Японский – простой язык
Японский язык, как я всегда говорю, простой язык. И имеющиеся сложности при изучении глубоко укоренены в самой японской ментальности.
Во-первых, это иероглифика. Которую, да, надо кропотливо, занудно (прописывать, как в первом классе в прописях буквы) изучать и запоминать. С порядком написания черт, со всеми китайскими (онными) и японскими (кунными) чтениями. А также – чуть позже – совсем не всегда логически объясняющиеся чтения этих самых иероглифов в сочетаниях, собственно словах (иероглиф может выступать как отдельно, полноценной, так сказать, семантической единицей, так и в сочетаниях с другими, как часть слова).
В этом отражается и заложено японское трудолюбие. Отсутствие какого-либо страха и внутреннего сопротивления перед – зачастую, особенно на западный, русский вольный взгляд, рутинной, если не сказать – туповатой работой в японских корпорациях, да даже не только у белых, но и у синих воротничков. У нас во времена веселой студенчеcкой жизни в Японии любимыми японскими работниками были «продавцы полосатых палочек» – дорожные рабочие, обычно предпенсионного возраста, которые стояли у любых, даже самых незначительных дорожных ремонтных работ и махали палочками, дескать, внимание, осторожно, обходите. Смешно? Но уровень аварий, травматизма в Японии гораздо и гораздо ниже, чем в Европе. Понятно это европейцам? Не совсем – вспомним «Страх и трепет» Амели Нотомб, как бедную европейку заставляли переписывать бесконечные списки из названий фирм, она все напутала, вообще мечта и попытка стать японкой, работать и жить с японцами заканчивается для героини плачевно, мечты разбиты в прах о японскую действительность, слезы на лепестках сакуры.
Иероглифика, как мы знаем, разбавлена двумя азбуками. Хирагана предназначена для собственно японских слов, предлогов, окончаний и прочих флексий. Катакана – для заимствованных слов. Но есть, как говорится, и нюансы – скажем, обычное слово, буддами и ками предназначенное к написанию хираганой, может в каких-то выделительных, курсивных целях (в рекламе, скажем) записываться катаканой.
В японском вообще много таких добавлений, субнаписаний. От совершенно сейчас не читаемых манъёганы (ранняя форма японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами, название происходит от «Манъёсю») или камбуна (по сути, классический литературный китайский, переделанный, подогнанный для японских нужд) до простой фуриганы (азбучный ряд, мелкое их написание, подсказывающее, как читается какой-либо сложный иероглиф). При этом – просто пример «цветущего разнообразия» – фуригана еще может называться ёмигана (слово записываться иероглифами) или же руби (катаканой). А своего рода фуригана в камбуне – значки, указывающими на изменение порядка иероглифов в соответствии с японским синтаксисом,– называются каэритэн (записывается иероглифами и хираганой).
Иероглифическое же и азбучное, если допускать, обобщать и немного фантазировать, олицетворяет само существование, функционирование языка, а также ту самую японскую ментальность. В ней есть жесткая основа, ядро, плод (иероглифы) и мягкая оболочка, мякоть (азбуки). Язык же сочетает китайское (как наша азбука была заимствована, так и иероглифика была импортирована из Китая) и японское (для исконно японских слов были подхвачены завезенные иероглифы, то есть к тем были привинчены японские чтения). Модерный язык сильно разбавлен заимствованной, прежде всего англоязычной лексикой (раньше, во времена Реставрации Мэйдзи, научная литература шла еще и из Германии, то есть пласт немецкой лексики в анамнезе). Англоязычной все больше. Но при этом она японизируется, заземляется, произносится на японский лад (сразу ли узнаешь, скажем, в «гаруфурэндо»