Ivan Is Back
Всё началось с того, что Алексей Чадов решил написать для себя роль, которую ему никто не предложил. Потом стало понятно, что такой материал и снимать тоже лучше самому. 11 ноября в прокат выходит фильм «Своя война», где Лёша — и сценарист, и режиссер, и исполнитель главной роли. История Ивана Ермакова 20 лет спустя. Экшен. Драма… Какой режиссер Алексей Чадов, мы еще увидим в кино, а вот отец Лёша прекрасный — убедились на съемке Чадова с сыном Фёдором.
Лёша, скажи, почему фильм вначале назывался «Джон», а в итоге — «Своя война»?
Честно скажу, на «Джоне» я настаивал долго, мне нравилось это название, я считал, что оно самое точное. Более того, даже Сергея Михайловича Сельянова я убедил в этом. Потом Sony Pictures стали делать фокус-группы, и нашей публике как-то не зашло название «Джон», потому что у многих ассоциация с Джоном Уиком. При всем уважении к этой картине, я думал, больше отсыл будет к Джону Рэмбо... Джон — это же Иван. Я эту игру хотел здесь немножечко поддержать, поскольку мой герой Иван Ермаков — это же продолжение его истории. В моем фильме есть американцы, американские пехотинцы, которые говорят: «Ivan, it’s like John back home». Иэн Келли, снимавшийся в фильме «Война», узнал о том, что я фильм назвал «Джон», и говорит: «Как, ты снимаешь фильм «Джон» и без меня, а кто играет Джона?» (Смеется.) Он же там Джоном был. У него, кстати, приз еще мой остался за фильм «Война» (я получил в Монреале 20 лет назад приз «За лучшую мужскую роль»), какая-то статуэтка странненькая в виде вазы, но я улетел и не смог получить ее лично.
Какие такие срочные дела тебе не дали лично получить награду?
Удивительно, что закрытие фестиваля и награждение пришлось на 2 сентября, как раз в мой день рождения, а я улетал на линейку в Щепкинское училище. (Улыбается.) И вот мне звонят оттуда и поздравляют, что я взял приз. Прислали только наклеечку металлическую с именем.
И за эти 20 лет ты ни разу ее не увидел?
Мой приз забрал Иэн Келли и увез в Лондон, и вот за 20 лет я объездил всю Европу, за исключением Лондона, там не был ни разу. Это рок. (Смеется.)
Придется, значит. Ты отвлекся, мы возвращаемся к названию «Своя война»: фокус-группы сказали, что «Джон» не подойдет.
По количественному соотношению мнений «Джон» не прошел... Мы долго искали новое название, все вместе думали, пока не пришли к «Своей войне». Ну мне это название тоже нравится, оно соответствует замыслу, идее.
Сам ты с чем воюешь?
Я только с самим собой воюю в последнее время, со своими привычками.
О привычках поподробнее.
(Смеется.) У меня есть привычки. Ну то есть я вот к чему-то привыкаю, и мне это поменять тяжело. Раньше я очень легко переезжал с места на место, а теперь привыкаю к одному месту и всё.
Ну эти привычки жить-то не мешают, по сути.
Не мешают, нет. Я, например, 10 лет прожил за городом, сейчас опять подумываю перебраться в Москву. Вот жить за городом — это была моя привычка, я с ней боролся. Меня всё время спрашивают: «Как ты ездишь?» Я живу в 30 километрах от МКАДа, до Кремля — 50.
30 — многовато.
Согласен. В среднем я трачу час двадцать в одну сторону, в день три-четыре часа за рулем, в неделю это сутки. Это же сколько фильмов можно посмотреть!
А в год?
Я считал, в год там вообще какая-то фантастическая цифра. Хотя я время просто так за рулем не трачу: думаю, мыслю. Так и сценарий писал — додумывал моменты, а домой приходил и записывал.
Ты в фильме сценарист, режиссер, исполнитель главной роли — это неумение делегировать, желание делать всё самому? Почему вдруг ты решил, что надо именно так?
Любое кино, любое производство имеет свое развитие, это живой процесс. Не было такого, что вот я придумаю себе сейчас сценарий, где я буду режиссером, сценаристом и исполнителем главной роли. Я просто писал историю и никого не трогал. Я не знал, понравится она или нет, своего рода эксперимент. Мне показалось несправедливым не узнать, как живет дальше Иван Ермаков, несправедливо по отношению к герою, которого многие знают. Я в этом убедился в Екатеринбурге, на «Днях Балабанова», где я представлял «Войну». Собрался полный зал, меня все спрашивали и благодарили за Ивана Ермакова, были молодые люди лет двадцати и еще моложе, то есть даже младше самой картины. Поколения сменились, а Ваня Ермаков всё еще живет. Поэтому я сел и начал писать, потом отдал Сергею Сельянову, он прочел и спросил: «Неплохой сценарий, а ты сам его написал?» (Смеется.)
Это высшая похвала.
Да, я не был так счастлив, даже когда мою кандидатуру утвердили на режиссера. Заинтересовать такую глыбу, как Сергей Михайлович Сельянов, материалом — это вообще самое сложное. Съемки, процесс — это дальше уже такая командная машина, а вот чтобы ты принес, положил на стол и услышал: «Неплохо, давай работать», — это, конечно, дорогого стоит. Когда отправлял, я сомневался сильно, потому что мой сценарий так и был подписан: «Война. Продолжение». И вот мы начали работать: написали три финала, сняли четвертый, получился пятый. (Смеется.) Мы в течение полугода дорабатывали сценарий. Я потом Саше Архипову, главному редактору кинокомпании, говорю: «Как-то жалко даже отдавать. Очень родной материал. Как мне его отдать, кто в него еще так погрузится?» Буквально через пару дней приходим в офис к Сельянову. Он сразу: «Ты что, режиссером хочешь стать?» Ну я сказал, что историю жалко отдавать. Сергей Михайлович предложил: «Иди снимай тизер, пока погода еще есть». Две сцены я снял из фильма, и меня утвердили. Так переживал в последний раз, наверное, на экзамене по мастерству актера в училище. Я даже не радовался особо, наоборот, почувствовал дикий груз ответственности, но желание принять этот вызов, который придумал сам себе, перевешивало.
И решил, что еще и снимешься.