Дары мозга
Уйди, позитивный!
О том, как и зачем мыслить в позитивном ключе и стоит ли вообще это делать. Если эта статья тебе не понравится, ты будешь сам в этом виноват, так как не решил отнестись к ней глубоко положительно.
Афоризм писателя Короленко «Человек рожден для счастья, как птица для полета» при всей своей двусмысленности (давайте не забывать про страусов с пингвинами) сейчас, в благословенном XXI веке, кажется аксиомой. Конечно, в идеальном мире все будут бесконечно продуцировать счастье для себя и окружающих, детские слезы будут храниться в музее (на чем настаивал другой писатель – Джанни Родари). И если смысл жизни не в счастье, то в чем он тогда?
Угрюмый мир суровых предков
А вот лет этак семьсот назад мысль о том, что главное в жизни – это счастье человеческое, была распространена куда меньше. Наоборот, существование в самых разных религиях приравнивалось к пытке, жизнь наша именовалась «юдолью скорби», а человек рассматривался как существо, рожденное исключительно с целью основательно пострадать и умереть в мучениях. Большинство тогдашней психологической и философской литературы не обучало оптимизму – напротив, эти трактаты старательно напоминали, что, как бы тебе совершенно случайно ни было хорошо сейчас, помни, что скоро все станет очень плохо, люди разорятся, заболеют чумой, умрут, так что не больно-то расслабляйся, дружище.
Чтобы понять, почему предкам так нравилась эта беспросветность, нужно уяснить один важный момент. До эпохи натурфилософии, великих географических открытий и ранней индустриализации, то есть практически до XVI века, человечество не подозревало, что оно развивается. Любые технологические новинки вводились так медленно, что люди в массе своей не понимали их новизны и революционности, жизнь рассматривалась как бег по кругу, а мир воспринимался как идущий к своему закату и сильно ухудшенный по сравнению с золотыми временами прошлого (о них никто ничего толком не знал, но со времен Платона так думать было принято). Даже мода на протяжении нескольких поколений практически не менялась, за исключением каких-то деталей, поэтому живописцы Возрождения так спокойно рисовали древних греков и евреев в обтягивающих лосинах и при беретах. Как сказал в «Экклезиасте» царь Соломон, «нет ничего нового под солнцем» (хотелось бы посмотреть, конечно, на выражение его лица при виде смартфона). Жизнь воспринималась статичной, ее законы – неизменными. Только отдельные гении и эрудиты типа Блаженного Августина могли, сопоставляя древние тексты с современными им реалиями, видеть цивилизационную пропасть между эпохами, но и ту относили за счет всяких чудес типа Пришествия Христа, который спустился на землю ненадолго и кое-что тут подправил.
Поэтому никакого понимания того, что человечество способно очень сильно улучшать свою жизнь, не было. Может случиться недород или урожай, но всегда будут голодные. Справедливый и мудрый царь может на какое-то время улучшить жизнь своих подданных, но потом опять все пойдет вразнос. Лучшая жизнь ожидается только за гробом.
Сейчас мы не в состоянии понять, как трудно жить в статичном мире. Мы-то живем на пути в будущее – это просто данность, которую каждый из нас ощущает. Если от какой-то болезни умирает ребенок, эта трагедия заставляет человечество еще энергичнее искать способы ее лечения. Мы все не просто верим, а твердо знаем, что пройдет десять, тридцать, пятьдесят лет – и эта болезнь станет излечимой. Если что-то не так, просто следует хорошо подумать, как это исправить. Мы абсолютно убеждены, что будем на звездах, что освоим неиссякаемые источники энергии, что добьемся всеобщего благосостояния, что впереди нас ждут изумительные приключения, сказочная роскошь и бесконечный праздник. Технический и этический прогресс последних столетий позволил нам осознать свое грядущее всемогущество.
Наши предки ничего такого впереди не наблюдали. Конечно, они тоже пытались устроиться на этой планете поудобнее, но это очень трудно сделать без антибиотиков, обезболивающих, электричества и самолетов, а главное, без веры в то, что можно что-то серьезно изменить. Поэтому совершенно логично, что наши предки обучались смиряться, терпеть и готовиться к худшему.
Когда в XVI–XVIII веках пошел крутить маховик прогресса и впервые громко раздались слова «человек есть мера всех вещей», выяснилось, что старые представления о человеческих чувствах, мечтах и желаниях при настоящем положении дел никуда не годятся. Пришлось искать иные правила жизни, подходящие под новую ситуацию, которую блистательно определил Вольтер, перефразировав Лейбница: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Вот из этой-то фразы (и похожих на нее) выросли ноги позитивной психологии и позитивного мышления.
Вставай с улыбкой!
Счастливый человек эффективнее человека, лежащего в тяжелой депрессии, или, скажем, человека, намедни спрыгнувшего с крыши небоскреба. С этим утверждением спорить, надо полагать, никто не возьмется, и неудивительно, что в мире, в котором эффективность стала цениться очень и очень высоко, возник спрос на счастливых людей. Когда общество безостановочно строит паровозы, заводы и больницы, оно не склонно восхищаться святыми, сидящими в пустыне на столбах, или бледными монахинями, иссыхающими в добровольном заточении в своей келье. Куда больше обществу нравится румяная Дженни, чесальщица шерсти, и бодрый Петр Иванович, начальник СМУ-149. Сейчас истоки позитивного мышления принято искать в протестантской этике, но нужно признать, что похожие учения возникали и в обществах, крайне далеких от протестантизма. Скажем, СССР тоже превозносил «оптимизм советских людей», и советские актрисы, игравшие фабричных девушек, хохотали не менее заливисто, чем актрисы американские, игравшие фермерш и миллионерш.