Ирэна Бородзюля
Художница и график, Ирэна Адамовна родилась в 1933 году в семье польских католиков и всю блокаду оставалась в родном Ленинграде. А сейчас профессор кафедры общей живописи Художественно-промышленной академии им. Штиглица преподает курс цветоведения, в разработке которого она принимала участие.
Как вы узнали, что началась война?
22 июня 1941 года мы с младшим братом бегали по двору, был солнечный и очень прохладный день. И нас позвали домой. Посадили за стол, все родственники, кто был, собрались и слушали по радио выступление народного комиссара иностранных дел Вячеслава Молотова о том, что началась война. Мне было 7 лет, брат на год младше. И бабушка сразу тогда сказала: «Война — это ад, спастись нельзя нигде, родственников у нас нигде нет, мы все остаемся дома, и будет, как судьба решит, как Бог решит». После тетя поехала в Кингисепп копать окопы, дядя ушел на завод Энгельса, который перешел на военные рельсы, маму отправили тушить фугасные бомбы, а мы дома остались с бабушкой. В бомбоубежище не ходили, оставались в квартире. Когда начинался обстрел или бомбежка, вставали на колени, по бокам от бабушки, и повторяли молитву. Мы польские католики, поэтому молились по-польски, я и до сих пор молюсь только на польском. Ад, взрывы, огонь, бокалы баккара звенят, а мы стоим на коленях и молимся. Один раз взрывом снесло полквартиры, вон, на шкафу след от осколка снаряда, а бокалы баккара не разбились.
Было страшно?
Было страшно.
8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда. У вас были какие-то запасы еды?
Мы тогда готовились к поездке на дачу, у нас были крупы и так далее. Еда кончилась в декабре. Начался жуткий голод. Тогда мы начали есть кости от супа, которые бабушка прежде складывала в мешки, чтобы отдать молочнице. И вот эти кости, проеденные червями, размалывали и вываривали. Ели лепешки из кофейной гущи, лепешки из чая, столярный клей, потом дядя приносил машинное масло с завода, чтобы смазывать чуть-чуть сковородку, когда пеклись эти лепешки. У нас был наш любимый кот Марсик, он эти лепешки не ел, поэтому он отощал раньше нас. Он прыгал на вот этот буфет с кресла и шел на печку и там лежал все дни. И в один прекрасный день Марсик упал с печки. Он первый получил дистрофию и исчез. А на следующий день нам дали косточки и сказали, что это зайчик, но мы, конечно, знали, что это наш Марсик. Мы съели своего кота Марсика. Настал такой холод, что мы лежали в бабушкиной большой кровати под большой периной, одетые в шапочки, шубки. Нас уже на пол не пускали. Взрослые приобрели буржуйку, и она стояла в комнате посередине. Мы тогда на Кирочной жили. Топить можно было