Рина Зеленая. Каждый день была счастлива с мужем
«Как-то идем мы с Риной по Большому Харитоньевскому переулку мимо дома в лесах. По деревянным настилам лихо бегает мальчик лет шести. «Боже мой, — помню, удивилась Рина, — где же его родители?» Когда мы поравнялись с шалуном, он вдруг нагнулся и сквозь деревянные балки ловко сдернул с Рины кокетливую шляпку-нашлепочку, которую в семье окрестили «крышкой». Тетя подняла голову, мальчик, мгновенно узнав ее, растерялся: «Ой, Ринка!» и аккуратно водрузил шляпку на место», — рассказывала племянница актрисы Тамара Элиава.
— Рину я хорошо помню с пяти лет. Тетя меня называла Татулей, а я ее просто Риной. Она была очень стройной, элегантной, веселой и все время острила. Когда Рина вышла замуж за моего дядю, ее сразу же полюбила вся семья. Мы часто ездили друг к другу в гости: Рина и дядя — к нам в Ленинград, а мы — в Москву. Рина влетала в квартиру и моментально сажала меня на колени, я же пыталась выскользнуть, потому что очень не любила, когда меня тискали.
— Это правда, что Рину Васильевну обожали дети?
— Ее знала вся детвора. Телевизоров в ту пору еще не было, зато из черной тарелки репродуктора в каждой квартире звучал «детский» голосок Рины Зеленой. А потом по фильмам ее узнала и полюбила вся страна: даже в глухой деревне совсем древние старушки знали, кто такая Рина Зеленая. Когда мы шли по улицам, ей вслед громко кричала ребятня: «Рина! Рина!» В метро она ездила обязательно с газетой — пряталась за ней, делая вид, что читает. Конечно, встречались и очень милые поклонники, вежливые. А бывало, налетят на любимую актрису с криками восхищения — и давай ее обнимать, целовать! А она этого страшно пугалась. Машины с шофером у нее не было, а отпускать одну ее мы боялись, поэтому Рину всегда кто-то сопровождал.
Рина была очень дружна с детской писательницей Агнией Барто. Однажды Барто, которая часто советовалась с подругой и читала ей новые стихи, забежав в Рине, застала только старушку-домработницу. Агния прошлась по квартире и, случайно выглянув на балкон, обнаружила там детскую коляску. А в ней — всеми забытого моего племянника Никиту! Его мама, сценарист Валентина Спирина, жена моего брата, ушла на просмотр в Дом кино и оставила спящего малыша в коляске на балконе. А было холодно. Барто спасла Никитку, а потом написала колыбельную его маме: «Спи, Никита, до утра. В гости нам бежать пора. Папа твой давно убег. Дома только старый дед. Он сердит, что Рины нет!»
Как-то Зеленая и Агния Барто (Рина называла ее просто Ганькой) решили впервые в жизни написать сценарий. У Рины уже был кое-какой опыт: однажды она даже выступила у известной писательницы как редактор. Сценарий «Подкидыша» не стоял в плане «Мосфильма», но, когда его прочло начальство, детище Зеленой и Барто тут же приняли в производство.
Когда сочинялся «Подкидыш», естественно, подруги долго и азартно спорили, так как обе считали себя большими знатоками детской души. Зато полюбовно решили, что роли взрослых в фильме исполнят самые замечательные актеры. Рина предложила своих друзей: Раневскую и Плятта. Кстати, до этого ни тот ни другая в кино не снимались. Раневская, надо сказать, согласилась сыграть эпизод исключительно по дружбе. И поплатилась! О, как она жестоко поплатилась! Так, по вине Рины после выхода фильма на экран бедная Фаина Георгиевна буквально не могла шагу ступить по улице. Придуманная Риной фраза «Муля, не нервируй меня!» настолько полюбилась зрителям, что за Раневской носились ватаги мальчишек и громко вопили: «Здравствуй, Муля! Муля, не нервируй меня!» Раневская бесновалась, но ничего уже поделать не могла. «Пострадавшая» оборачивалась и кричала на всю улицу: «Дети, постройтесь в шеренгу парами и идите в жопу!» — но это только подливало масло в огонь ее славы.
