Юрий Шафраник: «Успех и результат — только на трудном пути»
Один из опытнейших российских нефтяников, экс-министр топлива и энергетики РФ Юрий Шафраник, при котором проведена радикальная реформа топливно-энергетического комплекса, рассказывает, когда и почему мы угодили в ловушку экстремальной зависимости от зарубежных технологий и оборудования и как от нее избавляться
Юрий Шафраник сделал стремительную карьеру в нефтянке. Начиная в 1974 году, после окончания Тюменского индустриального института, работать слесарем-механиком производственного объединения «Нижневартовскнефтегаз», он не рвался в начальники. Но это было время дерзких. Освоение нефти Западной Сибири в сверхсжатые сроки в тяжелейших условиях «таежно-болотной целины» требовало мужества, нечеловеческого упорства, стойкости и ответственности. Все эти качества Юрий впитал от родителей, в большой крестьянской семье, в селе Карасуль неподалеку от Ишима Тюменской области. В одном из интервью Юрий Константинович вспоминает: «Отец занят перестройкой старого дома, в котором он родился. А маме нагружаться работой нельзя — она беременна. И я волнуюсь, не зная, как лучше ей помочь. Начал таскать для печки кирпичи, изготовленные из самана здесь же, во дворе. Но могу поднять только один кирпич… Это самая первая картина в архиве моей памяти (мне тогда было около пяти лет)».
В 1987 году Шафраник уже гендиректор ПО «Лангепаснефтегаз». Под началом 35-летнего нефтяного «генерала» 15-тысячный коллектив буровиков, строителей, шоферов и монтажников. А еще через три года — неожиданный уход в политику: участие и победа на выборах в областную думу. Шафраник не мог в сторонке наблюдать, как стремительно теряет управление не только отрасль, но и область, страна.
Ну а в 1993-м Юрию Шафранику довелось взять на себя ответственность не только за весь нефтегаз, но и за электроэнергетику и уголь в придачу. Три с половиной года на посту министра топлива и энергетики вместили в себя многое. Больше всего сил и нервов потребовала, пожалуй, болезненная, но неизбежная угольная реформа, рейды по регионам, переговоры глаза в глаза с бастующими шахтерами — жесткий, бесценный опыт. А вот ответственность за залоговые аукционы 1995–1996 годов, когда крупные активы в ТЭКе разошлись за бесценок по ловким магнатам, Юрий Константинович делить не захотел — подал в отставку.
Шафраник ушел в бизнес в 1998 году. С нуля сделал проекты в 11 странах. В 2000-х годах основал нефтесервисную компанию. Но и отраслевые коллизии и задачи по-прежнему переживает как свои. Возглавляет Высший горный совет некоммерческого партнерства «Горнопромышленники России» и еще одно авторитетное предпринимательское объединение — Союз нефтегазопромышленников России.
Основательный, как сосновая свая, Шафраник в свои 70 полон сил и энергии. Мощная харизма труженика и лидера, рубленые фразы. Позиция ветерана отрасли заслуживает внимания.
— Юрий Константинович, нас зацепил яркий фрагмент вашего выступления на недавнем съезде Союза нефтегазопромышленников. Цитирую: «Никому же не придет в голову завозить в Россию танки Challenger, Leopard, Merkava или Abrams. А вот нашпиговать стратегические объекты нефтяной и газовой отрасли импортной техникой почему-то было возможно». Вопрос к вам как человеку, почти полвека работающему в нефтегазе. Когда, как, почему и при каких обстоятельствах это стало возможно?
— К концу 1980-х нефтегазовый комплекс Советского Союза и России (а внутри РСФСР — отраслевое ядро, ЗападноСибирский нефтегазовый комплекс) вышел на пик своего могущества по всем параметрам: геологоразведка, строительство, бурение, добыча. Эта мощь на 90 процентов была достигнута за счет отечественного оборудования, технологий и науки. Из крупного технологического оборудования мы не создавали разве что мощных компрессоров для магистральных газопроводов, но уже построили Сумской завод для их производства.
Тем не менее состояние изоляционизма, в котором пребывал советский нефтегаз, отсутствие конкуренции с внешним миром привело к тому, что к концу 1980-х мы уже заметно отставали по производительности, эффективности от лучшего мирового уровня. И когда в начале 1990-х в отрасль пришли западные сервисные компании вместе с передовыми технологиями и оборудованием, это было отлично. Мы прорвали изоляцию, обогатились компетенциями. К примеру, мы делали горизонтальное отклонение участков скважин 200 метров, а сейчас делаем два километра и более в пласте шириной полтора метра. Мы впитывали всё, быстро учились, не боялись конкурировать. И были созданы вертикально интегрированные компании, которые достигли высочайшего мирового уровня: мы способны конкурировать с любым зарубежным партнером.
А потом случилась вещь, которая сыграла с нами злую шутку: бешеный поток нефтегазовых доходов, обрушившийся на нас в первой половине 2000-х. Он вскружил голову, нам стало выгоднее и проще купить готовое оборудование или даже готовую услугу по разведке, бурению или добыче, чем «заземлять», осваивать зарубежные технологии, «выращивать» свои собственные. Агитация и политическая воля государства уперлись в людей, которые умеют только делить. А профессионалов, которым можно было бы поставить задачу, и они точно добьются результата, уже недостаток. Туполев, Шашин, Муравленко, Щербина, Баталин, Чирсков — где они?
— Есть Шафраник.
— Шафраник с 1998 года занят бизнесом. Нет, каждому свое.
От изоляции к зависимости
— «Большая четверка» глобальных нефтесервисных мейджоров — Schlumberger, Halliburton, Baker Hughes, Weatherford — уходят или не уходят из России? Каковы масштабы и направления их деятельности в российском нефтесервисе? Чем грозит уход?
— В конце марта все компании «большой четверки» объявили о приостановке инвестиций в Россию. По данным норвежской исследовательской компании Rystad Energy, на иностранные нефтесервисные компании в последние годы приходилось около четверти всех капиталовложений в добычу нефти и газа в России. В абсолютном выражении они планировали вложить в 2022 году около 13 миллиардов долларов инвестиций, в том числе около 11 миллиардов долларов из стран, наложивших санкции на Россию.
У нас есть серьезная зависимость от западных компаний по ряду направлений. Это телеметрия, в первую очередь роторноуправляемые системы и каротаж во время бурения; оборудование и программное обеспечение для гидроразрыва пласта (ГРП), технология пенного цементирования скважин и ряд сложных систем бурового раствора. Поэтому уход «большой четверки» отразится на реализации проектов со сложными конструкциями скважин — с большими отходами от вертикали, протяженными горизонтальными участками, с большим количеством флотов для проведения ГРП. В итоге будем строить более простые скважины, а значит, для поддержания уровня добычи останется один «инструмент» — больше бурить.
Другой не менее важный сегмент, где доминируют зарубежные нефтесервисные компании, — это предоставление специального программного обеспечения, где доля иностранных производителей доходит до половины. По имеющимся оценкам, полное импортозамещение по всем направлениям ПО может занять около пяти лет. Однако у наших IT-компаний есть определенные успехи уже сейчас. Так, среди основных программных продуктов для гидродинамического моделирования на нашем рынке представлен продукт российской компании Rock Flow Dynamics. Перспективные наработки есть также у «Сургутнефтегаза» и «Роснефти».
— В 2014 году прозвенел звоночек для нефтегаза — как и для многих других отраслей — о нашей чрезмерной зависимости от импортных технологий и оборудования. Уже тогда для нас полностью закрылся доступ к технологиям глубоководной шельфовой добычи и разработки трудноизвлекаемых запасов. Импортозамещение стало одним из приоритетов государственной политики. Произошли ли за эти годы изменения в государственной политике?
— Стратегия государства изменилась тогда, увы, только на словах. Разворот не был подкреплен действиями исполнительной власти, бизнеса и фамилиями конкретных людей, ответственных за эти действия. А задача-то вполне понятная. Посадил специалистов за стол (список недружественных стран уже и тогда был понятен, как был он понятен еще во время Мюнхенской речи Путина в 2007 году). Пробежались по списку закупок сырья, материалов, оборудования в этих странах, отметили критически значимые позиции. Далее определяем, какие компании в какие сроки способны это заместить, на этот срок ищем альтернативных поставщиков в дружественных странах. Министерство энергетики координирует работу. Всё! Но необходимы безусловная последовательность, спрос и ответственность за результат. Между тем цель и результат заменили дорожными картами в никуда.
— На съезде Союза нефтегазопромышленников вы предложили создать отраслевой штаб по импортозамещению при Минэнерго. Вы только что описали его работу…
— Я хочу напомнить, что мы имеем опыт успешного реформирования в стране, и это реформа ТЭКа. Самой тяжелой была реформа угольной отрасли. В ней работало 900 тысяч человек, сейчас — 150 тысяч. Добываем угля больше, продаем на экспорт в десять раз больше — на 15 миллиардов долларов вместо прежних полутора миллиардов. Секрет успеха — правильная стратегия, правильная координирующая работа органов власти. И правильный ответственный — Анатолий Яновский (в 1993–1998 годах работал заместителем генерального директора компании «Росуголь», принимал активное участие в реформировании угольной отрасли. — «Эксперт»).
Подобным образом была проведена реформа нефтяной промышленности: мы создали ВИНКи, произведя интеграцию предприятий из четырех министерств.
— Какие ниши, позиции, где у нас критическая зависимость от импортных поставок в нефтегазе, можете перечислить?
— Самая критическая зависимость — в крупнотоннажном СПГ. Ситуация особенно острая потому, что отрасль сейчас в мире бумирует. Американцы на глазах здесь становятся самыми крутыми. Обратите внимание, как они умеют концентрироваться. Они провели уже в нынешнем веке у себя одну революцию, сланцевую, увеличив добычу нефти и газа почти вдвое за восемь лет. Теперь навалились на СПГ, клепают и клепают заводы. Мы пока не обладаем полным циклом технологий и оборудования. Надо было начинать осваивать лет на десять-пятнадцать раньше, создавая западным партнерам благоприятные условия бизнеса (с безусловной локализацией зарубежных достижений в России).
— Мы не заставляли иностранцев делиться с нами технологиями. И первый сахалинский СПГ-завод, запущенный в 2009 году, и первенец «НоваТЭКа» завод «Ямал СПГ» в Сабетте построены исключительно по западным технологиям, проектным решениям, с использованием зарубежного основного технологического оборудовании. Почему?
— Это было быстро, эффективно и результативно. Вдобавок мы уверовали с горбачевских времен (и долго не можем от этого отказаться), что западные ценности являются эталонными, и рассчитывали на интеграцию в «мировых объятиях», стремились в 2000-х в ВТО… Я и сейчас считаю, что интеграция прекрасна, но только не в ущерб экономической безопасности России.
— Вы лично в ранге министра топлива и энергетики РФ подписывали оба сахалинских СРП. Почему в этих документах не было обременений по локализации технологий крупнотоннажного сжижения газа?
— Хуже, все кратно хуже, чем вы говорите. Мало того, что подписывал. Задумал, организовал, Закон о СРП провел через Думу. Вы просто не были на Сахалине в начале 1990-х. Более убогого, тупикового территориального образования не было! Просто жуть! При этом Корея рядом, Япония рядом. Границы открылись. Люди ездят, смотрят и говорят: «Слушай, почему на этих островах нефти и газа нет, но живут они вот так, а я так не живу?» И люди уезжали пачками просто. Это первое.
Второе. Тогда у нас вообще не было даже представления о промышленных СПГ-технологиях: ни платформ, ни оборудования, ничего. Тем более что ледовая обстановка, течения и другие особенности Охотского моря над Северо-Восточным шельфом Сахалина были уникальными по сложности в практике мирового нефтегаза. Никакой Норвегии ничего подобного тогда не снилось!
И СРП учреждались с главной целью — создать условия для ведущих нефтегазовых мейджоров на много лет вперед, чтобы они вложились в разработку сахалинских недр, а монетизация ресурсов недр дала бы нам источник средств для модернизации этих территорий. При этом в СРП было черным по белому записано требование локализации всего оборудования до уровня 70 процентов. Читайте документы внимательно!
Все же был достигнут колоссальный эффект: территория получила индустриальную базу, бюджет — будущее!
— Оригиналы договоров СРП «Сахалин-1» и «Сахалин-2» закрыты для публичного доступа. Мы не подозревали, что они содержат четкие требования по локализации.
— Записать на бумагу мало. Надо отслеживать и добиваться выполнения. Есть правительственная комиссия (по контролю за осуществлением иностранных инвестиций. — «Эксперт»): проводи заседания, отслеживай, где они размещают заказы, с какими нашими предприятиями работают, выясняй, объясняй, убеждай, добивайся. В 2007 году «Газпром» получил контрольный пакет в «Сахалин Энерджи», консорциуме-операторе «Сахалина-2». И «Роснефть» имеет долю в проектах. Казалось бы, исчезли даже формальные препятствия для целенаправленной локализации проекта. Но ежедневная, скрупулезная, настойчивая работа с инвесторами так и не заладилась.
Опять пошли по легкому пути. Вся моя жизнь, моя крестьянская закваска учат: успех и результат — только на трудном пути. Идешь по легкому — обязательно влипнешь. Вот мы и влипли. Получили испытание. Преодолеем, конечно, но видишь как? А где же наши годы и деньги?
Российский нефтесервис сильно зависит от поставок приборов, оборудования и материалов из зарубежных стран
Держать инвестиции
— Возвращаемся к тезисам вашего доклада на съезде. Вы предлагаете два инструмента кризисной подстройки нефтяной отрасли к новой реальности. Это строительство подземных хранилищ нефти как компенсатора возможных перебоев с экспортом в условиях неформального, а обсуждается и формальное европейское эмбарго, — раз. И идея создания фонда неработающих скважин на будущее — два. В чем замысел?
— Поймите, дело не в фонде и не в подземных хранилищах. Это лишь способы реализации главного императива — ни в коем случае нельзя зажимать инвестиционную программу. В период падения спроса и цен, как в разгар пандемии, либо сейчас, в момент резкой переориентации экспорта с появлением временно свободных объемов нефти, смерти подобно сворачивать капиталовложения. Мы выдвигали уже эту идею про фонд незавершенных скважин в разгар эпидемии COVID-19 в 2020 году, обращались к тогдашнему министру энергетики Александру Новаку. Он нас поддержал. Теперь ситуация снова тяжелая, нет в моменте спроса на весь объем добычи. И снова нельзя сбрасывать инвестиции, останавливать бурение. Бури на будущее и заполняй хранилища. Ведь нефть и газ в любом случае так или иначе будут востребованы в мире. Это товары, которые если не за 120 долларов за баррель, то, скажем, за 55 у нас все равно купят. А нам и по 40 продать на экспорт будет выгодно.
— Смелое решение вы предлагаете. Страшно его принимать.
— Страшно? Тогда, как говорится, заворачивайтесь в простыню и ползите на кладбище. Неординарная ситуация, в которой живет сейчас наша страна из-за самых широкомасштабных санкций, которые когда-либо были, требует и неординарных, четких и продуманных решений. Мои предложения из этой категории, и они еще, поверьте мне, не самые радикальные.
— Не нам страшно. Это министр финансов скажет, что большие финансовые риски у вашей схемы с фондом незавершенных скважин. Кто за них заплатит?
— Конечно, заказчик. Нефтяная компания, если она действительно думает о своем будущем и строит свою стратегию развития, как говорится, вдолгую.
— Как мы обяжем, принудим или заинтересуем нефтяную компанию заплатить за строительство скважины, которая не будет эксплуатироваться, а следовательно, эти расходы не будут гарантированно покрыты?
— Нельзя забывать, что недра принадлежат государству. При этом нефтяные проекты не рассчитаны на быструю отдачу. Однако под нефть можно всегда взять кредитные ресурсы. Если не в коммерческих банках, то в государственных фондах. У нас сейчас испытаний и так предостаточно, и, чтобы не вести экономику к лишним испытаниям, нельзя обрушать инвестиционные программы. А государство через Центробанк имеет возможность создать схему, которая позволит нефтяным компаниям реализовать эту задачу. Тем более что потраченные средства непременно окупятся.
В конце 1960-х — 1970-е годы, когда шло освоение Западно-Сибирской нефтяной провинции, ни один проект по строительству скважин в Тюменской области на бумаге не считался выгодным. Месторождения были в 800 километрах на северо-восток от обжитых территорий. Ни дорог, ни энергетики — ничего нет. Страшно было начинать? Да нет, конечно. Из другой экономической логики исходили люди, в расчете на другие горизонты. И мы с вами уже шестой десяток лет за счет сибирской нефти живем.
И еще важный момент. Руководили стройкой тогда люди, прошедшие войну. Для них не было границ. Восемьсот километров? Пустяки. Пойдем и сделаем. Проект и человек — вот правильные слова. А институт развития для меня — ругательное слово. Есть проект, есть фамилия — супер! Нет проекта и фамилии — ничего не сработает. Можно забыть сразу.
Наступает время для кардинальной трансформации российской экономической системы. Надо подключать к руководству отраслями новых людей, с государственным мышлением, имеющих высочайшие репутацию и профессионализм. В цене должны быть только те, кто дает результат. Тех, кто только умеет делить финансы, необходимо срочно отодвинуть. Тем более что глобальная ситуация заставляет нас мобилизоваться.
В мировой практике незаконченными скважинами считаются скважины, не введенные в эксплуатацию в течение шести месяцев после окончания бурения. Бурение незаконченных скважин практиковалось многими странами с момента зарождения нефтегазовой индустрии. Незаконченные скважины начали массово строиться в США и Китае после 2014 года с целью разработки нетрадиционных запасов углеводородов в посткризисные периоды, позволяя оперативно приступить к эксплуатации, когда цена на нефть или газ станет приемлемой для разработки. Резкое увеличение добычи сланцевой нефти в США в период с 2007 по 2018 год принято связывать с бурением незавершенных скважин, их поэтапным рациональным вводом в эксплуатацию и, конечно, с накоплением технологических новаций на рынке нефтесервисных услуг. По данным Управления энергетической информации США (EIA), на конец 2020 года в США насчитывалось около 8000 незаконченных скважин. По некоторым оценкам, эта цифра может быть занижена на 2000 из-за нежелания игроков рынка раскрывать данные о неликвидных активах.
Правительство РФ обсуждает возможность реализации программы «Незавершенная скважина», в рамках которой может быть вложено до 400 млрд рублей в бурение около 3000 незавершенных скважин.
Механизм, предусмотренный программой, предполагает создание компании специального назначения (SPV), в которую войдут вертикально интегрированные нефтяные компании (ВИНК) и банки с долями участия 2 и 98% соответственно. Банки предоставляют кредитные ресурсы для проведения работ по бурению незавершенных скважин нефтесервисными компаниями. При этом за ВИНК остается техническая сторона управления проектом — формирование заказов, управление бурением, надзор. По окончании работ созданные объекты остаются на балансе SPV до выполнения согласованных условий недропользователем. Когда такие условия выполнены, недропользователь принимает скважину у SPV, производит оплату, вводит скважину в эксплуатацию и регистрирует право собственности. В момент передачи скважин на баланс ВИНК может быть предусмотрена возможность предоставления инвестиционного налогового вычета. Обсуждается также схема без SPV для тех ВИНК, которые готовы взять долг по такой программе на свой баланс.
Исходя из мирового опыта оптимальный срок ввода в эксплуатацию незавершенных скважин составляет два-три года. Затем необходимы дорогостоящие работы по ремонту скважины, что резко ухудшает экономику проекта.
По материалам статьи: О. В. Жданеев, П. Ю. Сорокин. К вопросу поддержки нефтесервисного рынка Российской Федерации. «Проблемы прогнозирования», 2021, № 5
Фотографии Светланы Постоенко
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl