Иосиф Райхельгауз: «Любой человек может намного больше того, что ему удается сделать»
Художественный руководитель «Школы современной пьесы» — о том, как стал режиссером, как создал свой театр и как придумывает спектакли
В театре «Школа современной пьесы» — премьера спектакля «Ангелы вышли покурить» по пьесе Олега Маслова. Действие происходит в деревенском доме недалеко от женского монастыря, в котором обнаруживается чудотворная икона. Обычный дом становится местом паломничества. Среди исполнителей ролей Александр Галибин, Иван Мамонов, Олег Царев, Джульетта Геринг, Ирина Линдт, Татьяна Циренина и другие.
Режиссер спектакля — Иосиф Райхельгауз. В 1989 году он стал инициатором создания и одним из основателей театра «Школа современной пьесы» и по сегодняшний день руководит им. Многие годы возглавляет режиссерские и актерские мастерские на кафедре режиссуры в ГИТИСе. «Эксперт» поговорил с Иосифом Райхельгаузом, поставившим более ста спектаклей в России и за рубежом, о его новой работе и режиссерской судьбе.
— Как вам удалось стать режиссером? Насколько это сложно было сделать в СССР?
— Стать режиссером сложно всегда и везде. Но надо признать, что в СССР существовали уникальные социальные лифты. Что позволило мне, юному одесситу, говорившему по-русски с сильным выговором, приехать сначала в Ленинград, а потом в Москву и поступить в лучший театральный институт — ГИТИС — без малейшего блата или протекции.
Но поначалу я долго не мог сформулировать, что это такое — стать режиссером. Еще в раннем детстве я начал понимать, что хочу что-то сочинять, чем-то творческим руководить. Довольно быстро сообразил, что из этих профессий самая доступная и понятная — писатель. Поэтому в двенадцать лет попросил маму на первые заработанные мной деньги (я остеклил в деревне коровник) купить мне письменный стол. Я понимал, что писатель — это человек, который сидит за письменным столом и пишет. К тому времени я сочинил большое количество поэм, стихотворений и разослал их во все известные газеты, отовсюду получив ответы в духе: «Простите, вы пока еще недостойны публикации в нашей “Пионерской правде”, или “Комсомольской правде”, или “Ленинской зорьке”, или “Юном ленинце”». Это меня не смущало. И когда у меня появился письменный стол, я понял, что теперь я настоящий писатель.
Но этого мне было мало, я еще хотел увидеть мир, поскольку жил на берегу моря и папа говорил мне: «Вот с той стороны Турция, чуть левее — Грузия. А правее — Румыния, потом Болгария». И я хотел найти какую-то возможность, чтобы туда доехать. Тогда еще не знал, что есть театр, гастроли и я потом объезжу весь мир, поэтому думал: «Надо стать капитаном корабля». Мне казалось, что капитан плывет куда ему хочется — выбирает страну и ведет свой корабль.
В Одессе, в городском саду, где сейчас на бронзовой скамейке сидит бронзовый Утесов, в шестидесятые годы играл джазовый оркестр. И я часто прибегал туда. Больше всего мне, конечно, нравился дирижер, потому что он этому оркестру показывал, как играть, что играть.
И вот это все — капитан дальнего плавания, дирижер и писатель —в профессии режиссера объединено. Кинорежиссер, театральный режиссер, режиссер в цирке, в политике — везде они, оказалось, есть. Через много лет мне довелось режиссировать выступление Бориса Николаевича Ельцина — я ставил его послание Федеральному собранию. Режиссура — это профессия, идущая через все сферы жизни.
— Как вы поступили в ГИТИС?
