ЭкспертHi-Tech

Агрегируй, потом разберемся

Экосистемы в России переживают бум. Все больше крупных игроков заявляет о создании своей экосистемы. Однако к этой бизнес-модели все больше вопросов. И, например, анализ BCG указывает, что лишь 15% из них будут жить долго

Алексей Долженков, Евгения Обухова, Константин Пахунов

Это похоже на сверхмощный пылесос: крупнейшие компании безостановочно покупают и запускают стартапы, «уберизируя» все подряд. Особенно выделяется Сбер: только за неполный апрель 2021-го он отрапортовал о покупке платформы для управления онлайн-торговлей InSales, инвестициях в сервис RocketData, запуске сервиса Time2Pay для взыскания просроченной дебиторской задолженности с юрлиц и сервиса видеоконференций для бизнеса плюс создал с «Ростелекомом» СП для совместных разработок в сфере технологий идентификации.

Инвесторы и сами компании считают развитие в виде экосистем безоговорочно правильным. Но уже становятся видны очертания будущего, которое ждет экосистемы, и оно не будет безоблачным. Во-первых, в дело вступают регуляторы, которым не очень нравится создание российских вездесущих аналогов WeChat.

А во-вторых, все отчетливее проступают риски, из-за которых бизнес экосистем может оказаться вовсе не таким прибыльным, как кажется.

ЦБ на страже

Банк России в апреле представил для общественных консультаций доклад «Экосистемы: подходы к регулированию». Регулятор призывает обсудить все, что касается экосистем, перед тем как начнет разрабатывать конкретные меры.

Интерес ЦБ к этому вопросу понятен. Во-первых, в России, в отличие от других стран, ведущие экосистемы часто развиваются не на основе ИТ-гигантов (Google, Amazon), а на основе финансовых институтов (Сбер, «Тинькофф»); впрочем, постепенно подтягиваются и отечественные технологические компании («Яндекс», Mail.ru Group). Во-вторых, финансовые сервисы являются неотъемлемой частью экосистем (см. «Как выглядят экосистемы в России»). «Экосистемы, безусловно, привлекательны для клиентов, они дают возможность получать в одной среде, одном приложении почти все, что нужно человеку каждый день, — рассказала в начале этого года в одном из своих выступлений глава Банка России Эльвира Набиуллина. — Но мы понимаем, что экосистемы таят и свои риски: банки инвестируют средства вкладчиков в новые бизнесы, в свою экспансию. Отдача от этих бизнесов может быть и меньше, и позднее, чем ожидает банк. Другой вызов со стороны экосистем — это возможности для злоупотребления доминирующим положением, причем не только на рынке финансовом».

За этими обтекаемыми формулировками явно читается название экосистемы, которая в первую очередь беспокоит ЦБ: это, безусловно, Сбер. Александр Ларьяновский, управляющий партнер Skyeng, соглашается, что главная причина, почему именно ЦБ (а не, скажем, ФАС России) начал регулировать экосистемы — фронда со Сбербанком, которая началась еще по поводу Системы быстрых платежей (СБП).

В целом необходимость эффективного регулирования экосистем мало у кого вызывает сомнения: ведь, если их оставить без внимания, самые сильные из них вскоре превратятся в монополистов. «ЦБ обеспокоен тем, что рано или поздно из нынешних наиболее развитых экосистем могут образоваться финансовые монополии. Превентивное регулирование, о котором говорит ЦБ, направлено на открытость экосистем и поддержку конкуренции в финансовом секторе», — соглашается с этой точкой зрения вице-президент — старший аналитик агентства Moody’s Петр Паклин. С другой стороны, если зарегулировать их слишком сильно, предупреждает аналитик, этот бизнес для российских компаний перестанет быть привлекательным. Их место очень быстро займут иностранные гиганты, которые получат преимущества за счет регуляторного арбитража.

По мнению ЦБ, на российском рынке должны работать как минимум несколько крупных национальных экосистем, конкурирующих между собой и с иностранными игроками. Пока в их качестве ЦБ перечисляет тех, кто так или иначе заявил о намерении становиться экосистемой — Сбер, «Яндекс», «Тинькофф», ВТБ, МТС и Mail.ru Group. При этом нишевые поставщики тоже должны остаться — они будут удовлетворять спрос клиентов за пределами экосистем, если качество или цена конкретного продукта или услуги, предлагаемых экосистемами, не устраивает потребителя.

Некоторые из официально названных целей концепции регулирования экосистем дополняют эту картинку. Среди них защита прав и интересов потребителей и поставщиков как внутри экосистем, так и за их периметром; отсутствие преференций для отдельных экосистем со стороны государства, в том числе эксклюзивного сращивания государственных сервисов с услугами отдельных экосистем и платформ (то есть Сберу, претендующему на роль российского WeChat как основного проводника госуслуг, эта роль не светит); предотвращение регуляторного и налогового арбитража, в том числе в пользу иностранных участников платформенных рынков.

Отдельно стоит отметить, что среди целей доклада значится участие в выработке международных принципов и подходов в отношении регулирования платформ и экосистем. К сожалению, в международной повестке этот вопрос до сих пор находится в декларативной стадии. Государства больше интересуются тем, как защитить свои внутренние рынки от иностранных игроков, нежели тем, чтобы совместно договориться об общих принципах регулирования экосистем/ платформ.

Защищать конкуренцию ЦБ планирует, регулируя сделки слияния и поглощения доминирующих экосистем, в том числе в сфере технологических компаний (так, может быть введен запрет на проведение сделок без согласования с ФАС). Возможно, российским гигантам по примеру Amazon и Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) придется выделять недавно купленные компании в самостоятельные юридические лица, а то и продавать их.

Будут также введены требования об открытой модели (в частности, обязательное использование Open API) для доминирующих экосистем и меры для предотвращения тарифной, технологической, операционной, информационной дискриминации (включая дискриминацию в части поисковой и рекламной информации) не аффилированных с экосистемой поставщиков.

Не забыли и про регулирование управления данными. По всей видимости, проект «Цифровой профиль» может стать обязательным для крупнейших экосистем. По примеру других государств планируется также ужесточить использование внутренних «учетных единиц экосистемы», включая запрет на их использование в качестве платежного средства, средства накопления и заемных средств. В случае внедрения этой меры тот же Сбер с его новеньким «сберкойном» ждет неприятный сюрприз.

Стоит отметить, что различные государственные проекты развития цифровой инфраструктуры, такие как единый информационный ресурс для МСБ, СБП, Система передачи финансовых сообщений, ЕБС, «Маркетплейс» от ЦБ, все тот же «Цифровой профиль», платформа «Знай своего клиента» и цифровой рубль, предлагается рассматривать как меры по повышению доступности сервисов для потребителей за счет создания равноудаленных независимых технологических инфраструктур. Хотя по факту это может быть опорными точками еще одной, на сей раз государственной, экосистемы.

Помешают зарабатывать

Публичной реакции большинства крупнейших экосистем на доклад ЦБ пока не было. Аналитики оценивают его сдержанно. «Основные проблемы экосистем, которые будут решаться регулированием, — это угрозы для внешних участников, в частности соблюдение антимонопольного законодательства и добросовестной конкуренции. Переход цифровых платформ к открытому типу ограничит возможность экосистем манипулировать ценами и обеспечит большую свободу для пользователей услуг. Таким образом, регулирование экосистем направлено на защиту прав потребителей и менее крупных предпринимателей», — уверен младший директор по банковским рейтингам «Эксперт РА» Анатолий Перфильев.

Однако то, что в результате нововведений могут пострадать бизнес-модели крупнейших экосистем, сомнений не вызывает. Весь вопрос в том, как минимизировать эти потери, но при этом защитить остальную экономику от монополизации прибыли самими экосистемами. «Для крупных банков — организаторов экосистем открытие доступа к платформе сторонним поставщикам снизит их собственное участие в предложении услуг и, как следствие, ограничит их возможности наращивать прибыль», — комментирует ситуацию Анатолий Перфильев.

В агентстве Moody’s также считают, что внедрение регулирования может негативно повлиять на бизнес-модели существующих крупных экосистем, так как большая часть их компонентов является закрытой или подразумевает ограниченную конкуренцию (например, наличие всего одного-двух партнеров среди поставщиков услуг). «Если новое регулирование будет внедрено, крупным игрокам придется давать доступ в свои экосистемы более мелким игрокам, в том числе банкам и прочим поставщикам. Это снизит переговорные позиции крупных игроков, повлияет на ценообразование услуг, предоставляемых в рамках экосистемы, и может удлинить период окупаемости уже сделанных ими инвестиций. В конечном счете это негативно скажется на прибыльности крупнейших экосистем», — уверен Петр Паклин.

Заплатите, чтобы мы вас удержали

Несколько дней назад Сбербанк представил подписку «СберПрайм+». За 399 рублей в месяц можно получить повышенные бонусы «СберСпасибо» (10% на АЗС и в такси «Ситимобил», 5% в кафе, ресторанах и «СберМаркете»); снятие наличных без комиссии в любых банкоматах мира; безлимитные бесплатные переводы; подписку на онлайн-кинотеатр Okko; доступ к «СберЗвуку», бесплатную мобильную связь «СберМобайл»; бесплатную доставку из «СберМаркета» и «СберЕаптеки» плюс еще ряд бонусов. Подписки в разных форматах уже существуют у «Яндекса», Mail.ru, «Тинькофф», МТС и в других экосистемах.

Подписка — очередной шаг к монетизации всего сонма сервисов, представленных в Сбере, но шаг довольно скромный. Экономисты сходятся на том, что подписка вообще скорее маркетинговый ход, нежели реальная возможность сделать экосистему рентабельной. Это лишь один из способов сохранить человека внутри экосистемы, объясняет Александр Ларьяновский. По его словам, сегодня большинство сервисов становятся безымянным товаром, «коммодити»: это просто онлайн-кинотеатр, просто музыкальный сервис, они ничем не отличаются у разных игроков, и при прочих равных клиент скорее переключится на сервис в привычной экосистеме.

«Подписка удобна тем, что ты купил — и забыл. Не надо думать, выбирать, ты просто включил фильм в онлайн-кинотеатре и смотришь», — говорит один из собеседников «Эксперта», имеющий подписку на «Яндекс.Плюс». При этом подписка отдельно на «Кинопоиск», входящий в экосистему «Яндекса», будет стоить почти столько же, сколько на «Яндекс.Плюс», а сами сервисы, входящие в набор подписки, постоянно меняются.

Другой наш собеседник рассказывает, что выбрал подписку на сервисы Mail. ru, потому что регулярно пользуется доставкой еды, что выходит дешевле с подпиской, плюс у Mail.ru в подписку входит базовый тариф такси, тогда как у других экосистем лишь более дорогие тарифы. По его словам, в дальнейшем монетизация экосистем может проходить путем перехода клиентов на более дорогие тарифы — скажем, в базовом варианте подписки не будет доступа к фильмам или музыке в высоком качестве и т. д.

Кроме того, люди, купившие подписку, автоматически переходят в разряд более привлекательных для рекламодателей, и реклама, которая все равно им предлагается даже в платных сервисах, для рекламодателей стоит дороже и приносит экосистемам больший доход.

«Монетизация в экосистеме может быть реализована множеством способов, — перечисляет Александр Дуэль, сооснователь Leo Agency. — Это может быть доход от платы за доступ к целевой информации или лицензионные сборы, доля выручки участника экосистемы или продажи товаров и услуг с добавленной стоимостью, плата за прямое взаимодействие с особо ценными пользователями или комиссия с трансакций пользователей. С потребителей премиальную оплату могут брать за гарантию высокого качества или как подписку на дополнительные или премиальные сервисы. Экосистему также можно косвенно монетизировать через доходы от рекламы». При этом владелец экосистемы должен правильно выбрать сторону/стороны, тех, кто будет платить за доступ к экосистеме или сервису, предупреждает Александр Дуэль. Три основных варианта: платят все (например, и продавцы услуг, и покупатели); платит только одна «сторона баррикад», субсидируя другую; большинство пользователей платит, субсидируя «избранных», чувствительных к изменению стоимости. И вот тут, если с самого начала неправильно выбрать тех, кто платит за сервис и доступ к экосистеме, высока вероятность больших финансовых потерь или гибели проекта, особенно на этапе старта. «Например, если взимать плату за доступ к интернет-магазину или за бронирование столика с потребителей, то, вероятно, такой сервис должен или предложить действительно “ценный набор услуг”, или умереть на кладбище “необдуманных” бизнес-моделей. Важно определить всех возможных участников и степень их готовности оплачивать пользование инфраструктурой экосистемы и, как вариант, брать плату с мотивированных и заняться субсидированием тех, кто не имеет достаточной мотивации», — говорит Александр Дуэль.

Тут возникает первый вопрос к российским экосистемам: достаточно ли платежеспособная у них аудитория? Говоря об экосистеме Сбера, часто упоминают, что у него 110 млн клиентов, то есть 70% населения страны, включая почти всех пенсионеров и некоторых детей. По данным Росстата, среднедушевой доход (в котором учитываются не только зарплаты, но и пенсии и т. д.) по итогам 2020 года составлял 35 361 рубль на человека ежемесячно, но при этом только в 20 регионах страны этот показатель выше среднего, и среди них много отдаленных «добывающих» регионов вроде Сахалина или Чукотки, а в остальных более чем 60 регионах среднедушевой доход ниже этих 35,36 тыс. рублей на человека. Например, в ЦФО есть богатая Москва — и целый ряд бедных областей вокруг нее. Таким образом, целевую аудиторию экосистем, строящих бизнес вокруг финансовых продуктов, доставки, такси и прочих сервисов, логичнее ограничить долей людей со среднедушевым доходов выше 45 тыс. рублей в месяц — их по итогам 2019 года около 40% населения. Люди, имеющие более низкие доходы, с большей вероятностью будут клиентами экосистем, складывающихся вокруг интернет-магазинов (Ozon, Wildberries, «Обувь России») и нацеленных на продажу в первую очередь товаров, а не услуг. Тем более что у них уже сейчас выстроены обширные сети пунктов выдачи товаров, тогда как тот же Сбер только начинает заниматься логистикой.

Как выглядят экосистемы в России

Кто выдержит демпинг дольше всех

Пока что экосистемы строятся за счет основных бизнесов, которые «кормят» все остальные, — в «Яндексе» это доходы от поиска и рекламы, в Сбере и «Тинькофф» сверхрентабельный банковский бизнес, убыточный Ozon пока довольствуется вливаниями инвесторов и кредитами. Но проблема в том, что строительство экосистем — процесс долгий и дорогой. К примеру, только за март 2021 года операционные расходы Сбербанка повысились на 19,7% по сравнению с мартом 2020 года — и это как раз вложения в экосистему.

«Основные расходы экосистем приходятся на капитальные затраты в части маркетинговых исследований, инновационных технологий и приобретения компаний из разных отраслей. Расширение масштаба охвата услуг также обусловливает и рост управленческих издержек, — рассуждает Анатолий Перфильев. — Для крупных банков, формирующих такие платформы, существенным риском может стать снижение востребованности продукта экосистемы из-за возможного появления на рынке более удобных для потребителей сервисов от профильных компаний. До момента выхода на окупаемость структурных составляющих экосистем расходы на их развитие несут дополнительную нагрузку на рентабельность банков как основного источника фондирования, что может поставить под угрозу денежные средства вкладчиков».

Петр Паклин более оптимистично смотрит на риски для материнских банков. «Экосистемы позволяют банкам сохранить свою собственную клиентскую базу, а также нарастить ее за счет новых клиентов, так как они получают более широкий выбор услуг в одном месте, что очень удобно. Экосистема позволяет экономить как минимум на удержании клиентов и привлечении новых. По мере развития экосистема может выйти на положительный финансовый результат», — уверен он.

Однако сейчас у экосистем период активных и масштабных вложений. «По-настоящему масштабные инвестиции в экосистему Сбер еще не начинал: основных вложений потребует e-commerce: логистика, склады и так далее, — говорит Михаил Ганелин, старший аналитик по банковскому сектору ИК “Атон”. — Гипотетически Сбер мог бы направлять на это ежегодно 50–100 миллиардов рублей из своей прибыли. На начальном этапе создания подобных сервисов главное — построить эффективную бизнес-модель и занять большую долю рынка, а затем уже наращивать прибыль, И тут больше возможностей у тех игроков, кто может дольше выдерживать период активной фазы инвестиций и расходов. У Сбербанка как у крупнейшего финансового института, конечно, колоссальные финансовые возможности, и тут важно найти правильный баланс. С одной стороны, создать национальных чемпионов в рамках своей экосистемы, что в целом хорошо для развития экономики, с другой стороны, не потратить неоправданно много средств на борьбу с конкурентами, в результате которой конкуренты отступят».

В самом Сбере объем инвестиций не комментируют, но подчеркивают, что «если убрать агрессивные планы роста, то практически все бизнесы, входящие в экосистему, окупаемые. Но так как они находятся на стадии роста, то, конечно, практически во все из них необходимо инвестировать. Уже сейчас наше в2в-направление прибыльно, а к 2023 году мы ожидаем, что наши нефинансовые b2c-бизнесы в совокупности пройдут точку безубыточности».

