ОгонёкРепортаж

Культура | Персона

«Я разучился понимать механизмы политики»

В мировой прокат выходит «Возвращение в Монток» — неожиданная картина немецкого режиссера Фолькера Шлёндорфа. В интервью «Огоньку» мастер киноэкранизаций признался, что отныне собирается посвятить себя «камерному кино».

Повесть «Монток», заявленная в названии нового фильма,— автобиографическая исповедь швейцарского классика Макса Фриша. У Шлёндорфа писатель (Стеллан Скарсгорд), представляя в Нью-Йорке очередную книгу, встречается со своей давней любовью. Режиссер говорит, что и для него «Возвращение в Монток» в чем-то автобиографично. В свои почти 78 лет живой классик Фолькер Шлёндорф, автор «Жестяного барабана» и «Лесного царя», продолжает активную профессиональную деятельность и на сей раз на общих началах участвует в берлинском конкурсе. Новый фильм рассказывает историю долгого романа между писателем Максом и его возлюбленной Ребеккой, возобновившегося после книжного тура писателя по США.

— Мнения о сюжете картины разделились. Одни говорят, что в ней действительно много взято от романа «Монток» вашего друга Макса Фриша. Другие — что фильм автобиографический скорее для вас самого…

— Шесть лет назад продюсер Райнер Кёльмель предложил мне для экранизации роман Фриша, который действительно был моим близким приятелем. Я уже подумывал об этой экранизации и сам — когда снимал «Путешественника» по роману Фриша «Homo Фабер». Но мы с Максом тогда решили, что сюжет слишком литературный, в нем много диалогов и описаний и мало визуального потенциала, необходимого для фильма. Уже после смерти Макса в 1991 году я стал частенько возвращаться мысленно к его роману. И вдруг почувствовал: если я позаимствую в нем лишь основной сюжет — европейский писатель возвращается в Нью-Йорк, чтобы представить свой новый роман, и встречает там людей из своего прошлого,— в этом что-то есть, да, в том числе и что-то напоминающее мою жизнь. Я думаю, у каждого из нас однажды в жизни была любовь, которую мы никогда не забудем, даже если очень постараемся. Мысль о ней будет преследовать нас всю жизнь. Такая любовь была и у меня, по неожиданному стечению обстоятельств в том же Монтоке, близ Нью-Йорка. Некоторые из критиков назвали картину романтической. Мне это по душе, хотя для меня эта история скорее опустошающая. Она — лично для меня — прежде всего о том, какими глупцами мы иногда бываем, потому что теряем часто единственной шанс, который нам дает судьба.

— Согласна, местами история вашего вымышленного писателя Макса Цорна отталкивает, когда наблюдаешь, с каким эгоизмом он обращается с любимыми женщинами. Позвольте узнать, есть ли в этом также оттенок автобиографичности? Можно ли это расценивать как самокритику?

— Есть такая опасность, что характер Макса будет сложно понять, особенно женщинам-зрителям. Я ведь не могу негативно относиться к своему главному персонажу: он слишком похож на меня! Он часто реагирует так же, как это сделал бы я, или делится мыслями, которые могли бы быть моими… Может быть, он кажется эгоистом. Но на самом деле Макс — типичный писатель, который живет в собственной реальности и видит других лишь в ее преломлении. Он придумывает себе идеальную женщину и наделяет ее особыми функциями в своих фантазиях, которые ни одна реальная женщина просто не способна на себя взять! При этом герой забывает, что нужно учитывать и реальность. Это сложная роль, поэтому для нее был нужен актер, который обладал бы особым шармом, таким как Стеллан Скарсгорд, который умеет расположить к себе зрителя независимо от характера своих героев. Признаюсь, именно из-за специфичности характера главного героя у нас возникло много проблем с финансированием проекта. Потому что деньги охотно дают под сценарии, где главный герой вызывает симпатии зрителя, где герой — положительный и приятный. Мне же было важно, чтобы герой был не столько положительным, сколько подлинным. Мы все еще не можем отказаться от классической установки, навязанной нам Голливудом — что зрителю необходимо отожествлять себя с главным персонажем. Для меня эта установка слишком примитивна. Ни один из героев Достоевского, например, не был приятным в этом примитивном смысле, но зато все они были чрезвычайно интересны.