«Я всю жизнь сторонюсь радикализма»: Евгений Чебатков — о том, что он любит в истории, не любит в юморе, и о злости
Евгений Чебатков — один из главных комиков момента. Откатав тур по родному Казахстану, он отправился по России семимильными шагами: «один день — один город». Попутно успевая снимать популярное шоу «История на ночь», записывать рэп-альбом (для справки: Чебатков занимается хип-хопом гораздо дольше, чем комедией), озвучивать аудиокниги и проводить литературные вечера. А еще развивать собственный бренд одежды и готовиться к масштабному концерту в «Крокусе» — 20 ноября комик выступит с новой программой «Не оборачивайся». Не спрашивайте, как редакции «Правил жизни» удалось втиснуться в плотный график Жени, — вопросы задавали мы.
Я, пока ехала к тебе, дослушивала «Двенадцать стульев» в твоей озвучке. Много сейчас запросов на озвучку? Какие самые странные прилетают?
А я как раз к тебе вышел из башни «Меркурий», записал четыре главы «Золотого теленка». Я еще на свежем.
То есть у тебя продолжается сотрудничество с Ильфом и Петровым.
Да-да, с подачи «Литреса». Странные озвучки... Честно, сейчас их все меньше. Со странных озвучек я начинал в Томске — был голосом рекламы магазинов.
В смысле, звучал в торговых центрах?
В торговых центрах, на улицах, вот это все: «Михалыч, откуда у тебя такие крутые лыжи?» — «А ты как думаешь? Конечно же, из «Спортмастера». — «Да ладно!» — «Мир спорта и других спортивных товаров на Елизарова, 22». (Смеется.)
Мои любимые — это игровые. Типа, знаешь: «Семен, а ты где купил такую футболку?» И всем казалось, что это супер. Плавно дошел до литературы, вот записал только что «Подвиг» Набокова, книга очень мне понравилась. Круто, что это стало частью жизни. Я люблю читать, обожаю русскую литературу. Если честно, то, что я могу к ней каким-то образом прикоснуться, а кому-то ее даже открыть, — особенно приятно.
Как я понимаю, чтения, которые ты делаешь, — это элемент ликбеза? (Женя регулярно проводит открытые чтения в РГБ и других культурных институциях. — ПЖ.)
Не.
А зачем тогда ты их проводишь?
Это понижающий общий уровень стресса проект. Для меня в первую очередь. Например, в конце октября я читал Булгаковский «Морфий» — с первого печатного издания. Представляешь? Первое печатное издание «Морфия». Он вышел в журнале «Медицинский вестник» 1927 года, от которого пахнет библиотечной пылью, стариной. Я в начале поинтересовался, знаком ли кто-то с текстом. Оказалось, что процентов десять читали «Морфий», остальные — нет. И мы вместе с ними погружаемся, одним глотком все поглощаем. Мне почему-то хочется верить, что люди оттуда выходят несколько изменившимися. Не радикально, это понятно, но хотя бы заземлившимися, успокоившимися. Прислушаются к себе и на какое-то время перестанут листать телеграм-каналы и паниковать.
А тебе какая-то книга помогает сейчас персонально? Которую ты читаешь не для всех, а для себя.
Я не особо разграничиваю. Глобально — читаю всегда для себя. Где-то на записи, где-то с людьми, а где-то просто. Сейчас я читаю две книги параллельно. Перечитываю Довлатова, как и в любые сложные времена. А из нового — книгу американского автора Яна Бреммера (имеется в виду Us vs. Them. The Failure of Globalism. — ПЖ), описывающую глобальные политические процессы, просто чтобы погрузиться в контекст.
Ты сказал, что хочешь знакомить людей с русской литературой. Почему именно с русской?
Потому что, мне кажется, с русской литературой неправильно знакомили многих из нас. Не то чтобы я знал, как надо, но в школе не всегда вовремя подсовывают Достоевского или Чехова. Сперва нужно провести подготовительную работу, поговорить с подростками, иначе они многого не поймут и пролистают. Отсюда и огромные пробелы в знаниях. Я обожаю американскую литературу, я фанат Фолкнера. Но она более мужская, брутальная — про подвиги, противостояние, борьбу. А русская литература больше про существование, про смысл жизни, как ни крути. Как, например, у Набокова: многие читают его подростками, не понимают и запоминают только по «Лолите». А открой ты его после 20 лет — и поймешь, что за всем этим вихрем слов скрывается глубокая философия. Или Иван Бунин, который просто берет тебя за руку и проводит через все угнетающее, беспросветное.
