Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Владимир Меньшов. С Верой, надеждой, любовью
Он снял как режиссер всего лишь пять полнометражных фильмов. Но этого хватило, чтобы зрители полюбили их и бесконечно пересматривали. А еще тут же разобрали на цитаты. "Не учи меня жить, лучше помоги материально", "С бумагой в стране напряженка", "Хеллоу, общежитие слушает!" - это из "Москва слезам не верит". Не уверены, что на английский язык эти фразы переводятся адекватно, но можно не сомневаться, что до американских киноакадемиков они дошли, иначе те не присудили бы картине "Оскар".
Николай Лебедев. С открытым забралом
Для меня Владимир Валентинович Меньшов был родным человеком. Думаю, как и для всех, кто сначала узнал его по фильмам. В отличие от многих критиков я сразу полюбил картину «Москва слезам не верит». Помню, как в школе сбежал с уроков и в первый раз ее посмотрел. Она так запала в душу, что через два дня я опять отправился в кинотеатр и уже привел туда родителей.
Когда сам стал режиссером, иногда сталкивался с Владимиром Валентиновичем на «Мосфильме». Но это было так: по коридору навстречу идет Эверест, Монблан, я останавливаюсь, смотрю на него снизу вверх, а он тем временем величаво движется мимо.
Позже судьба свела нас в Российском оскаровском комитете. Он был председателем, а я лет восемь — членом комитета. Там впервые узнал Меньшова как человека сдержанного и точного в оценках. Мне очень нравилось, как он вел наши заседания, всегда имел свою позицию, знал, что ему нравится, а что нет, точно это формулировал, но никогда не давил. Никогда!
Я видел, что это человек принципиальный и бескомпромиссный, он четко отстаивал свою позицию, это было его важным качеством. В то же время уважительно относился к чужому мнению, при этом продолжая защищать собственную точку зрения. Владимир Валентинович не был из породы людей, коих именуют искусными дипломатами. Правду-матку говорил в лицо. Мне нравилось, что от Меньшова было невозможно ожидать удара в спину, каких-то неясностей. Он был очень конкретен.
Мы довольно часто сходились с ним во мнениях. Я был первым, кто предложил выдвинуть на «Оскар» «Русалку» Анны Меликян, и Меньшов горячо меня поддержал, так же как и по поводу «Возвращения» Андрея Звягинцева.
Потом мы встретились на картине «Легенда № 17», поначалу я предложил ему роль председателя Спорткомитета. Мы стали общаться, я приезжал к нему домой на 3-ю Тверскую-Ямскую. И роль-то была небольшой, никому бы не пришло в голову относиться к ней так тщательно, а Владимир Валентинович обсуждал со мной каждую фразу, мы встречались и проговаривали каждую реплику, каждый поворот сюжета.
В разгар репетиций он поинтересовался:
— А кто Балашова будет играть?
Я спросил:
— Вам интересна эта роль?
— Интересна.
И мы оставили в стороне председателя Спорткомитета и с головой погрузились в Балашова — куратора из высших сфер, с которым у Тарасова не складывались отношения. Почти сразу стало понятно, что от добра добра не ищут, нашелся замечательный исполнитель. Еще Меньшова волновало, кто же будет Тарасовым. Говорил: «Лет двадцать назад я бы сам его сыграл». Уверен, он сделал бы это здорово! Владимир Валентинович сожалел, что сейчас уже поздно.
Когда я сказал, что утвердил на Тарасова Олега Меньшикова, Меньшов произнес: «Слушай, как интересно! Замечательный артист!» С большим уважением относился к Олегу, на съемочной площадке это чувствовалось.
Что меня поражало — для него не существовало мелочей, мы постоянно созванивались, встречались, Меньшов осмыслял каждую реплику, предлагал идеи. Пожалуй, только с исполнителем главной роли Данилой Козловским я больше встречался до съемок, репетируя роль. Даже с Меньшиковым виделся реже.
Владимир Валентинович частенько звонил и говорил: «Мне тут вот какая идея в голову пришла...» Если бы я был менее опытным человеком, непременно напрягся бы внутренне. Как это? Я — режиссер, а артист все время вмешивается в мою работу! Но в случае с Меньшовым понимал, что имею дело с колоссальной личностью, знал его роли, очень их любил. В детстве даже пытался ему подражать, однажды в этом признался Владимиру Валентиновичу. Мне так понравилось, когда он в картине «Собственное мнение» подрался на экране из-за Прокловой и с фингалом пришел на работу. Когда мне наставляли фингалы в дворовых потасовках, чувствовал себя Владимиром Меньшовым, таким красавцем!