Колоритную домработницу Арину Рина сыграла по производственной необходимости. Свою болтливую, с «говорком» героиню она списала с домработницы, которой всегда восхищалась. Ее фразу «У нас вот так... старушка одна зашла. Попить воды попросила. Попила воды. Потом хватилися — пианины нету!» цитируют до сих пор. Рина, снимаясь, всегда что-то придумывала, и режиссеры с удовольствием разрешали ей «произвол».
— С Раневской они были близкими подругами?
— Не помню, чтобы они так уж много времени проводили вместе, вроде и не снимались, да и на концертах не встречались. Но общались всегда как самые закадычные подруги. Как-то, помню, звонит Раневская: «Татка, поставь, пожалуйста, чайник, чтобы к моему приезду была горячая грелка. И сделай мне какую-нибудь кашку жиденькую. Лучше манную. Я у тебя на «Красной стреле» полежу». Так у нас назывался Ринин старинный жесткий диван красного дерева. Вечером за Риной и Фаиной Георгиевной должен был заехать Осип Абдулов, чтобы отвезти дам на концерт. После каши Раневская легла, как обычно, с грелкой на диван отдохнуть. В этот момент звонит из театра Рина (кстати, она звонила домой постоянно, где бы ни находилась):
— Тата, как там дома?
— Все хорошо. У нас Раневская лежит.
— Ты опять ее пустила! — «ругала» меня тетя.
Можно сказать, что обе подруги были необыкновенными «модницами» и умудрялись перещеголять друг друга. Например, Раневская целый год проходила в клетчатом мужском пиджаке, а Рина долго носила пальто, сшитое из серого солдатского одеяла. И все сокрушалась: «Вот помру — и никто не узнает, какой у меня был прекрасный вкус!»
В Театре имени Станиславского работала некая Леночка, очень хороший модельер. Я попросила ее сделать несколько костюмов для Рины. Когда Лена пришла снимать мерки, тетя пошутила: «Так, где будем делать талию?» Эта Ринина шутка моментально стала крылатой. Когда первый костюм был готов, Рина покружилась в нем перед зеркалом и гордо заявила, что в этом мундире она теперь может спокойно умереть! Кстати, костюм с тех пор в семье так и называли — «Риночкин мундир».
— Чем занимался ваш дядя?
— Муж Рины, известный архитектор Константин Тихонович Топуридзе, был человеком потрясающей эрудиции. Если в энциклопедии отсутствовала нужная информация, его друзья всегда знали, к кому обратиться.
Раневская тоже довольно часто звонила дяде: «Котэ, а как это называется? А где это находится?» И так далее. Рину, которой самой всегда хотелось что-нибудь спросить у собственного мужа, это ужасно злило. Однажды она не стерпела и выхватила у Котэ трубку: «Фаиночка, вы обнаглели! Он мне тоже нужен. И я хочу у него все спрашивать, а вы его у меня отнимаете!»
До Константина Тихоновича Рина Васильевна была замужем за очень известным московским юристом Владимиром Блюменфельдом. Этот очаровательный человек стал впоследствии большим другом всей нашей семьи. Приходил в гости с прелестной дочкой, даже когда Рины не было дома, дарил дяде редкие книги. Блюменфельд был гораздо старше Рины, она вышла замуж 18-летней и, вероятно, поэтому относилась к нему больше как к другу. Видимо, разница в возрасте давала о себе знать: Рина, как озорной ребенок, любила шутить, разыгрывать, словом, эдакий непоседливый чертенок — и вскоре они разошлись. После развода с Блюменфельдом у Рины закрутился красивый роман со знаменитым журналистом Михаилом Кольцовым. Она часто рассказывала о нем нам с мамой. Лучше и умнее этого человека для Рины тогда не было на свете! Но влюбленные часто расставались: Кольцов постоянно ездил в командировки: в Женеву, в Италию, в Испанию... Кроме того, он был женат, а Рина Васильевна в силу порядочности не стала бы разбивать чужую семью. Когда Кольцов надолго уехал в Испанию, она поняла: больше так продолжаться не может. По счастливой случайности в тот момент встретила моего дядю и убедилась, что ее идеал мужчины еще существует.
Константин Тихонович Топуридзе, автор знаменитых фонтанов на ВДНХ — «Дружба народов», «Золотой колос», «Каменный цветок», был выдвинут на Сталинскую премию, но Иосиф Виссарионович умер, и на этом все закончилось. Хрущев же и вовсе хотел снести все фонтаны. Слава богу, наверху вовремя передумали. Рина очень гордилась мужем. Дядя был главным архитектором Ленинского района Москвы (это от Кремля до юго-западной части Ломоносовского проспекта) и одним из основателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Между прочим, тем, что удалось сохранить Новодевичьи пруды, москвичи обязаны именно Топуридзе. На одном из совещаний в Кремле дядя так горячо доказывал Брежневу и его окружению, что безнравственно уничтожать парк, засыпать пруды, в которых отражаются стены и купола монастыря, и строить дома для ЦК, что генсек под впечатлением его выступления произнес: «Этот парень любит свое дело, к его мнению стоит прислушаться».
Рину почти сразу познакомили с первой дядиной женой. (Котэ разошелся с ней еще до знакомства с Риной Васильевной, так что соперничества не было.) Рина называла ее «наша первая жена» и часто забирала детей Котэ от первого брака в Москву. Она много сил приложила, чтобы пасынки не пошли по стопам отца, но оба мальчика все-таки стали архитекторами. Даже внучка Константина Тихоновича, моя племянница Катя Топуридзе, тоже архитектор! Младший сын Котэ после войны долго жил с нами в Москве. В семь лет он, получив очередной нагоняй, покаялся: «Знаешь, Рина, я так долго не шалил во время блокады, что сейчас шалости просто сами лезут из меня!» (Кстати, эту фразу взял в свою книгу «От двух до пяти» друг Рины Корней Чуковский.) Старший, Роман, был настоящим другом Рины. Он писал ей с фронта письма: «Дорогой Рине, снаружи Зеленой, внутри золотой, от сына, идущего на фронт». Всю жизнь Рина Васильевна не оставляла своих мальчиков и заботилась о них.
К моменту знакомства с Котэ Зеленая работала в одном из питерских театров. У них с дядей был общий круг знакомых, но они почему-то никак не могли пересечься: например Рина приходит в гости к Ираклию Андроникову, а дядя только что ушел. Странно: ходили-ходили по одним тропкам, но ни разу не столкнулись. Наконец однажды случайно встретились и уже никогда не расставались.
Их знакомство произошло в Абхазии, можно сказать, на другом конце света. Приятель-журналист как-то подвел к Зеленой красивого мужчину и представил: «Познакомьтесь, Риночка, это мой друг из Ленинграда Котэ Топуридзе». Рина говорила: «Так в моей жизни образовалась новая профессия — жена архитектора. Сначала я думала: а, ерунда! Потом вижу: нет, не ерунда!» Вся жизнь Рины Васильевны прошла рядом с дядей, они прожили вместе 40 лет. «Все, что я знаю, я узнавала от него. Не было вопроса, на который он не мог бы ответить», — не уставала восхищаться она своим мужем.
— Кто входил в число друзей семьи Топуридзе — Зеленой?
— Ученые, архитекторы, писатели, поэты, художники, композиторы — словом, серьезные, умные, талантливые люди. Рина всегда ценила интеллектуалов с неординарным мышлением. Дядя как раз к таким и относился. Зеленая, экстравагантная на сцене, в жизни была абсолютно не богемной. Театральные посиделки после спектаклей не очень-то ее привлекали. Она терпеть не могла актерских тусовок, сборищ. Сплетни и околотеатральные досужие разговоры ее тоже никогда не интересовали.
