«Единственной правды о войне не существует»
Великая Отечественная война по-прежнему остается главным событием в сознании россиян, однако память о ней все чаще заменяется мифами, а ее последние свидетели покидают нас. О значении Победы для нынешних поколений размышляет философ, руководитель школы культурологии НИУ ВШЭ Виталий Куренной.
Самая яркая примета праздника в последние годы — огромное количество военной атрибутики. Вы заходите в книжный, в хозяйственный магазин, на автозаправку — все завалено бутафорскими пилотками, касками, котелками, плащ-палатками… Что это все означает с точки зрения социума? Что сообщает нам об обществе?
— Да, я понимаю, о чем вы. Но напомню вам, что торговля атрибутами Советской армии началась не пять и не десять лет назад. Все это, начиная с перестроечных времен, составляло главный ассортимент лоточков на Арбате, как и других центральных улиц советских городов. На кого этот товар был рассчитан? На туристов, в первую очередь заграничных. На огромный туристический поток, который хлынул в СССР, а затем в Россию. Зачем туристы приезжали в прежде закрытую страну? За некоторой аутентичностью, местным колоритом. И, собственно говоря, эта аутентичность очень скоро закрепилась в том, что было легко опознаваемым,— в военной атрибутике, еще матрешках… Какая-то предприимчивая фирма тогда, помню, наладила выпуск водки в бутылках в форме автомата Калашникова. Эта символика на глобальном рынке идентичности воспринималось как аутентично российское, советско-российское.
Внутренний спрос на аутентичность всегда запаздывает по отношению к глобальному. Есть такой парадоксальный закон рынка: в вашем городе не появится ресторан местной кухни до тех пор, пока к вам не начнут в большом количестве приезжать туристы, которые хотят попробовать что-то местное. Так случилось и с атрибутикой. То, что раньше воспринималось в качестве аутентичности только туристами, в какой-то момент было принято в качестве таковой и бОльшой частью самих россиян. Но ничего сущностного за этим не стоит кроме того, что мы можем констатировать: сложившаяся культура «сувенирки» попросту массовизировалась.
— Но вам не кажется, что превращение памяти о войне в «сувенирку» сильно упрощает эту память? Трагическое и великое событие таким образом сужается до шапки-ушанки со звездой. А во-вторых, получается, что образ России для большинства иностранцев по-прежнему неотделим от войны — разве это правильно?
— Ну, я бы здесь не упрощал. У нас огромная страна, и, соответственно, пространство памяти, истории, меморизации тоже гигантское. Мы прекрасно знаем, что образ России существует одновременно в совершенно разных контекстах. Например, как «страна Достоевского» или как «как страна Чайковского». Кстати, напомню вам, что в документальном фильме «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», который в 1942 году получил «Оскара», рассказывалось не только о технических или военных аспектах противостояния. Авторы, кинооператоры и режиссеры, поступили очень правильно, показав в фильме разрушенную нацистами усадьбу Льва Толстого в Ясной Поляне, дом Чайковского в Клину... Тем самым они показали всему цивилизованному миру, как выглядит зло…
— Которое в том числе антикультурно.
— Да, конечно. Это было самое ясное и простое объяснение для всего мира, с чем мы имеем дело. И месседж, заряд гуманности — он тоже с тех пор никуда не делся. Опять же, Россия была представлена в мире и художественным авангардом, и интеллектуальной традицией — даже в советское время. У нас существует большой набор самых разных идентичностей. И множество субъектов, которые стремятся проводить собственную политику меморизации. Причем тут вовсе не государство на первых ролях. У нас чрезвычайно активны, например, структуры гражданского общества, которые занимаются поиском павших — тысячи поисковых отрядов по всей стране.
И это не либеральная общественность, надо признать. Эти же люди по своей инициативе ставят памятники, часто при этом вступая в конфликты с местными властями. Например, у нас огромная мемориальная культура, связанная с афганской войной. Повторю, это чаще всего именно спонтанная общественная инициатива. Да, эту культуру можно назвать в какой-то степени милитаристской. Она повсеместно отливает себя в определенной символической форме. И приходится констатировать, что у этой милитарной культуры сегодня нет конкурентов.
— Война и Победа остаются главным событием для большинства россиян на протяжении уже 75 лет. Ни полет Гагарина, ни перестройка, ни, допустим, буржуазные революции 1991 года не отменили главенства этого события. Почему — ведь столько всего уже произошло в нашей истории после?
— Это действительно может показаться странным. Знаете, сейчас жутко популярна тема поколений — «зэты, миллениалы» и все прочее. Однако сама по себе теория поколений не нова — ее вообще-то сформулировал еще Карл Мангейм после Первой мировой войны. Правда, тогда эти теории мало кого волновали. Взгляд на происходящее через призму поколений отсылает нас прежде всего к тем несчастьям, которые происходили в ХХ веке. В первую очередь это две гигантские, очень кровавые, жестокие войны, которые, собственно, и выкашивали целые поколения. Это означает, что с какой бы перспективы люди ни смотрели на историю, Вторая мировая — событие, которое затронуло всех без исключения.