Как в Екатеринбурге, Шиесе и Магасе потеряли слух
Почему государство и церковь перестают слышать русский народ
Волнения по земельному вопросу в Ингушетии, «мусорные» протесты в архангельском Шиесе, теперь вот выступления против храма в Екатеринбурге — на карте страны появляется нестабильность, которую нельзя не заметить. Проблемы начинаются после того, как местная власть бесцеремонно вторгается в традиционную жизнь, встречает сопротивление, но по привычке продавливает удобное решение силой. После этого к конфликту подключаются «внешние» провокаторы или радикалы: на юге это фундаменталисты, на севере — бандиты и «решалы», на Урале — профессиональные оппозиционеры и местная медийная группа, подконтрольная гражданину США. Народные выступления становятся токсичными как для власти, так и для мирных протестующих, появляется медийная огласка, а с ней приходит ожесточение, куда более жесткое и масштабное, чем от действий ОМОНа. В итоге для решения локального вопроса приходится подключать федеральный центр и следственные органы. Появляется нарыв, который заражает соседние области и плохо поддается лечению в условиях экономической стагнации.
Позволим себе предположить, что такие истории будут множиться. Прежде всего потому, что, несмотря на все ограждающие власть законы, именно сейчас у населения появляется желание отстаивать свои коллективные права — проактивное следствие запроса на справедливость. Причем именно стихийно, а не с помощью инструментов, придуманных властью, — так надежнее и нагляднее. Вдобавок накопилось немало кейсов, где именно народные сходы помогали двигать, казалось бы, монолитные элитные интересы.
А во-вторых, налицо деградация местной бюрократии, пока не повсеместная, но уверенно расширяющаяся. Все это есть результат сильнейшей централизации власти, отъема полномочий и финансов снизу, как следствие — кадровой пустыни, чиновничьей безынициативности. Муниципальные депутаты никому не интересны. Мэров городов и глав регионов больше не выбирают, а значит, они не авторитетны ни для населения, ни для местных элит. Больше некому доносить запросы и беспокойства населения, обратная связь дает сбой. И если губернатор-назначенец рассматривает свой регион лишь как трамплин в иное федеральное кресло, он просмотрит созревание нарыва. Ведь раньше люди морщились и проходили мимо. Но не сейчас.
Удивительно, что и церковь допустила эту частичную «потерю слуха». Пусть «антиклерикальный» протест — это искусственно раздуваемая политтехнологическая накрутка, но ведь факт, что храмы все чаще становятся в центре протестов.
Уроки волнений
Всю прошлую неделю в Екатеринбурге продолжался беспрецедентный по своему содержанию и скрытой внутренней значимости конфликт вокруг строительства храма в самом центре города — на месте сквера у Драмтеатра. Спрятанные внутри этого, казалось бы, локального события сигналы трудно переоценить, и если приложить усилие и сознательно «заглушить» сбивающий с толку медийный шум, то оголится простой, но удивительный факт: впервые в истории постсоветской России храм оказался в центре столь массированного медийного, политического и идеологического скандала. Сакральное пространство буквально вырвали из его естественного положения «над схваткой» и поместили в самую гущу борьбы каких-то совершенно внешних для него сил — в мир громоздкой материи и корыстных технологий. Поразительно и то, что это перемещение уже не вызвало удивления — как будто так и должно быть.
Началось все с того, что к 300-летию Екатеринбурга — к 2023 году — городские власти решили построить в городе собор в честь святой Екатерины. Однако территорию для будущего храма долгое время не могли согласовать. В 2010 году планировали построить его на месте площади Труда, где до 1930 года и стоял исторический собор, пока его не взорвали большевики. Горожане выступили против. Через некоторое время предложили альтернативное место — насыпной остров на Городском пруду. Но и тогда общественность проект заблокировала. В 2018 году было предложено построить собор на территории сквера на Октябрьской площади, неподалеку от Театра драмы. Провели общественные слушания с участием трех тысяч человек; провели соцопросы, которые показали, что 80% опрошенных вроде бы со всем согласны. Одобрили проект, провели аукцион, определивший право аренды площади. Финансирование строительства храма взяло на себя ООО «Храм святой Екатерины». Владельцы этой организации — глава совета директоров Русской медной компании (РМК) Игорь Алтушкин и совладелец Уральской горно-металлургической компании Андрей Козицын. Утром 13 мая будущую территорию храма оградили забором, чтобы приступить к строительным работам. Тут-то все и началось.
Вечером того же дня часть местных жителей вместе с «укомплектованными» активистами собрались вокруг ограждений. Забор вскоре опрокинули и втоптали в только-только позеленевшую после зимы траву. Полиции на этот момент еще не было, а охрана оказалась не в силах сдержать напор протестующих. Территория сквера быстро наводнилась людьми. Из блютуз-колонок стали разноситься тематические песни: от заезженных «Перемен» группы «Кино» до «Юмориста» рэпера Фейса. А затем, уже ближе к десяти вечера, будто бы ниоткуда возникли и «защитники храма» — грозные и крепкие представители Академии единоборств РМК. «Спаянной» цепочкой они двинулись на рассредоточенные толпы протестующих, жестко оттесняя их за пределы сквера и восстанавливая порушенные ограждения. «Мы за храм!», «Кто к забору подойдет — упадет!» — угрожающе доносилось с другой стороны «баррикад». Прибывшая наконец полиция особенно встревать не стала — просто попросила всех разойтись, а уже глубокой ночью загадочные защитники веры покинули сквер — дальнейшая сюжетная линия развивалась без них.
