Грани и границы
Задолго до того, как стать актером, Петр Рыков примерял на себя разные роли: музыкант, переводчик, фотомодель, но всякий раз сценарий его жизни предлагал новые повороты. Если в новом году вы планируете круто изменить свою жизнь, вам будет полезно узнать о его опыте, а если хотите просто отдохнуть — познакомьтесь с новой работой Рыкова, сериалом “Кордон”.
В новогодних праздниках, которые все ближе, всегда есть элемент возвращения в детство. У героя нашей обложки поводов для такого камбэка еще больше — сейчас он заканчивает съемки в Великом Новгороде, где родился и откуда уехал еще до школы. Место, откуда началась жизнь актера, может стать точкой, с которой стартует новый виток его карьеры — и сам Рыков, и канал “ТВ-3”, где уже идут первые серии “Кордона”, делают на этот проект большую ставку.
Как известно, жизнь мужчины делится на три этапа: когда он верит в Деда Мороза, когда он не верит в Деда Мороза и когда он сам Дед Мороз. Ты уехал из Новгорода, когда был еще в первой фазе...
Я довольно рано — в три или четыре года — расколол Деда Мороза и всё понял. Тогда, помню, к нам пришли Дед Мороз и Снегурочка, а я вижу, что это подруга мамы и ее молодой человек. Больше ничего волшебного от этого праздника я уже не ждал. Только не надо думать, что у меня осталась какая-то детская травма. Я воспринял это открытие спокойно. Тогда для меня вообще было совершенно нормальным, что мы Новый год никак бурно не отмечали. Не было возможности. Мы с мамой жили в бараке, потом в коммуналке. В нашей жизни было больше быта, чем праздника.
Каким был этот быт?
Максимально прозаическим: двухэтажный барак с клетушками, колонка с водой на улице и толчок наверху, два унитаза. Один никогда не работал. Это я никогда не забуду. За бараком были общественные бани, куда мы ходили раз в неделю. И все же это не самое яркое воспоминание о Новгороде из детства.
А какое самое яркое?
Когда мама меня как раз тоже в четыре года первый раз отвела в кино. В темном кинозале была ретроспектива Акиры Куросавы — это одни из моих первых воспоминаний. Показывали “Семь самураев”, “Расёмон”...
Если эти воспоминания — одни из первых, то какие были самыми ранними?
Сложно сказать. Мы с мамой как раз недавно это обсуждали, и я сказал, что, пожалуй, самое раннее, что я помню, это Софийский собор и его открытые Магдебургские ворота. Она сказала: “Странно, ворота никогда не открывали…” А потом вспомнила, что при нас было такое один раз, когда приезжал Рихтер. На концерты мы с ней тоже много ходили.
Не каждый в 4 года ходит на концерты Рихтера и ретроспективу Куросавы…
Ой, я в четыре года был очень серьезный парень, а в пять лет — просто лучший человек на свете. Я сам мыл полы, ходил в магазин, ездил в детский сад на автобусе, без проблем оставался дома один хоть на весь день, вежливо разговаривал “разрешите представиться”, “извините, я вас перебил». Маленький, но очень сознательный гражданин. Мы как-то с мамой поехали к родственникам на поезде, и в соседних купе тоже были дети моего возраста. Когда она услышала детский ор, как будто их там режут, она была очень удивлена, что такое бывает, — думала, что все дети такие, как я: никогда не капризничают и не плачут. Но пять лет — это была моя вершина, с тех пор я становлюсь только хуже (смеется).
Ты так высоко планку поднял, что с этой высоты падать и падать… Но ладно, не плакал, а в игрушки-то играл?
Игрушек особо не было, честно говоря. Был небольшой олимпийский медведь, какой-то солдатик пластмассовый… Но не помню, чтобы я много играл в них.
Чем же ты себя развлекал?
Что-то лепил иногда. Помню, уже поздний вечер, я сижу в бараке один...
Звучит очень печально.
Да вот именно, что нет. Это было как-то абсолютно нормально. Не надо думать, что я был несчастным. Тогда это воспринималось как норма, и я даже не могу представить, чтобы мое детство могло быть каким-то другим. Потом, я до школы часто проводил время у бабушек и дедушек в Барнауле и Златоусте. Там то крючком повяжешь, то пластинки послушаешь, то почитаешь какого-нибудь Майн Рида, Фенимора Купера, “Майора Вихря” (меня мама рано научила читать). В Златоусте у прабабушки все собирались и лепили племени, там семья большая. А в Барнауле у дедушки был верстак, рубанки, стамески, и мы мастерили с ним. Это и было моими игрушками.