Можешь вспомнить первую книгу, которую сам прочитал и которая тебя выбила из равновесия?
«Тарас Бульба». Первая книга, которую я прочел осознанно, в третьем классе, и восхитился драмой, этими семейными отношениями. Для многих моих друзей это тоже была первая книга. Она пацанская и вместе с тем подталкивающая к взрослению. При том написана суперпонятно, легко и очень интересно. А в четвертом классе я уехал на каникулы к дедушке — у него дома гигантская библиотека, и дед стал подсовывать мне разные книжки и наблюдать за реакцией. Так, выяснилось, что мне совершенно не нравится Дюма. Я так и не прочел «Трех мушкетеров». Другое дело — Гюго, Стендаль. В общем, дедушка меня в этом смысле направил, я ему очень благодарен. Потом, классе в 10-11-м, я работал в библиотеке в Американском культурном центре. Так и познакомился с Фолкнером и полюбил Хемингуэя.
Про уход от стресса. Если мы с литературы переместимся на юмор — я заметила, что юмора, во-первых, стало больше, во-вторых, он стал жестче, раскрепощеннее. Люди теперь позволяют себе шутить на чувствительные темы. Ты это замечаешь за собой или за потребностью публики?
Потребность публики, безусловно, возросла, потому что юмор — всегда сброс стресса. Не только сейчас. Когда ты смеешься, становишься беззащитным, свободным. Возможно, грани дозволенного расширяются, но мне кажется, что сейчас не время их расшатывать. Стендап-комедия, в частности, занимается тем, что проверяет эти грани на прочность, но конкретно сейчас куда важнее не ставить эксперименты над зрителем, а создать зону психологической безопасности. Я плохо себе представляю научную природу смеха, но очень интересно, почему человек ни с того ни с сего выходит из привычного состояния и начинает бурно реагировать. Это очень полезная работа мозга.
Ты откатал тур по Казахстану, потом по Сербии, сейчас у тебя тур по России. Проводишь ли ты параллели между ощущением смешного у казахов, сербов, русских?
Разница, наверное, только в локальном юморе, который я, кстати, не очень люблю.
Типа шуток про мэра?
Про мэра, про какой-то конкретный район. Или какие-то словечки, знакомые этому месту. Эдакое заигрывание с публикой, которое всегда срабатывает, и это плохо. Для меня это сродни тому, что ты приглашаешь девушку на свидание, а перед этим изучаешь ее соцсети, узнаешь через друзей ее любимую музыку и цветы, выясняешь, как зовут ее собаку, и вкидываешь эти факты между делом, зная, что она наверняка оценит.
Ну читерство такое.
Это читерство. Ты такой: «Моя любимая песня знаешь какая? «Ветром стать» Максим». Она в восторге: «И у меня! Я ее обожаю». Заигрывание с аудиторией выглядит так же, я стараюсь к нему не прибегать. Идеальная схема — выступать с тем материалом, который я написал и подготовил. Выступал недавно в Махачкале (в регионе очень особенном, очень специфичном, я влюблен в Махачкалу), затем во Владикавказе. К Осетии у меня вообще особые чувства. У меня много друзей оттуда. И потом, выступая в Москве, я ни строчки в материале не скорректировал. Везде, где смешно, люди смеются, где несмешно — не смеются. И понятно, что глобально разница лишь в том, что в некоторых регионах существуют внутренние табу. Но я их и не нарушаю — у меня нет провокационных шуток, я очень редко прибегаю к провокациям, и то непублично.
Почему?
Потому в провокации становится меньше смешного. Мне гораздо интереснее написать крутую шутку по вордингу, многосоставную — я все-таки бывший копирайтер. А провокация, конечно, вызовет реакцию, но ты превратишься в акциониста. Все-таки для меня стендап-комик стоит чуть выше, чем человек, который делает акции и привлекает внимание. Заканчивая мысль, я хотел сказать, что смешное смешно, а несмешное — нет. И регионы отличаются лишь тем, что есть люди, которые внутренне тянутся к более (по своей образованности, окружению, воспитанию) сложным вещам. А есть те, которым они просто не нужны. Не потому, что они глупые, — просто не хотят напрягаться, думать. Они тянутся к более простым вещам, быстрым. Я всегда выбираю первое, потому что моментальный смех мне неинтересен.