Преодоление реальности
3 сентября 2021 годa Сергею Довлатову исполнилось бы 80 лет, но он умер за неделю до своего 49-летия, в 1990 году, когда уже почти начала сбываться его мечта о всенародной писательской славе.
Бог дал мне то, о чем я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят. «Соло на IBM»
Причем о славе не в Соединенных Штатах Америки, где были написаны и опубликованы все его главные произведения и где у него уже было достойное реноме как прозаика и журналиста, а в Советском Союзе, который через полтора года будет называться иначе и по факту станет другой страной.
Скрупулезно и долго составляемая самим Сергеем Довлатовым книга прозы выйдет на родине совсем скоро, к 50-летию автора, и положит начало тому, что он станет одним из самых востребованных авторов своего поколения, а любовь к его текстам и героям объединит самых разных читателей.
За прошедшие 30 лет вышло несколько собраний сочинений Сергея Довлатова, а о нем самом написали множество мемуарных книг и разнообразных исследований. Некоторые из них, например филологический роман Александра Гениса «Довлатов и окрестности», приобрели самостоятельное значение и стали современной литературной классикой.
И все-таки, как насчет идеалов? — [спросил редактор.] — Ты же служишь на политической радиостанции. Идеалы бы тебе не помешали.
— Это необходимо?
— Для штатных работников — необходимо. Для внештатных — желательно.
— Ну, хорошо,— говорю,— тогда слушай. Я думаю, через пятьдесят лет мир будет единым. Хорошим или плохим — это уже другой вопрос. Но мир будет единым. С общим хозяйством. Без всяких политических границ. Все империи рухнут, образовав единую экономическую систему…
— Знаешь что,— сказал редактор,— лучше уж держи такие идеалы при себе. Какие-то они чересчур прогрессивные. «Филиал»
В городах, где Сергей Довлатов жил, установлены мемориальные доски и даже памятники, его именем названы многочисленные улицы и разнообразные литературные фестивали. Кроме того, несколько самых известных его произведений экранизированы, а о жизни самого Довлатова в унылом и бесперспективном Ленинграде начала 1970-х годов снял фильм Алексей Герман-младший. Кажется, ни один русский писатель второй половины XX века (кроме, конечно, Иосифа Бродского, который дружил с Довлатовым и поддерживал его) не был так же известен читателям из самых разных социальных и культурных страт.
[Капитан Токарь] повернулся ко мне:
— Вы принесли команде несколько ЧП. Вы срываете политзанятия. Задаете провокационные вопросы лейтенанту Хуриеву. Вчера учинили побоище с нехорошим, шовинистическим душком. Вот медицинское заключение, подписанное доктором Явшицом...
Капитан достал из папки желтоватый бланк.
— Товарищ капитан,— вставил Богословский,— написать можно что угодно.
Токарь отмахнулся и прочел:
— «...Сержанту Годеридзе нанесено телесное повреждение в количестве шести зубов...»
Он выругался и добавил:
— «...От клыка до клыка — включительно...» Что вы на это скажете?
— Авитаминоз,— сказал я.
— Что?!
— Авитаминоз,— говорю,— кормят паршиво. Зубы у всех шатаются. Чуть заденешь, и привет... «Зона»
Думал ли Сергей Довлатов о таком будущем в 1978 году, когда в срочном порядке уезжал через Вену в Соединенные Штаты от назойливого преследования КГБ и милиции?
За его плечами было детство в послеблокадном, похожем на огромный бесхозный музей Ленинграде, богемная юность, не особенно прилежная учеба на филологическом факультете, тяжелые будни семейной жизни, годы непечатания и неуверенности в своих силах, служба в военизированной охране лагеря строгого режима, таллинский журналистский период. Он мог бы стать профессиональным печатающимся автором, но обнаруженная в квартире одного из его приятелей черновая рукопись повести «Зона» сделала Довлатова персоной нон грата в эстонских писательских организациях... Короче говоря, за первые 35 лет жизни Довлатов накопил огромный багаж негативного опыта, который надо было сделать литературой.
[Разговор с женой]
— Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая любовь,— фальшива. Это — лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь. А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых минимальных предпосылок… С твоими пороками нужно быть как минимум Хемингуэем…
— Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек Лондон хороший писатель?
— Боже мой! Причем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в ломбарде… «Заповедник»
Поздний шестидесятник, Довлатов был поклонником прозы Эрнеста Хемингуэя и стремился подражать ему в жизни и литературе: вел жизнь ироничного мачо, профессионально занимался боксом, использовал знаменитый «принцип айсберга», предполагающий, что самое главное в произведении не высказывается, а подразумевается, оставаясь в подтексте, подо льдом сурового мужского стиля. Конечно, равнение на Хемингуэя, успевшего поучаствовать в нескольких войнах и любившего жестокие развлечения вроде корриды или сафари, ничем, кроме личной и творческой фрустрации, закончиться не могли.
Позднесоветская реальность не предполагала геройства или энтузиазма, что хорошо показано в фильме Германа-младшего, который можно считать своеобразной одиссеей яркой, но задавленной обстоятельствами личности в сонном, погруженном в эмоциональный туман Ленинграде.
Стремясь изменить жизнь, Довлатов погружается в разнообразные экзистенциальные авантюры, которые приводят его сначала на работу охранником в лагерь в Республике Коми, а потом и в редакции газет «Советская Эстония» и «Вечерний Таллин». Но подлинный писательский прорыв случается у Довлатова тогда, когда он уходит от черно-белого взгляда американского классика и оказывается на территории смешного и жестокого театра абсурда, персонажи которого имели реальные прототипы.