Караван историйСтиль жизни

Иван Айвазовский. Царь моря

В июне в Лондоне прошла традиционная неделя "русских торгов". Лидерами на Christie's и MacDougall's стали картины Ивана Айвазовского, который сегодня самый востребованный в мире русский живописец. При том точного количества его полотен не знает никто: считается, что их около шести тысяч. Среди отечественных художников Иван Константинович на первом месте еще в двух "номинациях": именно его работы чаще всего похищают и подделывают.

Наталия Клевалина

Летом 1848 года длинный свадебный кортеж направлялся из Феодосии в Шейх-Мамай — имение новобрачного, расположенное в окрестностях города. Неожиданно на дороге как из-под земли вырос отряд горцев и с воинственными криками окружил процессию. Не успели гости испугаться, как предводитель, известный в здешних местах Алим Азамат-оглу, подлетел к экипажу молодых, распахнул дверцу и, учтиво поклонившись, положил на колени невесты расшитый золотом платок. Через мгновение наездники умчались...

— Кто это? — только и смогла вымолвить Юленька Айвазовская, с недоумением разглядывая неожиданный подарок.

— Алимка-разбойник, — спокойно отвечал ее новоиспеченный супруг. — Да-да, самый настоящий. Но ты не бойся, он меня знает и никогда нас не обидит.

Юлия ощутила себя героиней восточной сказки. Чувства ее смешались: восхищение соседствовало со страхом. Невольно вспомнился стук дверцы другой кареты. Той, в которой много лет назад, когда она была совсем маленькой, ехала вся ее семья. Также с гиканьем налетели джигиты, и любимый отец, в последний раз обняв жену и пятерых детей, навсегда исчез из их жизни. Позже они узнали: спустя несколько дней он отплыл в далекую Палестину, где и сгинул. С тех пор мать Юлии невзлюбила этот населенный суровыми людьми и продуваемый ветрами край. А особенно — море, такое переменчивое и непредсказуемое. Неприязнь передалась и дочери.

Юлия Яковлевна попыталась прогнать неприятные мысли, но так и не смогла унять беспокойства. Как случилось, что она, такая рассудительная, вышла замуж за совсем незнакомого человека? И теперь хозяйка дома на ненавистном побережье?

...В светских домах Петербурга Ивана Константиновича Айвазовского принимали с особенным почтением. Вот уже несколько лет как художник считался завидным женихом. Помилуйте: молод, талантлив, хорош собой — в обществе единодушно решили, что он похож на Александра Пушкина, только гораздо интереснее. В тридцать лет уже профессор живописи, обласкан императором и пожалован дворянством. Но все это ничто по сравнению с его оглушительной славой. Айвазовский, по сути, первый русский художник, устраивающий персональные выставки: публика слетается на одно его имя.

Неудивительно, что в столичных гостиных судачили о новой знаменитости и, конечно же, в связи с ним упоминали имя божественной Марии Тальони — первой балерины, вставшей на пуанты, отказавшейся от грима и надевшей легкое платье. История была явно приукрашенной, но такой романтичной! Доподлинно известно, что тридцатитрехлетняя итальянка приезжала в Петербург осенью 1837 года. Она уже мировая звезда, непревзойденная Сильфида, среди ее поклонников — члены императорской фамилии. Дальше начинается легенда. Якобы в один из дней карета Марии сбивает на дороге прохожего. Тот падает, на мгновение теряет сознание...

«О, как вы неосторожны, — доносится до него французская речь. Юноша открывает глаза и видит склонившуюся над ним даму в белом. Она помогает ему встать и, поддержав под руку, усаживает в свою карету: — Я отвезу вас домой. Где вы живете?» Пострадавший отвечает, что зовут его Иван Гайвазовский, ему двадцать, он начинающий живописец и живет при Академии художеств. Вечером того же дня в Академию принесли конверт из мягкой голубой бумаги с шестью билетами на «Сильфиду» в самый лучший, четвертый ряд партера. Записки приложено не было. Но получатель не сомневался: «Это она!»

В театр Гайвазовский отправился с приятелями-академистами. Чувствовали они себя неловко. Люди весьма значительные, да что там — их профессора! — занимали куда более скромные места. После того как опустился занавес, казалось, овациям великой балерине не будет конца, в нарушение всех правил аплодировали даже дамы. Разумеется, это была она: Гайвазовский всматривался в лицо крылатой Сильфиды, полюбившей простого смертного, и тонул в ее темных глазах. После спектакля будущие художники пробрались к артистическому подъезду и дождались выхода Тальони. А она, садясь в карету, протянула Ивану розу...

Такую историю рассказывали в Петербурге. Правда, спустя десять лет после описываемых событий, когда к Гайвазовскому уже пришла вожделенная слава. Будто бы весь сезон, пока Тальони гастролировала в Петербурге, длились их романтические отношения. После отъезда Марии Иван просил академиков отпустить его практиковаться в живописи на ее родину, в Италию. Последнее было уже откровенной выдумкой. Упрашивать никого не пришлось: в сентябре 1837 года Иван Гайвазовский получил за картину «Штиль» Большую золотую медаль Академии, что автоматически давало право на двухлетнюю стажировку. Вот только отправился он не в Европу, а в родную Феодосию. О лучшем нельзя было и мечтать: вернуться в город детства, к семье и любимому Черному морю.