На следующей день губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев пригласил представителей протестующих за стол переговоров. Но договориться не удалось: власть, как и оппозиция, на существенные уступки идти не захотела, и протесты продолжились. На этот раз на месте сквера были сосредоточены уже значительные силы полиции и Росгвардии. И снова пострадал забор — его стали разламывать и бросать в реку. Начались задержания: из нескольких тысяч участников было арестовано 28 человек. В среду вечером в том же сквере был проведен флешмоб «Включи свет»: участники акции держали в руках светящиеся предметы и скандировали «Скверу быть!» и «Это наш город!». А потом снова начались стычки с ОМОНом. В итоге был задержан еще 61 человек. Протесты, правда уже не столь многочисленные, продолжились и в четверг. Тогда же Владимир Путин предложил провести независимый опрос местных жителей, по итогу которого «меньшинство должно подчиниться большинству». Через несколько часов губернатор объявил, что в течение нескольких недель опрос будет проведен, а стройку на этот период велел заморозить.
Бессилие силы
Скандалами и протестами вокруг строительства храмов (да и вообще церковных зданий) история последнего десятилетия богата. Чего стоит хотя бы московская программа «200 храмов», в рамках которой уже была масса резонансных протестов: против храма на Ходынском поле, против храма на территории Сиреневого сада (район Северное Измайлово), против храма в парке «Торфянка» (Лосиноостровский район), против храма в Останкине. Повсеместно они сопровождались конфликтами, нетерпимой риторикой, возней провокаторов с одной и другой стороны: одни боролись за парки и зоны для отдыха, другие — за возрождение «святой Руси». Иногда дело заканчивалось нормальным компромиссом, иногда — глухим и непроницаемым забором. Можно вспомнить и громкую историю с Исаакиевский собором или закрытие мастерской и галереи «ДК Петлюра» художника Александра Петлюры, после того как Высоко-Петровский монастырь потребовал вернуть принадлежавшее ему до 1920 года здание, или совсем свежее требование РПЦ вернуть ей Спасо-Андроников монастырь. В целом для страны, где 71% исповедует православие (по данным американского исследовательского центра Pew за 2017 год), такая конфликтная тенденция кажется странной.
Однако то, что случилось в Екатеринбурге, по сути, радикально отличается от всех нашумевших в последнее время кейсов. На сквере у Драмтеатра произошла смычка двух в рамках современного мира принципиально несводимых измерений — политического и сакрального. И теперь, когда уродливость этой смычки выявилась, ее можно зафиксировать и держать в уме, потому что контуры ее выглядят угрожающе непривлекательно.
Что мы видим? Провал по всем фронтам. Не только по линии местного руководства, которое не сумело вовремя и адекватно отреагировать на протест, дождавшись аккуратного вмешательства Москвы, но и по линии церковной реакции. От диалога она как будто отказалась сразу же: вместо разговора появились какие-то накачанные «защитники веры». Да, как заверяет мэрия, изначально все вроде было согласовано, были проведены слушания и прочее. Однако когда лицо церкви в критический момент прибыли представлять люди силы, дело было мгновенно проиграно. И пусть на следующий день на место события были присланы священники, которые мягко и вдумчиво пытались выслушать протестующих, однако после них в процесс вновь вмешалась другая сила — ОМОН и Росгвардия.
Скрытый силовой метод борьбы и то молчаливое упорство, с которым церковь, к сожалению, уже не в первый раз, попав в медийный скандал, пытается его преодолеть, здесь оказались лишены какой бы то ни было сакральной или квазисакральной почвы. Представители церкви оказались на территории, на которой они изначально были обречены на провал. Простой пример. Когда жителям города, которые могут спокойно относиться к храмам и православию, могут даже искренне симпатизировать ему, говорят, что строительство новой церкви хорошо с точки зрения благоустройства территории, социальной миссии или каких-то кружков и школ рукоделия, то на этом уровне дискурса возникает вполне резонное возражение: а чем в таком случае хуже парк с такими же зданиями и кружками, или, скажем, школьный комплекс, или здание консерватории? Разве они не отвечают в той же мере тому, на что в данном случае претендует храм? Вполне претендует. Тогда чем храм «лучше»?
Храм-то не «лучше», потому что он, как здание, отвечает совершенно иной потребности — потребности встречи с Богом, которая, как данность, находится по ту сторону всего остального. Когда же ради светской мины начинают затушевывать эту сущностью грань любого храма — его сакральное, а потому и не вписывающееся в социальную логику, измерение, то выходит конфуз и для тех и для других. Его мы, в частности, наблюдали в екатеринбургской истории: Дмитрий Песков прямо сравнил строительство храма с работами «по благоустройству этой парковой зоны». Но невозможно нести веру под видом ее социальной значимости — религиозная логика приоритетов слишком упряма; она «непереводима» на другие языки. Однако этот во многом роковой переход — с внутреннего содержания на внешнее — остался незаметен. И только протесты высветили это с особой силой.
В конце концов, рассуждая уже на уровне чистой теории, церковь без нарастающего противоречия не может интегрироваться в то, что ей принципиально чуждо (в качественном смысле этого слова): любое государство есть легализованное насилие; церковь же стоит на опустошившем себя до жертвенной смерти свидетельстве ненасилия, то есть — любви. Налицо предельная амбивалентность. И именно в Екатеринбурге, в пылу гражданского, пусть и раздутого протеста, она себя вновь, но уже неприметно явила: на радость антиклерикальным силам эта амбивалентность в глазах общества закрепилась. Так, может быть, пришло время бороться не за новые территории для новых храмов, а сосредоточиться на том, как уберечь сакральность самой церкви от будущих политических манипуляций?
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl