Константин Хабенский: «Страшнее всего стать ментором»
Мы встретились с Константином Хабенским, чтобы расспросить его о возвращении спектакля «Поколение Маугли», правилах профессии, рефлексии, командной работе благотворительного фонда, а также о том, зачем дружить с собственным автомобилем.
График Константина Хабенского расписан плотно, если не сказать поминутно. Его время занимают не только съемки (совсем скоро на экраны выйдет, например, «Фея» Анны Меликян), но также собственные проекты, соединяющие мир театра с искусством помогать, о котором он, человек, основавший собственный благотворительный фонд, не забывает никогда. Оказавшись, как и все мы, дома, первым делом Константин Хабенский поучаствовал в проекте «Изоизоляция», чтобы на своем примере показать: даже в трудные времена не стоит забывать ни о юморе, ни о тех, кому нужна помощь.
— Давайте начнем разговор с вашего проекта — благотворительного спектакля «Поколение Маугли», в котором вместе со взрослыми актерами участвуют дети и подростки. Постановка возвращается на сцену. Это будет уже какая-то обновленная версия?
— Сейчас (репетиции проходили до объявления режима самоизоляции. — «РБК Стиль») мы репетируем спектакль на нейтральной территории, с ребятами, которые частично работают в московском Музыкальном театре юного актера, но большинство артистов было собрано, что называется, «с улицы»: мы производили кастинг и после уже сделали набор. Премьеру планировали сыграть на сцене Московского художественного театра 1 и 2 июня, впрочем, теперь не знаем, как вы понимаете, останутся ли эти планы в силе, но это не возвращение в репертуар — это возвращение спектакля. Я очень надеюсь, что нам удастся воплотить все замыслы, которые связаны с новой версией этого спектакля: сделать его по возрастной категории детско-юношеским, семейным, добавить еще и песен и более сложной хореографией наполнить, еще больше вырасти качественно и с точки зрения смыслов. Цели и задачи все равно остаются прежние. Это спектакль благотворительный, который будет помогать ровесникам молодых актеров, которые будут находиться на сцене, — а их порядка 100–120 человек, — скорее выздороветь и вернуться в большую жизнь.
— У юных артистов, которые заняты в постановке, появляются новые эмоции, вопросы, когда они узнают, что это благотворительный проект? Меняется ли их отношение к работе?
— Я в данный момент не ставлю во главу угла и тот благотворительный фонд, который представляю, и вообще историю благотворительности. И вот почему: сейчас мы сочиняем спектакль, и это творческая составляющая, которую я не хотел бы перегружать другими смысловыми историями. Наступит время, ближе к выпуску постановки, когда я уже непосредственно начну знакомить их — юных артистов — с теми мальчишками и девчонками, подопечными нашего фонда, для которых будет играться спектакль. Все должно быть поступательно, нельзя сразу сваливать на них такой груз и творчества, и милосердия, и всего-всего-всего. Я не спрашивал, кто знает, кто не знает историю моего участия в благотворительности, историю фонда. Захотят — сами узнают. То, что они сами участвуют своим временем, своим талантом, энергией, потом, радостью, слезами, — это и есть тот вклад, который они уже вносят в благотворительность. Они и сами это поймут, кто-то раньше, кто-то позже, но это с ними произойдет.
— Сегодня мы много обсуждаем — и в медиа, и дома на кухнях — разницу между поколениями и особые отношения сегодняшних подростков с техническими новинками. Вы, проводя много времени с ребятами, замечаете разницу в восприятии, что они другие?
— Мне кажется, что все эти новые гаджеты больше мешают не молодому поколению, а нам. Мы в каких-то вещах не догоняем эту историю, часто мы все равно остаемся в каменном веке, пещерными людьми, которые воспитаны немножко на других темпах, ценностях, правилах. Это мешает нам, поэтому надо попытаться использовать эти новшества, чтобы разговаривать на одном языке с молодым поколением и чтобы предлагать им общаться на том языке, к которому они привыкли. То есть тут нельзя делать категорического отрицания. Есть варианты такого общения, есть варианты другого общения, а они должны сами для себя выбрать, могут ли они разговаривать на двух, трех, пяти языках и формах общения. Если говорить про «Поколение Маугли», я предлагаю ребятам язык творческого и человеческого общения, а сам слушаю, как они общаются между собой языком всех новшеств. Это все сейчас будет переплетаться. А то, что мы не понимаем, мешает в первую очередь нам, и мы на это злимся. Не им. Им не мешает ничего.
— То есть никакого особенного «поколенческого» подхода при работе не нужно?
— Мы сочиняем диалоги, реплики, мотивы истории, которая называется «Поколение Маугли», и я у них спрашиваю: «Как правильно?», «А как бы вы сказали?», «А в чем здесь проблема?», «А что для вас на сегодняшний день является серьезной причиной того или иного поступка?». Они честно стараются говорить мне об этом, и я это беру в спектакль. Помню, как в первый раз читал балладу о рыцаре, который пожертвовал собой. Это были стихи, тишина стояла гробовая. И не потому, что ребята не понимали, а потому, что они слушали так внимательно, что у меня самого отчасти остановилось сердце. Когда я дочитал, возникла пауза, и я говорю: «Вы сейчас, ничего не играя, просто внимательно слушали, что и о чем там говорится, и на это можно смотреть не отрываясь». Тут можно валить на гаджеты, но просто у них ритм восприятия и количество информации на один квадратный сантиметр намного больше, чем у нас в их возрасте было, вот и все. Они привыкли намного быстрее отсеивать то, что им изначально неинтересно. Но если работать с этим поколением «по чесноку», если самому не быть ментором, а подключаться хотя бы на 95 процентов в эту историю, то они не остаются равнодушными.