По одной из версий, Иван происходил из армянской семьи Гайзов, жившей какое-то время в Турции, а затем перебравшейся в Польшу, где они и стали называться Гайвазовскими на местный манер. Его отец не был старшим в семье и, оставшись без наследства, отправился странствовать по свету. Он считал себя негоциантом и назывался то Геворгом Айвазяном, то Константином Гайвазовским — в зависимости от обстоятельств. Дом и семью обрел благодаря случаю. Как-то на постоялом дворе Гайвазовский услышал, что русский царь даровал заброшенной после войны с турками Феодосии неслыханные привилегии: в 1798 году городок получил право беспошлинной торговли. К тому времени Феодосия совсем пришла в упадок, в ней проживало всего несколько сот человек. Прежде всего решили возродить порт: требовались лавки, гостиницы, рынок. Желающим бесплатно раздавали земли для строительства.

Когда в город приехал купец Гайвазовский, здесь уже кипела деловая жизнь. Вскоре у него появились собственное торговое дело, небольшой домик на берегу и молодая жена — армянка Рипсиме. Стали рождаться дети. В крупные купцы Константин не выбился, но в третьей гильдии закрепился. Все порушила война 1812 года. Торговые привилегии у Феодосии отобрали, и она вновь опустела. Гайвазовские разорились. Отец семейства пробавлялся случайными заработками, Рипсиме бралась за любую поденную работу — она слыла искусной вышивальщицей. Но несмотря на скудную жизнь и даже когда Феодосию на полтора года накрыла чума, никто из семейства не заболел и не погиб.

Семнадцатого июля 1817 года у Гайвазовских родился пятый ребенок — сын Ованес. Прожил он под родительским кровом до 1830 года. С детства мальчик рисовал самоварным углем на выбеленных стенах родного дома все, что видел. В его художествах будто дышало Черное море. Однажды эти рисунки увидел градоначальник Феодосии Александр Казначеев и повелел привести к нему юное дарование. Оказалось, кроме несомненного живописного таланта отрок виртуозно играет на скрипке.

— Как твое имя? — спросил Александр Иванович.

— Оник...

— Это по-армянски. По-русски, наверное, Ваня?

— Да, меня так часто называют.

Оник-Ваня приглянулся Казначееву. Настолько, что, когда его назначили губернатором Крыма, с разрешения родителей забрал Ваню с собой в Симферополь. Определил в Таврическую гимназию и даже поселил у себя в доме, познакомив с собственным сыном Сашей. Учителя рисования теряли дар речи, когда Ваня Гайвазовский буквально забрасывал их своими рисунками: работал он очень быстро. И с каждого листа смотрела родная Феодосия. Вскоре в судьбе мальчика появилось еще несколько добрых людей, благодаря которым он был определен «пенсионером Его Императорского Величества с содержанием за счет кабинета Его Величества». В августе 1833 года шестнадцатилетний Иван Гайвазовский переступил порог петербургской Академии художеств.

За следующие пять лет он успел влюбиться в Северную столицу. И все же самой большой любовью оставался Крым. Командированный в Феодосию, через год он отправил в Академию пять картин и просьбу не отзывать его в столицу на зимние месяцы, а позволить участвовать в военных операциях начальника Черноморской прибрежной линии генерала Николая Раевского. Сыну героя 1812 года было доверено окончательное замирение Кавказа. Гайвазовский ходил на пароходе «Колхида» вместе с Раевским, потом перешел к капитану Павлу Нахимову на линейный корабль «Силистрия». Он совершил три десанта на черкесский берег: с пистолетом и рисовальными принадлежностями наперевес участвовал в мелких стычках по усмирению горцев.

Когда летом 1840 года Иван вернулся в Петербург, две его лучшие картины «Десант Н.Н. Раевского в Субаши» и «Вид Севастопольского рейда с военными судами» удостоились чести быть представленными императору Николаю I. Но Гайвазовский вновь засобирался в дорогу — на этот раз наконец в Европу.

Первым пунктом путешествия стала Венеция. Много лет назад именно туда знакомый купец увез учиться старшего брата Ивана. За годы разлуки жизнерадостный Гарик превратился в бесстрастного монаха — архимандрита  Гавриила, насельника армянского монастыря Cвятого Лазаря. Братья проговорили весь день. На ночь Ивана разместили в келье, где когда-то лорд Байрон изучал старинные рукописи и работал над армяно-английским словарем. Гайвазовский объездил всю страну, работая со страстью одержимого и прерываясь только на сон. Готовые картины отсылал в Петербург, но некоторые демонстрировал и в Италии. Три работы, выставленные в римской галерее, принесли ему настоящую славу. Одну из них, «Хаос. Сотворение мира», со светящимся силуэтом Бога-творца над морскими волнами приобрел папа римский Григорий XVI для галереи Ватикана. После этого художника стали называть первым европейским маринистом. В кафе, где Иван обедал, потянулись зеваки: всем хотелось посмотреть на знаменитость. Сотрапезники Гайвазовского писатель Николай Гоголь и художник Александр Иванов никого не интересовали.