— Начал я не с ГИТИСа, сначала поступил в Харьковский театральный институт. Фамилия у меня «плохая» — антисемитизм в каких-то проявлениях реально существовал. И с фамилией Райхельгауз в Харькове можно было поступить в том случае, если до этого уже взяли человек пять-шесть с фамилиями Петренко, Коваленко, Черненко, а потом еще и с фамилиями Иванов, Петров, Сидоров. До института я учился в одесском Культпросветучилище, а еще читал книжки про Станиславского, Мейерхольда, Таирова, Вахтангова. Успел до института побыть артистом Одесского ТЮЗа, потому что… подошел им по размеру. Мне было шестнадцать лет, я проходил мимо театра и увидел объявление, что нужен артист 48-го размера. До 48-го я недотягивал, но как-то набрал воздуха и подошел. Оказалось, что их артист во ВГИК поступил. Этот артист — Николай Губенко — потом стал министром культуры Советского Союза, выдающимся артистом и режиссером. С Николаем Николаевичем Губенко мы были много лет в прекрасных, нежных, творческих отношениях. Притом что он всю жизнь, до последних дней, был коммунистом — а я коммунистов ненавидел и ненавижу.
Отработав год артистом в Одесском ТЮЗе, я поехал поступать в Москву, в ГИТИС. Мне дали рекомендательное письмо к Юлию Марковичу Даниэлю. Тогда я даже не знал, кто это такой. Я у него жил, чистил картошку на кухне и бегал на консультации в ГИТИС. А к нему приходили какие-то люди, среди которых вдруг оказался невысокий парень: «Юлика нет?» Я говорю: «Нет». Он: «Гитары нет здесь? Понимаешь, я только что песню придумал. Хочешь, тебе спою?» Я: «Давай, пой…» И он на кухонном столе, с другой стороны которого я чистил картошку, руками стал отстукивать ритм: «На границе с Турцией или с Пакистаном полоса нейтральная…» Это был Владимир Высоцкий, никому тогда не известный, которого я не оценил в тот момент.
— Какой тогда у режиссеров был статус?
— В нашем театре когда-то ставил спектакль выдающийся кинорежиссер Станислав Говорухин. И я его спросил: «Станислав Сергеевич, а как вы кинорежиссером стали?» Он говорит: «Как-то я с родителями приехал в Ялту. Прекрасный солнечный день, море, все красиво. И — снимается кино! Я смотрю, кто-то гладит костюмы, кто-то гримирует артиста, кто-то устанавливает свет, кто-то — еще какие-то приборы. Все работают, суетятся, а под большим зонтом в кресле сидит один человек и за всеми наблюдает. К нему подбегают, что-то тихо ему говорят, он то кивает, то возражает. У него чашечка кофе, сигарета… Я спросил: “А это кто?” Говорят: самый главный, режиссер. И я понял, что буду режиссером».
Все-таки частично я стал писателем, написал много книжек, но это были книжки художественные. А буквально две недели назад вышла книжка, которую я писал и редактировал больше тридцати лет — то есть с тех пор, как стал руководить мастерской в ГИТИСе. Называется книга «Во всем виноват режиссер». И это действительно так: он во всем виноват! Эта профессия и в театре, и в кино, и на телевидении — главная профессия. Мне она наиболее интересна. Она наиболее ответственная, созидательная, перспективная. Признаться, я немало сделал за свою жизнь: снял много художественных, телевизионных фильмов, сотни передач, был и радиоведущим, и телеведущим, и художественным руководителем, и главным режиссером, и режиссером-постановщиком, ставил во многих крупных театрах мира, читал лекции в университетах…
— Какое из ваших личных качеств позволило вам все это осуществить?
— Это всё гены, доставшиеся мне от моих великих, прекрасных, любимых родителей, хотя они были очень простые люди. Мой дедушка руководил большим колхозом, у него была служебная «победа», но он ездил на лошади, а за ним — водитель на «победе». Папа воевал, дошел до Берлина, расписался на Рейхстаге. Замечательная мама, умная, тонкая, могла цитировать Пушкина с любого места. Булат Шалвович Окуджава приезжал к нам в гости в загородный дом (мы жили по соседству) и поражался рассказам моей мамы. Я попросил ее записать рассказы из своей жизни. Она записала. Я по ним поставил спектакль «Фаина. Эшелон». Он множество премий получил.
Важно и то, что я родился в Одессе, — это город, в котором рождались выдающиеся творцы: Ильф, Петров, Катаев, Бабин, Багрицкий, Паустовский, Ахматова… Одесса, Одесса, Одесса! Там такой воздух, такое море. Правда, я прожил там лишь первых семнадцать лет своей жизни. Пять-шесть лет провел в Ленинграде, а большую часть жизни — в Москве и в Подмосковье. И больше люблю Подмосковье, чем Москву.
— Какой из этапов вашего становления был самым трудным?
— У меня вся жизнь трудная. Хотя в то же время и прекрасная. Мне редко снятся сны, но один и тот же сон снится из раза в раз: меня увольняют, увольняют из театра. И я в ужасе просыпаюсь. Лучшие, счастливейшие годы для меня — девяностые. В 1990 году мне было сорок три года, я уже был художественным руководителем театра, и меня впервые выпустили за границу. В Польшу. Я ехал, как на Юпитер или Марс. Девяностые для меня — это счастье. Притом что я голодал, притом что, будучи режиссером в Театре на Таганке, ночами подрабатывал на «жигулях» — чтобы кормить моих дочерей, чтобы в детской кухне молоко с творожком брать. Это нормально. Тогда мы открыли театр, для меня открылся мир, я повернулся к нему лицом.
— Как вам удалось создать театр?
— Я не верю в бога, которого распяли и который воскрес. Я читал все эти книжки и отношусь к ним как к великой мировой литературе, не более. Но я понимаю, что есть высшие законы, которые я объяснить не могу. И этим законам я благодарен. Прежде всего потому, что получил от этой жизни огромное количество подарков. И главные подарки — встречи с замечательными, интереснейшими людьми. Я работал и дружил с Чубайсом, с Гайдаром. Был знаком с Ельциным. Принимал у себя в гостях Булата Окуджаву, дружил с Андреем Вознесенским и до сих пор дружу с его вдовой. Олег Павлович Табаков, Галина Борисовна Волчек, Валентин Иосифович Гафт приезжали ко мне в гости. В стенах театра кого только не было: и Люба Полищук, с которой мы начинали, и Альберт Филозов, и Таня Васильева, и Алексей Петренко, и Лев Дуров, и Михаил Глузский, и Мария Миронова.
У меня есть такая способность — превращать фантазию в реальность. Как-то раз шел с младшей дочерью по Парижу и увидел, как выносят декорации на Елисейских полях. Говорю: «Саша, посмотри, что это за театр». Оказалось — театр Пьера Кардена. Я говорю: «Надо нам здесь сыграть!» Через полгода мы неделю играли на сцене театра Пьера Кардена, и пресса была фантастическая, и программа «Время» три дня подряд делала репортажи о «русском театре на Елисейских полях». У меня много таких случаев, когда я говорил: это будет — и это сбывалось. Так произошло и с театром. Шел по улице, увидел этот дом, сказал: «Здесь будет театр». Зашел, даже не очень понимая, что тут находится, спросил: «А где местный комитет?» Мне показали, я прошел. Сидит какая-то женщина. Говорю: «Здравствуйте, я режиссер театра “Современник”». Оказалось, в этом здании размещается издательство. Поговорили, через десять минут она привела меня к директору, еще через полчаса мы с ним выпили бутылку коньяка. На следующий день я получил комнату в этом доме. А спустя некоторое время — значительную часть здания, в котором мы открыли театр.
— Как к вам попадает текст?
