«Десять жизней Мариам»: роман о женщине, которая дождалась отмены рабства
1870 год. В штате Огайо идет перепись населения. Отвечая на вопросы переписчика, старая знахарка Мариам вспоминает свое прошлое — детство в Африке, невольничьи рынки, долгие годы рабства, работу на плантациях, сменявших друг друга хозяев, людей, которых она лечила. «Десять жизней Мариам» — роман Шейлы Уильмс, вышедший в издательстве «Азбука-Аттикус». Forbes Woman публикует отрывок.
Нынче же Дарфи пристально следил, чтобы я никогда не забывала, что принадлежу Роберту Нэшу и живу на ферме. И что все зависит от него, Дарфи.
— Да будь ты хоть какая фу-ты ну-ты повитуха или лекарка, позарез нужная хозяину, — кричал он мне, — но для меня ты такая же полевая черномазая, как и все остальные. И будешь пахать в поле, коль прикажу.
«Десять
жизней Мариам»
И он приказывал, а я подчинялась. И работала до восхода до заката, а часто и до нового восхода, если меня звали к недужным. День проводила в поле, потом шла лечить чью-нибудь хворь, возвращалась в поле, ужинала, ковыляла принимать роды, а потом снова в поле. В маленькой прочной кровати, которую смастерил для меня Джеймс, спать доводилось нечасто: немало ночей я провела в кресле или на тюфяке, кинутом на пол рядом с рожающей женщиной или больным. Но для Дарфи это не имело никакого значения. На рассвете я практически приползала в свою хижину и почти сразу же отправлялась в поле. Как-то раз почти целый день провела, ухаживая за старым умирающим валлийцем, одним из арендаторов мастера Томаса. И в «Белые клены» вернулась, почитай, полумертвая.
Дарфи сразу отправил меня на табачные поля, тянувшиеся вдоль ручья, помогать со сбором урожая. В сезон мы только и делали, что днем и ночью собирали табак.
— Нет, ну неправ он, — проворчала Белянка Энни, протягивая мне чашку с водой и тряпку, чтобы обтереть лицо. Мы работали с рассвета. И я почти не чувствовала ни рук, ни ног, ни тела. — Тебе ж еще со стариком Лливелином всю ночь нянькаться.
Я выпила столько прохладной воды, сколько смогла проглотить, ее ласковая струя стекала по моему горлу и подбородку. Это было приятно. Вытерла лоб и вернула тряпку Энни.
— Ничего.
Она нахмурилась и снова сосредоточилась на работе. Щеки у нее покраснели от солнца, на носу, словно звезды на небе, высыпали коричневые пятнышки — их называли веснушками. Энни дали прозвище Белянка, потому что на ферме имелась еще одна Энни, но эта была самой светлокожей, почти такой же белой, как мастер Роберт, мастер Томас и хозяйка. Белянка Энни с ее золотисто-зелеными глазами и песочного цвета вьющимися волосами, убранными под туго завязанный платок, была очень симпатичной и кого-то мне напоминала. Джеймс объяснил кого. Оказывается, она — дочь старого мастера Нэша и сестра человека, который теперь ею распоряжался.
— Да какой с того толк. Бумагу мне ни в жисть никто не даст, — хмыкнула Энни, без устали борясь с жесткими листьями. — Роберт Нэш, Томас Нэш, старый мастер Томас — все гоняют меня в хвост и в гриву, как и тебя. И Роберт Нэш не раздумывая и меня продаст, и тебя, ежли захочет. Хоть я ему единственная сестра.