Национальная бритва
В Соединённых Штатах в ходу выражение: «Господь Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными». Во Франции схожую роль сыграл Жозеф Игнас Гильотен, с подачи которого в стране смертную казнь сделали одинаковой для всех сословий и видов преступлений.
Надо сказать, это и правда можно было назвать значительным шагом в сторону гуманизма. В конце XVIII века методы французского правосудия вызывали острое желание никогда не попадаться в его цепкие руки. Помимо пыток, которые всё ещё считались неотъемлемой частью судебного и досудебного процесса, сохранялись самые разные вариации смертной казни.
Наиболее распространённая — повешение. Представителей высшего сословия обычно обезглавливали. За поджог, скотоложство, ересь, содомию и колдовство приговорённых сжигали. За фальшивомонетничество — варили заживо. За расчленение или госизмену — четвертовали. За разбой и убийство полагалось колесование: преступнику ломали кости, привязывали к колесу и оставляли умирать. При наличии смягчающих обстоятельств приговорённого могли умертвить до начала экзекуции: учитывая методы казней, это и правда было проявлением милосердия. Но даже доступное лишь дворянам отрубание головы могло превратиться в пытку, если меч был недостаточно острым, а палач — неумелым.
Портрет ок. 1790 года
Так обстояли дела в 1789 году, когда врач и политик Жозеф Игнас Гильотен на заседании Учредительного собрания предложил отменить пытки и заменить все имеющиеся виды казни обезглавливанием с помощью специальной машины. Минимизация роли палача и безболезненная, как он считал, смерть должны были стать гарантией равенства и в скором времени привести к полной отмене смертной казни.
В 1791 году идею Гильотена приняли на законодательном уровне. Сам механизм — утяжелённое лезвие, свободно движущееся между вертикальными направляющими и поднимаемое на высоту 2–3 метра, — начали использовать несколько позже. Луизетта, как называли тогда эту машину, впервые показала себя на Гревской площади 25 апреля 1792 года. Только некоторое время спустя машина получила имя гильотина — к великой досаде Жозефа