ней столько куража!
Во время работы открыла для себя Лизу Боярскую. Я ее совсем не знала, воспринимала как персонажа с обложки глянцевого журнала. А Лиза оказалась такой трудягой! Перед каждым спектаклем она проводила со всеми желающими занятия, тренинг по звуку по додинскому методу.
Очень люблю спектакли, где все играют прекрасно и тебе не стыдно ни за кого из партнеров. Переживаю, когда за кого-то неловко и ты мучаешься, приглашать на спектакль своих друзей или не приглашать. В Театре Наций я играю два абсолютно беспроигрышных спектакля и постоянно приглашаю на них своих приятелей. Потому что чем больше хороших людей посмотрят спектакль, тем будет лучше для меня, это бальзам на душу. Кто-то шутит: ты специально их на улице собираешь. Одна гримерша говорит:
— Оль, тебя, наверное, в детстве недолюбили. Ты какой была, старшей или младшей?
— Младшей, долюбленной, не в этом дело.
Сейчас билеты в театр стоят дорого. Не каждый может их себе позволить, особенно старые театралы. Значит, мы теряем людей, которые могли бы оценить по достоинству нашу работу. И потом, есть пожилые люди, думаю: если я их сегодня не приглашу, вдруг до следующего спектакля они вообще не доживут?