В кино он всегда был настоящим. Редкая штука, ведь часто в кино человек настоящий, а в жизни — иной. Меньшов каким был на экране, таким и оставался в жизни. Правда он крайне редко играл отрицательных персонажей, но даже когда, как в «Легенде...», исполнял роль неприятного человека, наделял героя своей внутренней силой, придумывал характер, судьбу.
Когда Владимир Валентинович выстраивал образ Балашова, он относился к нему с любовью и пониманием. У актеров это называется оправданием героя — непременным требованием настоящего постижения роли. Он забирался к нему внутрь, проникал под кожу. Я рассказывал о тех съемках в программе Юлии Меньшовой, дочери Владимира Валентиновича. Очаровательная Юля расспрашивала о тех, с кем было непросто работать, я засмеялся:
— Угадайте!
Она рассмеялась в ответ, но все-таки с некоторой досадой:
— А со всеми остальными было после Меньшова-то, господи, ерунда!
Я возразил:
— Вы меня совсем не так трактовали.
Владимир Валентинович в работе был человеком въедливым, тщательным и очень конфликтным — в хорошем смысле слова. Требовалось соответствовать его уровню. Работать с такой личностью — да, бывает, что очень сложно, но при этом и невероятно интересно, а главное, ты начинаешь меняться и взрослеть. Человек меньшовского масштаба исподволь делает тебя крупнее, глубже; такое общение никогда не проходит бесследно.
Меньшов постоянно проверял меня на прочность. Поначалу я не то чтобы стушевался, но не сразу выстроил линию своего поведения на площадке, когда на ней появлялся Владимир Валентинович. В обычной жизни мы общались душа в душу, а на площадке надо было находить точные приемы работы. Он оказался не тем человеком, которому можно было скомандовать: «Постойте здесь, повернитесь сюда». Он проверял на прочность каждую деталь и режиссерскую подготовленность к работе.
Первый раз проверка проходила таким образом. Меньшов явился на площадку, когда мы уже недели две вовсю снимали. У меня были выстроены отношения с группой хоккеистов, а также актеров, которые их играли. Я ими довольно просто управлял — не в том смысле, что они мне безропотно подчинялись, просто мы нашли общий язык. А тут снимали сцену с Меньшовым, когда он приходит в раздевалку и заявляет: «От нас ждут ничьей!» Все готово, и вдруг Владимир Валентинович спрашивает: «А кто знает, что делают, как ведут себя хоккеисты в раздевалке во время перерыва?» Все замолчали, потом разом загалдели, перекрикивая друг друга. Выдающийся актер, великий режиссер, еще и оскаровский лауреат, моментально сбил всех с панталыку.
Я вдруг воочию увидел, что моя огромная группа перестала мне подчиняться. Они стали подчиняться Меньшову. Это страшно, когда так начинают себя вести не один человек и не два, а двадцать пять. Все перестали меня слышать, а я при этом должен был двигаться вперед. Честно сказать, внутренне испугался, понял, что теряю контроль над картиной. А Владимир Валентинович продолжал их накручивать, и ребята уже собрались звонить хоккеистам, узнавать, что они делают в перерывах в раздевалке, наперебой начали предлагать мизансцены.
Совершенно обалдев, я какое-то время за этим наблюдал. Не собирался сражаться, боже упаси! Но решил: раз я потерял контроль над процессом, пусть тогда Меньшов продолжает руководить. Предложил ему:
— Владимир Валентинович, прекрасно! Давайте вы разведете мизансцену, а я посмотрю и поправлю.
Сказал это совершено искренне, тут не было тонкого хода. Я просто не понимал, как мне вырулить из этого положения.
И тут Меньшов запнулся, сделал шаг назад и произнес:
— Нет, это твоя картина.
Он на секунду выпустил бразды правления, которые я тут же подхватил. Единственным человеком, который не подчинился общему порыву, оказался Даня Козловский, он даже пытался остановить коллег.
Каждый раз, как только Меньшов появлялся на площадке, моментально возникала какая-то острая ситуация:
— Где гримеры?