— Я читаю сотни пьес — работа такая. Читаю две-три страницы и сразу понимаю, нужно мне это или нет. Знаете, как профессиональный повар выбирает, что ему нужно? У меня есть друг из Одессы, выдающийся шеф Савва Либкин. У него много ресторанов. Я с ним не раз бывал на Привозе, наблюдал, как он осматривает рыбу и говорит: «Вот эта». Вечером я пробовал эту рыбу и был потрясен. То же самое с пьесами. Полтора-два года тому назад я случайно наткнулся на пьесу «Бешеный хворост» — первый драматургический опыт Олега Маслова — и поставил ее. Спектакль получил десятки восторженных рецензий, где в мой адрес было даже сказано слово «гениальный». Через год автор принес мне еще одну пьесу. Сейчас прошел только третий спектакль, и опять: «гениально, потрясающе, фантастически!». Место действия — территория женского монастыря. Я уже признался, что я безбожник, но, вообще-то, меня всегда интересовало, кто я такой, где находится Господь Бог, есть ли Он вообще. А если есть, почему гибнут невинные люди? Как могло погибнуть шесть миллионов евреев? Почему «Титаник» плывет и тонет, чем люди это заслужили? И почему убийцы и мерзавцы хорошо живут? И вдруг мне попадается пьеса с теми же вопросами, с событиями, которые наводят на те же размышления. Я ее поставил — и получил пятьдесят рецензий со словами: «гениально», «потрясающе», «никогда в жизни не видел такого спектакля». Значит, людей тоже это интересует, и как меня это взволновало, так волнует и их.
— Что первично: встреча с автором пьесы или режиссерский замысел?
— Все первично. Я вчера уснул, страшно сказать, около трех ночи: работа, работа, работа. Утром очень тяжело просыпаюсь, а надо: весь день рабочий. Плыву в бассейне — и сочиняю спектакль! Я много раз ставил «Чайку» Чехова: в Нью-Йорке, в Рочестере, в Стамбуле, где я стал лауреатом государственной премии Турецкой Республики; в России ставил не раз. И вдруг сегодня мне опять пришла в голову эта пьеса — «Чайка», которая в Москве в двадцати театрах идет. Я плыл и думал: «Как там у Чехова? Если в первом акте повесить ружье, то в последнем оно должно выстрелить. И Треплев убивает чайку. Надо, пожалуй, сделать так, чтобы все персонажи вывесили ружья — и чтобы Треплев принес гору окровавленных чаек».
— Как вы подбираете актеров для театра?
— Я очень горжусь труппой «Школы современной пьесы». Она необычная. Здесь всего сорок артистов, это очень мало для крупного московского театра. Мы играем каждый день на двух сценах. У нас долго работал филиал в Берлине, работает филиал во Владимире. Мы регулярно выезжаем на гастроли. Десять из сорока артистов — народные. Это самое высокое звание. Только что Санаева получила звание народной артистки. Ира Алферова — народная, Саша Галибин — народный, Юра Чернов — народный, Таня Васильева — народная. И я — народный. Я много лет выпускаю студентов, артистов и режиссеров. И артисты театра — это мои ученики, притом что некоторые ученики уже давно сами вместе со мной преподают. А есть ученики, которые только что перешли на четвертый курс, но уже вовсю играют в театре. Это труппа, играющая по определенной технологии. Если вдруг я вижу, что актер не этой школы, не этой технологии, я с ним расстаюсь, не продлеваю договор. Не случайно в огромном количестве рецензий на спектакли нашего театра указывается, что здесь невероятный актерский ансамбль. Это школа, это методология, это технология. Это то, про что написана книжка «Во всем виноват режиссер».
— Как вы стали преподавателем ГИТИСа?
— Очень просто. У меня преподавал актерское мастерство великий русский артист Андрей Алексеевич Попов. Он был главным режиссером Театра Советской Армии. Как только я окончил курс, он мне и двум моим друзьям — ныне они выдающиеся режиссеры, народные артисты, профессора — предложил: «А давайте на следующем курсе вы будете преподавать у меня». При этом я работал в «Современнике» — и у директора театра Олега Павловича Табакова была своя студия, и он тоже сразу позвал меня преподавать. Вскоре великий кинорежиссер Марлен Мартынович Хуциев предложил мне преподавать в его мастерской во ВГИКе. А потом я набрал своих студентов в ГИТИСе. Сейчас мои ученики — знаменитые артисты и режиссеры. Один в Голливуде снимает. В Москве сейчас несколько главных режиссеров — мои ученики. В каждом театре среди артистов есть те, кто у меня учился. Мне нравится преподавать, это часть режиссерской профессии.
В последнее время я стал оформлять спектакли. Писал пьесы, инсценировки, долгое время вел авторскую передачу на радиостанции «Эхо Москвы» — все это часть моей жизни.
— Как вы концентрируетесь на том или ином виде деятельности, если у вас так много разноплановых задач?
— Мне многие задают тот же вопрос, очень многие не верят: как это вы столько книг написали, столько спектаклей сами поставили? Но я совершенно убежден, что любой человек может намного больше, чем он делает. И я мог бы сделать в несколько раз больше. Я все-таки немного ленив — относительно, конечно. Возможно, не идеально организован, да и другие отрицательные качества у меня есть. Плюсы в том, что все равно я живу упорядоченно. Ориентироваться в расписании мне помогает моя помощница Аня Кравченко. Она все знает, напоминает мне: «Тогда-то вы уезжаете в Санкт-Петербург. У вас там фестиваль. В такой-то день у вас презентация книги в ГИТИСе. А потом встреча в книжном магазине “Москва”, вы там лидер продаж. А сейчас у вас лекция у студентов». Она в мой телефон каждый день вносит мой график. Это первое. Второе: у меня есть заместитель по творческим вопросам — профессиональный журналист, профессиональный критик Катя Кретова. Мы с ней ярые идеологические противники, но при этом идеально работаем вместе. Я могу сесть, набросать пять страниц, отдать ей, и через два часа она отдает отредактированный, внятный текст. У меня выдающийся директор Станислав Нечаев, самый молодой в Москве, ему двадцать семь лет. Выдающийся, потому что я ему говорю: «Мы там заработаем вот столько, а вот здесь дадим премию, а это потратим на постановку спектакля». И этого достаточно.
Раз в неделю я провожу совещания, где сидит примерно десять-двенадцать моих заместителей по разным направлениям: по труппе, по артистам, по литературной части. Примерно в течение часа рассказываю о своих планах на неделю и анализирую неделю прошедшую. Все это фиксируется. Я все время в таком режиме. Не могу себе позволить освободиться раньше одиннадцати часов вечера. У меня есть такие качества, которые другим людям не совсем понятны.
— Например?
— У меня замечательный водитель Юра. Он готов меня доставить в двенадцать часов ночи в загородный дом за сорок километров от Москвы, где я ночую. Но я говорю: «Юра, поезжай домой» — и сам сажусь за руль автомобиля. Он мне: «Вы у меня работу отбираете». А я выезжаю за Кольцевую дорогу и иногда еду даже более долгим путем. Я живу в поселке Жаворонки, куда можно поехать по прямой, по Минскому шоссе, — а можно по Можайке, можно по Рублевке. Для меня это такое удовольствие!
У меня большой загородный дом, и там есть человек, которому я плачу зарплату за то, что он стрижет траву, убирает снег и сухие ветки, ухаживает за растениями. Мне огород не нужен, и моим детям он не нужен. Они получают огромные деньги. У меня дочь выдающийся, мирового уровня сценограф. Но, вот клянусь вам, я вчера вечером и сегодня занимался рассадой помидоров — звонил, чтобы мне ее принесли, а мой зять ее забрал! Огурцы, укроп я посадил. Художник Никас Сафронов выращивает яблони, и он подарил мне четыре саженца, сорт «никас». Я их посадил, и они первыми дали цветы. Для меня это значит не меньше, чем премьера. Я звоню: «Никас, ты не представляешь! На твоих яблонях вот такие цветы!» И много еще у меня таких «глупостей».
Кто-то подумает: «Он сумасшедший или что? Он что, укроп не может купить? Это стоит три копейки». А мне это в удовольствие. У меня петух, несколько куриц, и сейчас вот вылупились цыплята. Мы с внучкой, которой семь лет, как безумные носимся вокруг этих цыплят. Я сегодня утром насыпал им творожок и зернышки. Это радость.
Фото: Олег Сердечников
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl