Алена Хмельницкая: "Главное - нравиться себе самой"
Поверьте, я сейчас совсем не кокетничаю, но меня очень долго не устраивала собственная внешность. Так бывает: человек не может оценить себя объективно и мучается проблемами, которые сам же придумал. Вот и я переживала, что слишком крупная, не нравилась себе ни на фото, ни на экране, хотелось быть стройнее.
— Сейчас, пересматривая снимки и фильмы того времени, понимаю, что относилась к себе предвзято. Видимо, в голове был определенный образ, до которого, как мне казалось, я не дотягивала.
Началось все в подростковом возрасте, до этого о таких вещах я даже не задумывалась. И родители никогда не говорили, что с моей «формой» что-то не так.
— Хотя уж они-то точно заметили бы, будь проблема реальной. Ведь ваши родители — артисты балета?
— Да, папа и мама — Александр Хмельницкий и Валентина Савина — двадцать лет танцевали в Большом театре. Я занималась художественной гимнастикой и настольным теннисом (даже выиграла несколько городских соревнований) и хорошо училась — в знаменитой двенадцатой французской спецшколе на Арбате. Все успевала.
Большой театр часто ездил за границу, и родители привозили с гастролей красивые вещи, о которых во времена тотального дефицита большинство советских семей могло только мечтать. До сих пор помню свои красные лаковые туфельки. Сказочно красивые! Умереть не встать. И сейчас люблю лаковую обувь, особенно на детях. Никогда не забуду и плюшевую шубку с металлическими застежками и меховой опушкой.
Еще работая в театре, папа начал преподавать в хореографическом училище. А мама окончила ГИТИС и стала балетмейстером. Она была ассистентом Владимира Васильева, когда тот ставил в Большом «Макбета» и хореографию в ленкомовской «Юноне и Авось».
— Валентина Константиновна известная красавица. Гордились ею?
— А как же! Мама очень эффектная женщина. В «Ленкоме» до сих пор в ходу фраза, когда-то брошенная Марком Захаровым на репетиции «Юноны»: «Валентина Константиновна, встаньте просто!» Мама что-то показывала артистам, а те не могли повторить. В ответ на реплику Марка Анатольевича она кивнула — да, конечно, — и встала в позу танцовщицы фламенко с поднятой вверх изогнутой рукой. Не специально — для нее это было совершенно естественно, но присутствующие полегли от смеха. С тех пор если кто-то заигрывается, в театре шутят: «Валентина Константиновна, встаньте просто!»
Я восхищалась мамой и в детстве любила играть «в балерину». Сохранилась смешная фотография, где совсем маленькая стою в ее пуантах со специально ушитой пяткой, чтобы не выпадали ножки. Но дальше игр дело не пошло. Родители не стремились отдать меня в балет, знали, какая это тяжелая профессия, да и у меня не было упоения этим видом искусства, которое искупает любые мучения.
— Но все-таки хотелось быть похожей на маму?
— Девочки часто копируют мам. Я тоже наряжалась в ее вещи и крутилась перед зеркалом. Она одевалась модно и ярко, очень любила шляпы, и я довольно долго была помешана на головных уборах — кепках, шляпках, беретах. В советское время женщина в шляпе привлекала всеобщее внимание — это было редкостью. Но мама умела носить самые смелые вещи так, что окружающие понимали: перед ними звезда.
Фото: из архива А. Хмельницкой
Когда мне исполнилось двенадцать, она начала ставить показы в Доме моды Вячеслава Зайцева. Я там не раз бывала, не только на дефиле, но и в пошивочных цехах. Папа тоже захаживал и каждый раз приходил в восторг: «Боже мой! Вокруг столько проблем, войны, международные конфликты, а здесь об этом не думают, живут только модой, воланчиками и кружавчиками!» Я была совершенно очарована этим волшебным миром и наблюдая за тем, как Вячеслав Михайлович создает свои модели, тоже стала делать эскизы, представляла себя художником-модельером. Многие хвалили: «У тебя неплохо получается! Надо профессионально заниматься рисованием». Какое-то время я посещала подготовительное отделение Суриковского института, но очень быстро поняла, что это не мое: надоели унылые натюрморты, которые заставляли рисовать часами.
У мамы было несколько нарядов от Зайцева — совершенно фееричных. В них она выделялась даже в Париже, когда ездила с «Ленкомом» на гастроли: в 1983 году спектакль «Юнона и Авось» в течение двух месяцев шел в театре Пьера Кардена на Елисейских Полях. До сих пор помню вещи Вячеслава Михайловича буквально на ощупь — так были хороши. Один наряд мама потом отдала мне — костюм глубокого бордового цвета: брюки и куртка с пышными рукавами, напоминавшая средневековый камзол, очень эффектный, немного театральный, но я себя в нем чувствовала достаточно комфортно и с удовольствием ловила восхищенные взгляды.
— Признайтесь, наверное, росли воображалой?
— Нет, не была ни воображалой, ни чистюлей! Никогда не тряслась над своими нарядами, и родители не одергивали: «Смотри не испачкай новое платье! Не заляпай пальто!» Я росла в замечательной творческой среде, в которой были совсем другие ценности и традиции.
Помню, один из постояльцев Дома творчества ВТО, куда я начала ездить с родителями еще до школы, актер Малого театра Пров Садовский говорил: «Нормальный ребенок в Щелыково должен быть весь в грязи!» Когда прибывали новички и приводили в столовую свое чадо — нарядное, чистенькое, в красивых туфельках и беленьких колготочках, Пров Провович брал ребенка за руку и заводил в какую-нибудь лужу: «Ну вот теперь ты посвящен! Настоящий щелыковец!»
В Доме творчества с расфуфыренных тут же сбивали спесь: все было запросто, по-домашнему, никто не наряжался, не красился. Хотя моя мама даже там выглядела очень элегантно, а другие прекрасно себя чувствовали в тренировочных костюмах и резиновых сапогах. В Щелыково собирались заядлые грибники, например Ия Саввина, Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Прославленные артисты в шесть утра в соответствующей экипировке уже отправлялись в лес с корзинками в руках.
— Почему же все-таки несмотря на такую комфортную среду появилось недовольство собой?
— В переходном возрасте многие девочки начинают искать себя, свой образ и зачастую чувствуют дискомфорт от несоответствия внутреннего состояния внешнему облику. Я тоже испытала нечто подобное, когда появилось желание нравиться. Прекрасно помню, как в тринадцать страдала от отсутствия безумной любви. Жажда сильных чувств совершенно естественна в юной девушке, а я еще много читала и представляла себя героиней романов.