Сирийский демократический терроризм
Новая власть в Дамаске работает по лекалам западных разведок, но неспособна скрыть свой радикализм и разрешить внутренние клановые противоречия
Новые власти Сирии приняли временную конституцию, которая на пять лет закрепляет власть над страной за группировкой «Хайят Тахрир аш-Шам»*. Несмотря на старания западных лидеров по обелению имиджа бывшего филиала «Аль-Каиды»*, визиты, рукопожатия и совместные фото в выглаженных костюмах, чуда не произошло: никакой инклюзивностью и терпимостью к меньшинствам в конституции и не пахнет.
* Упомянутые в статье организации «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Аль-Каида», «Хайят Тахрир аш-Шам» и др. признаны террористическими и экстремистскими и запрещены на территории России.
После массовых убийств алавитов, христиан, шиитов делать вид, будто пришедшие к власти боевики в Сирии всерьез решили порвать со своим террористическим прошлым, не приходится. Какие обстоятельства диктуют сдержанную политику в отношении новых сирийских властей со стороны мирового сообщества и чем это чревато? Об этом «Монокль» поговорил с ведущим научным сотрудником Центра ближневосточных исследований ИМЭМО РАН Николаем Суховым.
— Двенадцатого февраля наш президент говорил по телефону с фактическим руководителем Сирии Абу Мухаммедом аль-Джулани, или Ахмедом аш-Шараа, как его еще называют. А на позапрошлой неделе мы были свидетелями резни, устроенной боевиками в Латакии. Только ли наличие российских баз диктует суровую необходимость контактировать с новыми сирийскими властями?
— Судьба баз, безусловно, определяет прагматичный подход российского руководства к последним событиям в Сирии, которые можно охарактеризовать как геноцид этноконфессиональных меньшинств, устроенный боевиками, напрямую аффилированными с новыми властями Сирии, — а об этой связи кричат нашивки на их форме. Это видно на тех видео, которые они сами же сняли и выложили в сеть.
Долговременная политика России в этом регионе подразумевает сохранение присутствия и влияния в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке, причем в этой политике есть несколько уровней — и уровень противодействия НАТО, и глобальный уровень как игрока на Ближнем Востоке, равноценного США, который находится тут же, по соседству. Все это определяет такую сдержанную, на мой взгляд, реакцию на произошедшие события.
— Правда ли, что российская база в Сирии нужна не только нам?
— Не хотелось бы спекулировать, но я во многом согласен, что сейчас и сам Ахмед аш-Шараа, и его руководство, и гражданские соратники, и Израиль, и американцы могут быть заинтересованы в том, чтобы наши базы оставались. И как элемент политического баланса, и как элемент гуманитарной помощи. Потому что через них удобно доставлять и обеспечивать различные виды гуманитарных грузов, причем не обязательно из России. Наконец, там можно, как выяснилось, и беженцев принять.
— А тем, кто стоит за Джулани, это выгодно?
— Главный их финансовый спонсор — Катар, операционный — Турция. Причем турки больше остальных заинтересованы в том, чтобы наши базы оттуда ушли. Для России эти базы — точка подскока для продолжения освоения Африки, и в этом мы прямые конкуренты туркам, которые там активно действуют.
— Не будет ли цена содержания баз слишком высокой?
— Если в денежном отношении, то это вопрос торга. И тут уже нашему руководству решать, какова ценность этих баз во всех отношениях — геополитическом, региональном и так далее. Она, ко всему прочему, складывается не только из аренды, но еще и из той экономической помощи, на которую рассчитывают сирийцы, и они откровенно об этом говорят. Они хотят получить компенсацию «за тот ущерб, который Россия нанесла сирийскому народу своими бомбардировками на протяжении многих лет». Это вопрос торга и вопрос целесообразности, который не всегда превалирует при принятии политических решений, и военных, к сожалению.