Алиса Фрейндлих о Товстоногове, Рязанове и других легендарных коллегах
С Алисой Фрейндлих мы общались несколько лет назад. Но прошлое ведь не меняется... Как и настоящее — Алиса Бруновна остается нашей любимой актрисой. И актрисой невероятно востребованной. У нее спектакли, гастроли, съемки, насыщенная творческая жизнь. В этом интервью Алиса Бруновна вспоминала тех, с кем работала и была неразрывно связана долгие годы.
— Алиса Бруновна, в этом интервью нельзя не вспомнить художественного руководителя БДТ Георгия Товстоногова... Знаю, что с его именем у вас связана одна мистическая история...
— Спиритический сеанс. Он был один. Во всяком случае — с моим участием. Я в эти авантюры никогда ни до, ни после не ввязывалась, потому что знала — грех. Но в тот раз подружки мне предложили, и я сама не понимаю, как согласилась. Мы впятером или вшестером сидели у меня дома в гостиной за круглым столом, который и сейчас стоит на том же месте. И вот мы пустили по кругу блюдечко и вызвали дух Товстоногова, который сказал нам: «Я далеко не ушел, я постоянно в девятом ряду зрительного зала». Мы задавали еще вопросы, например я спросила: «Что меня ждет теперь в театре?» Ответ был такой: «Вам надо играть комедию». Не знаю почему, но я ее потом действительно играла. Возможно, так вышло бы и без всякого оккультизма... Но что интересно: на следующий день после спиритического сеанса я пришла в театр, и на глаза мне попался режиссерский столик, который после Товстоногова никто не трогал. Я подумала: вот и доказательство, что все это — ерунда. Столик в седьмом ряду, а не в девятом. Я поделилась этим с Ирой Шимбаревич, помощницей Товстоногова. А она говорит: «Но ведь перед первым рядом раньше стояли еще два литерных» (особые ряды, помеченные не цифрой, а буквой. — Прим. ред.). Действительно, такая у нас была прежде конфигурация театра. Значит, по факту ряд — девятый... Но, повторяю, как бы то ни было — это грех. И я была наказана. Скоро заболела очень тяжело: экссудативный плеврит непонятного происхождения. Врачи подозревали онкологию, меня в Германию отправили на обследование...
— Была серьезная опасность для жизни?
— Как выяснилось, эта болезнь меня спасла. Встречать Новый год я собиралась на даче в Сосново. Позвонила и попросила людей протопить дом. Но почувствовала себя плохо... Вместо дачи меня увезли в больницу. И вот когда я там лежала, на дачу ворвались бандиты, которые не оставляют свидетелей. Про эту банду потом в программе «Следствие вели...» рассказывал Леонид Каневский. Главарь банды — прибалт, в Юрмале убил семью коллекционера из четырех человек, чтобы завладеть картинами. В Питере директрису ломбарда задушил проводами... А потом и к нам явился. Оказалось, на мою дачу его навела какая-то подружка, которая сама в Сосново жила. Через нее и вышли на бандита. Его взяли. Даже интервью у него брали. Причем он сказал: «Вот, лишнее доказательство — не грабь там, где живешь...» Так что да, если бы не та болезнь, все могло сложиться печальнее. Без ангела-хранителя не обошлось...
— А может, это все Товстоногов... Вы с ним были единомышленниками, плодотворно работали, хоть и не слишком долго — всего шесть лет...
— В первый раз Георгий Александрович Товстоногов позвал меня в БДТ в 1978 году, когда узнал, что я развелась с Владимировым. (Главный режиссер другого ленинградского театра — имени Ленсовета — Игорь Петрович Владимиров больше 15 лет был мужем Алисы Бруновны. — Прим. ред.). Следуя логике, Товстоногов решил, что теперь я буду не прочь покинуть Театр Ленсовета. У него и роль для меня имелась — Глафира в спектакле «Волки и овцы», он собирался приступить к репетициям. Мы встречались, и я сказала: «Георгий Александрович, Игорь Петрович сейчас не в лучшем физическом состоянии. Я не имею морального права уходить из театра». Владимиров тогда лежал в больнице, у него с сердцем начались проблемы. И Товстоногов ответил: «Алиса, я вас понимаю. Когда созреете, милости прошу». Я созрела через пять лет.
— Алиса Бруновна, насколько я знаю, вы вообще мечтали не о драматической, а об оперной сцене...
— Это было предопределено тем, как прошло мое раннее детство. Вокруг бабушки — папиной мамы — в одной квартире жили три семьи: папа с нами и папины две сестры, мои тетки. Одна из них была студенткой консерватории и вышла замуж за сокурсника. И дома проходили всякие разные репетиции, распевки. Стоял инструмент, и все на нем музицировали. Папа (в то время очень популярный актер Бруно Артурович Фрейндлих. — Прим. ред.) прибегал и тоже что-то репетировал. А я ему мешала отдохнуть перед спектаклем. Так получилось, что мне от тетки достался хороший голос. У нее было замечательное контральто. Впервые я слушала оперу именно благодаря ей — в возрасте пяти лет. Тетя с мужем стали брать меня на дипломные спектакли, потому что дома не с кем было оставить. Совсем маленькой я послушала два мощных музыкальных спектакля: «Евгения Онегина» и «Корневильские колокола». И еще долгое время у меня был навязчивый сон: как убитый Ленский падает и скатывается в оркестр. Так меня впечатлила опера.
— Но все же поступать в консерваторию вы не стали...
— Отец отговорил: «Ты будешь как муха на куличе». В том смысле, что я слишком мелкая, чтобы петь в опере. Еще он сказал: «Если ты все-таки захочешь пойти в консерваторию, то сможешь иметь судьбу камерной певицы, не больше того. И там, кстати, сгодятся твои драматические способности. Ну или иди в театральный институт, раз тебе хочется осуществить эти свои страсти. Уж там-то пригодится и голос, и желание петь». Он уже был наслышан от преподавательницы нашего школьного драмкружка, с которой отец был знаком, потому что они вместе какое-то время работали в БДТ и даже дружили, что у меня есть способности. Я занималась там с шестого класса. Играла то старушек, то мужчин... Школы были женские и мужские, так что в драмкружке приходилось справляться только девчачьим составом. И когда, допустим, ставили «Женитьбу Бальзаминова», я играла Бальзаминова. На героиню я не тянула... Героиней у нас была очень красивая девочка Вероника Афанасьева...
— Значит, вы по совету отца пошли в театральный институт. Как знаменитый артист Александринки, он мог замолвить за вас словечко в приемной комиссии?
— Но он не стал. Сказал: «Как я могу за нее хлопотать, давать ей рекомендацию, когда я даже не видел ее в деле?» Отец ни разу не был у нас на наших кружковых спектаклях. Напрасно та самая преподавательница его упрекала: «Бруно Артурович, вы еще об этом пожалеете! Вы ведь, может быть, станете гордиться вашей дочкой». Но отцу было не до моего драмкружка. Мне было пять лет, когда родители расстались. Началась война, и они потеряли друг друга, и на этом семья распалась. Но какие-то моменты из раннего детства, связанные с отцом, я припоминаю. Он любил мастерить. Помню, до войны, когда мы еще жили вместе, бедность была несусветная, и он — еще начинающий актер — работал в Театре рабочей молодежи, в ТРАМе, зарплата копеечная. Но отец умел мастерить. Как-то собрал транзисторный приемник из разных деталей, очень продвинутый — такой невозможно было купить ни за какие деньги. Еще он раздобыл где-то мотоцикл убогий и сам переделал его в нормальный.
Помню, как мы, дети, обвешивали этот мотоцикл как виноградные гроздья, когда отец приезжал на нем на дачу, это был предмет невероятного восторга. Ну а после войны отец жил уже с другой семьей и дочкой и не мог следить за моими успехами или неуспехами. В том числе и сценическими. Зато я была на всех спектаклях, в которых он играл. Помню, как весь город ломился, чтобы посмотреть его Гамлета. Отец проявил особенный интерес, когда я пришла в Театр Ленсовета к Игорю Петровичу Владимирову, тогда уже моему мужу. Вот тогда отец стал следить за мной пристально. Даже пришел к нам в дом, чтобы познакомиться с Владимировым, и они долго беседовали. Был даже момент, когда Игорь Петрович предложил ему сыграть роль в Театре Ленсовета. Мы планировали сделать «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу. Там, где Цезарь уже старенький, а Клеопатра почти девочка. Не получилось, потому что у Александринки были свои планы в отношении Бруно Артуровича.