Андрес Неуман «Странник века». Путешественник и шарманщик
Аргентино-испанский писатель Андрес Неуман реконструирует XIX век из века XXI. Вдохновляясь «Зимним путем» Шуберта, он помещает своего героя Ханса в 1827 год, в город Вандернбург, расположенный где-то между Пруссией и Саксонией. Ханс встречает седобородого шарманщика, попадает в салон Софи Готлиб, гости которого рассуждают о европейском союзе, эмансипации, литературе и искусстве. «Сноб» публикует фрагмент из романа, вышедшего в издательстве «Ивана Лимбаха» в переводе Ольги Кулагиной.
Дом Готлибов находился всего в нескольких метрах от Рыночной площади, на углу Оленьей улицы. Входом в него служили массивные ворота. Левая, более широкая створка, снабженная бронзовым дверным молотком в виде рычащего льва, вела на сводчатую галерею, к каретным сараям. Правая, с молотком в форме ласточки, вела к лестнице и во внутренний двор. Ханс стукнул в ворота ласточкой. Сначала ему показалось, что никто не спешит открывать. Он снова взялся за крылья ласточки и хотел было постучать во второй раз, но тут раздались сбегавшие по ступенькам торопливые шаги. Они приблизились, постепенно замедляясь, и наконец замерли по ту сторону ворот. Взгляд Ханса уткнулся в верхнюю губу Бертольда.
У Бертольда, камердинера господина Готлиба, на верхней губе был тонкий шрам, деливший ее на две части, отчего все время казалось, что камердинер хочет что-то сказать. Шрам шевельнулся, Бертольд произнес приветствие. Раньше мы держали привратника, пояснил он, одергивая манжеты, но… Камердинер повел Ханса к каменным ступеням, покрытым ковровой дорожкой вишневого цвета, которую удерживали латунные прутья. Лестничная балюстрада с дубовыми перилами вычерчивала ломаную линию. Они вошли на основной этаж, второй, где находились комнаты Готлибов. Если бы Ханс продолжил подниматься, то увидел бы, что выше лестница становилась другой: она сужалась, лишалась ковра, меняла каменные ступени на скрипучие доски и фальшивый мрамор облицовки на известку. На третьем этаже жила прислуга. В мансарде на четвертом — кухарка и ее дочь.
Ханс и Бертольд прошли по ледяному вестибюлю и длинному коридору, в котором дуло, как на мосту. Потолки были так высоки, что их едва можно было разглядеть. В конце коридора замаячили пышные усы господина Готлиба. Проходите, милости просим, сказал хозяин дома, дымя трубкой, спасибо, Бертольд, чувствуйте себя, как дома, сюда, сюда, присядем в гостиной.
Ханс шел через большую гостиную, читая по ней историю со всеми ее извилистыми ходами: предметы обстановки в имперском стиле, слегка провинциальная избыточность классических мотивов, вычурность колонн и капителей, претенциозные параллелизмы, назойливость кубических форм. Почти всю мебель, сделанную, как определил Ханс, из красного дерева, украшали облицовочные панели и накладки с излишне скрупулезной гравировкой, как это принято в странах, которые стремятся подражать Франции.
Поверх этих накладок громоздились дополнительные украшения, в основном в стиле Луи XVIII, призванные, хоть и безуспешно, маскировать ход времени, но в более современных предметах обстановки чувствовалась строгость уже иного порядка, результат какой-то метаморфозы (как бывает у насекомых), приведшей постепенно и незаметно для глаз к изогнутым линиям и более светлым сортам дерева (вяз, решил Ханс, или, пожалуй, ясень, а может, черешня), словно все битвы и замирения, в очередной раз пролитая кровь и новые перемирия лишили красное дерево сил, обездвижив его инкрустациями из амаранта и эбенового дерева и окончательно добив розетками, лирами и легкими, не слишком долговечными коронами. Пока господин Готлиб вел его к невысокому столу, Ханс по отдельным деталям бидермейера определил, что владелец дома переживает не лучшие времена. Во всей этой обстановке почти не чувствовалось застенчивого германского уюта, разве что в каком-нибудь серванте или овальном столике, лишенном победных углов, да в скромном ореховом дереве или березе. Этот дом, сделал для себя вывод Ханс, садясь в кресло, искал, но не нашел покоя.