Импортозамещение труда
Привлечение трудовых ресурсов из-за рубежа должно регулироваться исходя из приоритета занятости собственных работников, принципа ответственного поведения работодателей и решения четко очерченных задач экономического развития страны, считает специалист по международной миграции Виктор Комаровский

Каков мировой опыт регулирования входящих миграционных потоков, прежде всего трудовых мигрантов? Какие модели управления трудовой миграцией существуют? Исходя из каких экономических, демографических, возможно, идеологических или культурных соображений эти модели выстраиваются и развиваются? Как в международном контексте смотрится российская система привлечения иностранной рабочей силы (ИРС) и что из опыта стран — крупных реципиентов ИРС было бы разумно использовать в нашей стране?
Обсудить эти вопросы с «Моноклем» согласился Виктор Комаровский, заведующий сектором социально-трудовых отношений и социальной мобильности Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН им. Е. М. Примакова.
— Виктор Викторович, можно ли говорить о ярко выраженных страновых моделях регулирования трудовой иммиграции в государствах — крупных импортерах иностранной рабочей силы?
— Любое регулирование притока иностранной рабочей силы всегда выстраивается вокруг двух взаимосвязанных вопросов: как обеспечить получение работников с востребованными на национальном рынке труда профессиями и квалификацией и как отсекать ненужных, избыточных.
Что касается «верхнего этажа» трудовой миграции — носителей высокой либо уникальной квалификации и компетенций, то здесь я бы не говорил о наличии каких-то особых моделей привлечения. За такими людьми идет глобальная «охота» по всему миру: страны и компании, университеты и культурные учреждения соревнуются в предложении наиболее выгодных материальных и нематериальных условий работы таких специалистов. Но надо понимать, что это, во-первых, по определению не массовый сегмент трудовой миграции и, во-вторых, эти люди, как правило, работают по срочному контракту, не претендуя на гражданство принимающей страны.
Наибольшее внимание и широкой публики, и государств — реципиентов иностранной рабочей силы привлекает другой сегмент ИРС — носители массовых профессий средней и низкой квалификации либо вообще мало обученные люди, уроженцы стран с низким или средним уровнем дохода, лиавстралийцев, представить развернутый план профподготовки местных кадров.
— Очень необычно! Если импортозамещение и локализация физического капитала уже стали императивом работы российского бизнеса и экономической политики государства, то импортозамещением и развитием собственного трудового потенциала мы пока вообще не занимаемся.
— В России в силу относительно короткого периода складывания цивилизованной трудовой миграции система ее регулирования постоянно развивается. Приходится учиться и на западном, и на своем опыте. В настоящее время можно говорить о трех компонентах: это квотируемая визовая трудовая миграция — пожалуй, наиболее регулируемая, безвизовая миграция из ряда постсоветских стран, регулируемая через систему патентов, и миграция из стран ЕАЭС — практически нерегулируемая.
Без гражданства. Только работа
— Какова специфика миграционной политики Южной Кореи?
— Корейский кейс интересен тем, что несколько десятилетий, с середины 1960-х по начало нынешнего века, страна была донором рабочей силы на глобальный рынок труда. Причем речь шла в том числе о качественном человеческом капитале: значительное число корейцев после окончания университета на родине уезжали работать за рубеж, в основном в Штаты.
Однако во второй половине 2000-х Корея сменила статус со страны-донора международной миграции на реципиента. Этому способствовало, с одной стороны, расширение спроса на высококвалифицированную рабочую силу дома: Корея вошла в клуб высокоразвитых экономик мира. И углубляющийся демографический кризис — с другой. Сегодня Южная Корея имеет один из худших в мире показателей рождаемости.
Корея имеет межправительственные соглашения с 18 странами по организованному набору рабочих кадров для трудоустройства в Корее. В каждой из этих стран — в основном это государства Юго-Восточной Азии, а также Монголия и Узбекистан — созданы учебные центры по изучению корейского языка и прохождения базовой профессиональной подготовки.
Наибольшее количество трудовых мигрантов в Южной Корее — это этнические корейцы, проживающие в восточных провинциях Китая в сравнительной близости от корейско-китайской границы. В целом объем входящего потока ИРС в Южную Корею не слишком велик — 150–170 тысяч человек в год. При этом выходцев из Узбекистана в Корее насчитывается около 55 тысяч человек. Поэтому разговоры о том, что узбекские трудовые мигранты переориентировались с России на Южную Корею, мягко говоря, сильно преувеличены. Тем более что это система привлечения работников средней и низкой квалификации.
Ну и надо понимать, что Корея работает с мигрантами в рамках срочных трудовых контрактов — о возможности постоянного пребывания в стране и тем более получения гражданства речи не идет. К тому же более или менее эффективно работающая корейская иммиграционная модель все же не может справиться с достаточно высокой нелегальной миграцией. С занятостью в малом бизнесе, пусть и с минимальной квалификацией и совсем слабым владением корейским языком. Мне встречались данные, что среди них есть и россияне.
— Рассматривается ли миграция в Южной Корее — на уровне стратегических документов или практической политики — как инструмент купирования демографического кризиса? Есть ли примеры эффективной реализации расхожего в России тезиса об использовании иммиграции как действенного инструмента борьбы с депопуляцией?
— Если говорить о Республике Корея, мне такие документы не попадались. Более того, несколько лет назад в Корее пришлось принимать ряд мер против «брачного туризма», то есть против въезда в страну для вступления в брак с последующим получением гражданства.
В миграционной литературе тезис о роли миграции в демографическом аспекте имеет широкое распространение. Однако реальная практика все больше опровергает эффективность подобного подхода. Распространение «сегрегации наоборот» и инонациональных анклавов достаточно наглядное тому подтверждение.