Мечтатели
Спустя пять лет после смерти мужа Оливье Морана Ольга Свиблова закончила оформлять дом под Парижем, который они придумали вместе. Историю во всех смыслах красивой любви выслушал Алексей Тарханов («Ъ»).
Мы с Ольгой Свибловой сидим в кафе «Париж–Лондон» на площади Мадлен, рядом с квартирой, где моя собеседница москвичка и парижанин Оливье Моран провели последние семнадцать лет своей совместной французской жизни. О них мы и говорим.
С Олиным мужем я простился пять лет назад в русской церкви на Рю Дарю, стоящей с царских времен. Там были Ольга и ее сын, фотограф Тимофей Парщиков, с которыми я был знаком до этого лет сто, и французские дочь, сын, внуки Оливье, которых я не видел ни до того, ни после. Это были русские, но и французские похороны. Молитву читал на французском русский поп, потом в церкви вспомнили последние слова Оливье с обещанием: «Мы встретимся через сто лет на планете Маленького принца».
Ольга встретилась с Оливье двадцать восемь лет назад. Она приехала в Париж и пошла в гости к художнику Николе Овчинникову, ну а тот решил познакомить ее с владельцем галереи, в которой выставлялся и рядом с которой жил. В большом выставочном зале галереи La Base под стеклянной крышей девятисотых годов стоял, как скульптура минималиста, маленький домик хозяина. Внутри на стенах висели «Праздники» Кабакова. Ольга почувствовала себя почти как в Москве.
— К Илье Кабакову меня привел Иосиф Бакштейн, — вспоминает Ольга. — Он тогда ухаживал за мной, но я была беременна Тимошей и готова была только на нежную дружбу. Однажды он сказал, что надо «зайти к знакомому художнику». Мы лезли вверх по лестнице, и на каждой площадке Иосиф меня останавливал и целовал, то в левое ушко, то в правое. Мило, трогательно, лестница высокая.
Когда лестница кончилась, они оказались под крышей. Там сейчас обосновался Институт проблем современного искусства, а тогда без проблем жило искусство в лице Ильи Кабакова.
— Мы сидели и смотрели его альбомы. Я потеряла счет времени. У меня было ощущение, что со Сретенского бульвара я вдруг улетела в космос. Так вот на «Базе» было такое же чувство — что я в гостях у волшебника.
Хозяин, Оливье Моран, пришел чуть позже и мгновенно из ничего и с легкостью приготовил замечательный ужин.
— Я влюбилась в него сразу, — говорит Ольга. — В моего первого мужа, Алешу Парщикова, я влюбилась за стихи, которые к жизни не имели отношения. А в Оливье — за необыкновенное пространство жизни, которое он создавал вокруг.
У Ольги не было желания непременно выйти замуж и непременно уехать в Париж.
— Любила ли я город так, чтобы здесь жить? Когда Оливье, меньше чем через полгода после нашего знакомства, предложил мне руку и сердце, я ему сказала, что пойду за ним хоть на край света, но я не буду жить в Париже.
— Почему? Разве не интересна совсем новая жизнь? Новая страна?
— Оливье было сорок семь, мне тридцать семь, мы были два взрослых человека. Он даже спрашивал меня: «Почему, Оля, я так поздно тебя встретил?» У него была семья и дети, хотя он жил не с ними. Я к тому времени ушла от Алеши Парщикова, но у меня тоже был Тим, и мама, и папа. И у меня была Москва, где все было так интересно. Я ничего там не боялась. Советская власть, бандиты — все это прошло мимо меня по касательной. А в Париже я не понимала ничего.
В свои тридцать семь Свиблова оставалась советской девочкой, которой трудно принять законы парижской жизни. Неизменность дня с petit déjeuner утром, déjeuner днем и dîner вечером. Чинные воскресенья. Неотменяемый отпуск. Семейные праздничные столы, где, как в старой французской комедии, собираются непонимающие друг друга поколения.