Как-то в конце войны, когда все было безумно дорого, у нас, еще на Немировича-Данченко, собрались гости. Один из приглашенных на обед, известный авиаконструктор, выделялся на общем фоне подчеркнутой элегантностью: дорогой костюм, ослепительно белая накрахмаленная рубашка и сияющая бритая голова. Вдруг кто-то из гостей, передавая кофе, нечаянно опрокинул чашку ему на голову! Все почему-то захохотали. Ринина подруга сострила: «Боже, это так дорого! Лучше бы я сама выпила!» На что Рина, вытирая салфеткой бритый череп авиаконструктора, отвечает ей в тон: «Не беспокойтесь, он не ошпарился, он же стальной!» Потом добавляет: «Вот видите, блестит по-прежнему!» Пострадавший хохотал больше всех.
С этой же квартирой связана еще одна забавная история. Как-то компания гостей, зайдя в подъезд Рины и Котэ, под большими парадными лестницами почему-то не заметила лифта (а этажи в доме высокие). Вдобавок, поднимаясь на седьмой этаж по огромным мраморным пролетам, гости запутались в переходах. Словом, еле добрались до квартиры, а когда наконец отдышались, Ирина Щеголева, любимая подруга Рины и жена знаменитого художника Натана Альтмана, обмахиваясь веером, в сердцах воскликнула: «Господи! Какой же дурак построил такой дом? Хотела бы я посмотреть ему в глаза!» И тут из кресла поднимается архитектор Георгий Ипполитович Луцкий, красный от смеха, и кланяется Ирине: «Разрешите представиться. Я и есть тот самый дурак!»
Из актеров, кроме Раневской, Рина очень любила Плятта. Часто у нас дома они репетировали номера для какого-нибудь капустника.
Помню, Плятт и Рина разучивали песенку. «Марь Ванна, Марь Ванна, до чего ж вы хороши! Марь Ванна, Марь Ванна, я люблю вас от души!» — пел Ростислав Янович. Тетя, притопывая, подхватывала, за ней в пляс пускался и Плятт. За этой вакханалией с книжного шкафа наблюдал кот. В конце концов шум ему надоел, и он стал методично сбрасывать на пол фигурки, любовно сделанные из фольги Риной. Они изображали сцену бала у Екатерины II. Разрезвившиеся артисты, заметив кошачий «протест», громко смеялись. «Ну, Славушка, значит, нам пора закругляться! — остановившись, сказала Рина. — Зритель устал». Кот вообще трепетно относился к тете. Иногда Рина приходила очень поздно. Домашние, зная, что ее обязательно проводят до квартиры, спокойно ложились спать. Один кот не смыкал глаз и ждал хозяйку у двери. Она появлялась — и тогда кот с чувством выполненного долга отправлялся спать.
— Это правда, что Рина Васильевна была знакома с Маяковским?
— Однажды в 1926 году Маяковский пригласил ее сыграть с ним партию на бильярде. Дело было в Ялте. До этого они изредка виделись в Петрограде на литературных вечерах. Почему-то Владимир Владимирович всегда выделял Рину и как-то по-доброму с ней беседовал. Уже тогда Рина преклонялась перед поэтом, необыкновенно робела и тушевалась в его присутствии. А тут идущий по ялтинской набережной Маяковский вдруг неожиданно схватил Рину за руку: «Пошли в бильярдную!» Она и пошла... Он, явно чем-то расстроенный, молча вышагивал семимильными шагами, Рина старательно семенила рядом. В бильярдной было полно народу: курортники, поэты, актеры. А столов мало, и все безропотно ждут своей очереди сразиться. Между прочим, Маяковский был виртуозным игроком. Поэтому мало кто соглашался составить ему партию, да и его условия были больно жестоки: проиграл — ползи под столом на карачках. «Играем американку, — раздается громовой бас Маяковского. — Рина должна положить два шара, а я — тринадцать. Если выиграю, все присутствующие ставят мне по бутылке вина. Если Рина — я всем по бутылке». Получив такую фору, Рина практически не могла проиграть! Маяковский, прищурив глаз, внимательно разглядывает расположение шаров, аккуратно мелит кий и бьет. Раз! Два! Три! На десятом делает ошибку. Невероятно! Рина эту партию, к своему сожалению, выиграла. В зале аплодируют, а проигравший угощает всех вином и довольно улыбается. Настроение у Маяковского заметно улучшилось.