— Гримеры сзади вас.
— А где мой реквизит?
— Вот, пожалуйста.
Он уже успел себя накрутить, хотя все стояли рядом. Я потом понял, что таким образом Владимир Валентинович вгонял себя в нужное состояние, и стал относиться к этому как к необходимому этапу подготовки актера к сцене.
Такие провокации — как я их для себя определил — имели глубокий и серьезный внутренний смысл. Они готовили к работе не только Меньшова, но и меня. А поскольку я тоже серьезно отношусь к делу, мы быстро нашли общий язык.
Честно говоря, я лишь сейчас понял еще одну причину, которая заставляла Меньшова с утра появляться на площадке в вечно накрученном состоянии. Он попросту... боялся! Ну конечно же! Большая ответственность перед собой и перед огромной аудиторией. Понимание того, что надо сделать свою работу не просто хорошо, а лучше всех. А посему — гигантское напряжение, боязнь, что что-то может помешать добиться наилучшего результата. Такие чувства знакомы только по-настоящему крупным профессионалам и большим звездам. Когда же сцена была сделана и снята на достойном уровне, Владимир Валентинович расплывался в улыбке — и не было на свете более дружелюбного и счастливого человека.
У нас сложились теплые человеческие отношения, мы стали перезваниваться. Мало кому из коллег старшего поколения я мог просто позвонить и, что называется, поговорить по душам. Обычно требовался официальный повод. А Меньшову мог.
Недавно перечитал сценарий «Москва слезам не верит» и снова поразился тому, сколько режиссер в него внес. Позвонил ему и излил восторг: «Как вы обогатили картину!» На следующий день, естественно, в очередной раз ее пересмотрел, хотя знаю наизусть. И опять пришел в восторг, потому что увидел детали, на которые раньше не обращал внимания. К примеру велосипедистку, которая везет коромысло с ведрами по строящемуся дачному поселку; граммофон с голосом Шульженко; «Бесаме мучо» на сценах соблазнения героини; дедушку, который ведет подросшую внучку по Гоголевскому бульвару... Все это Владимир Валентинович любовно придумывал, подсматривал, подбирал для картины.
А россыпь афоризмов, которых не было в сценарии, но которые возникли на экране: «Не учи меня жить, лучше помоги материально», «С бумагой в стране напряженка», «Хеллоу, общежитие слушает!»
Сказал ему: «Вы меня сейчас проклянете, но я не мог вам снова не позвонить!» И мы опять часа два протрепались по телефону, Меньшов подробно расспрашивал про мои впечатления.
Каждый раз, пересматривая «Москва слезам не верит», я поражаюсь, какой силы картину он создал. Сколько времени прошло, а фильм живет и не устаревает, хотя я помню, с каким пренебрежением о нем высказывались наши снобы в момент рождения шедевра. И где теперь фильмы, которые когда-то поднимались ими на щит?
Многие любят картину «Любовь и голуби», и я в их числе. Ее заслуженно разобрали на цитаты. Даже врачи иногда шутят, произнося: «Инфаркт микарда, вот такой рубец». Я в восторге от Гурченко, ее фразы «Людк, а Людк!» О чем и сообщил Меньшову, а он в ответ:
— Ты знаешь, а мне не это нравится.
— А что? Какая реплика у вас самая любимая?
— «Сучка ты крашена!» — «Почему же крашена? Это мой натуральный цвет!»
И оба покатились со смеху.
Несмотря на разницу в возрасте, мы подружились. Я очень любил актера Меньшова, я обожал режиссера Меньшова, они были для меня огромными величинами, на которые равнялся, которые ценил, но тут встретил очень близкого человека.
Я искренне интересовался жизнью Владимира Валентиновича, а он откровенно о ней рассказывал. Признавался, как сложно ему приходилось в советские времена, как его задвигали, не выпускали за границу. Ведь в США на церемонию, где вручали «Оскар» картине «Москва слезам не верит», он не попал не случайно. Меньшов знал, из-за кого стал невыездным, кто написал на него донос, но при этом не называл имени. Владимир Валентинович не обозлился, никогда не держал камня за пазухой. Думаю, что тому человеку он все, что хотел, высказал, но мне так никогда и не открыл, кто это был. Меньшову завидовали коллеги, гнобили его, он об этом рассказывал.