Экосистему от холдинга отличает возможность окружить клиента широким спектром сервисов, которые закрывают его потребности. Поэтому основными метриками здесь являются показатели кросс-продаж, интеграций, снижения стоимости привлечения клиентов и т. д., добавляют в Сбере. Официальная цель — чтобы к 2023 году количество клиентов, которые пользуются не менее чем двумя нефинансовыми сервисами, выросло до десяти миллионов человек.

«Сейчас экосистемы стараются захватить пользователей, на это идут основные затраты, — соглашается Александр Ларьяновский. — Как потом будут монетизировать, другой вопрос. Но сейчас чисто война бюджетов. Выигрывает тот, у кого более длинное финансовое плечо».

На самом деле следующий этап после занятия достаточно большой доли рынка — повышение цен, чтобы наконец-то выйти на рентабельность и покрыть затраты. Но тут есть ряд рисков. Во-первых, мы возвращаемся к платежеспособности: сколько людей смогут и будут готовы платить за сервисы другие деньги, нежели сейчас? «Яндекс» вывел сервис такси на устойчиво положительную EBITDA только в третьем квартале 2020 года, остальные сервисы (медиа вместе с «Кинопоиском», «Яндекс.Маркет», «Едадил», каршеринг и прочие) остаются в зоне отрицательной EBITDA, только в 2020 году «Яндекс» потерял на них как минимум 17 млрд рублей при выручке более 40 млрд рублей. То есть если расходы не продолжат расти, выручка этих сервисов должна увеличиться примерно в полтора раза, чтобы они показали прибыль. В принципе, это реально, хотя темпы роста выручки по каршерингу, медиа и прочим сервисам от квартала к кварталу замедляются. Но вряд ли в своей экспансии «Яндекс» действительно в ближайшее время сможет заморозить расходы.

«Олигопольный или даже монопольный игрок на рынке редко максимизирует свою прибыль за счет роста конечных цен, поскольку рост цен может грозить оттоком клиентов. Поэтому такая стратегия наименее предпочтительна, — комментирует Елена Лазько, руководитель практики стратегического и операционного консалтинга КПМГ в России и СНГ. — Монетизация экосистем содержит в себе все традиционные методы увеличения прибыли — рост выручки за счет увеличения доли рынка и синергетических эффектов, снижение затрат за счет эффекта масштаба и исключения ненужных звеньев, выход на новые рынки за счет диверсификации сервисов, например на рынок торговли данными и аналитикой».

С экономической точки зрения экосистемы эффективнее отдельных компаний в привлечении и удержании пользователя, уверяет Александр Дуэль: чем больше услуг в линейке, тем больше средняя выручка на одного пользователя. При этом часть сервисов экосистемы может вообще не приносить никакой прибыли, их основная задача — улучшать пользовательский опыт, который оказывает позитивное влияние на общую выручку экосистемы.

Платформы и сервисы экосистем пока убыточны

Чего не видно за ИТ

Оптимизм по поводу экосистем выстроен почти полностью на двух китах: эффекте масштаба и возможностях цифровой оптимизации бизнеса — той самой уберизации, позволяющей, кажется, урезать чуть ли не все затраты. «Каждый сервис, безусловно, получает поддержку от того, что находится в экосистеме, и, скажем, успех “Яндекс. Такси” во многом связан именно с этим: мы видим, что аналогичным сервисам, находящимся вне экосистем (Uber, Lyft), гораздо сложнее выйти на прибыльность, — уверен Виктор Дима, партнер, директор департамента анализа рынка акций “Атона”. — В случае с экосистемой работает узнаваемость бренда, в онлайн-бизнесе изначально лучше дела с ИТ-инфраструктурой, big data, у того же “Яндекса” огромные рекламные площади, карты, облачные сервисы, серверы — то есть все компетенции, чтобы проще и быстрее разворачивать сервисы и выводить их на прибыль. То же касается и Mail.ru: там другая основа в виде базы (соцсети), но также огромное количество рекламного инвентаря, понимание поведения пользователей и их потребностей, сильная доставка, это равноценный “Яндексу” игрок».

«Низкие цены в экосистеме возникают от исключения лишних звеньев, а не от снижения прямых операционных затрат, — добавляет Елена Лазько. — Кроме того, в больших масштабах внедрение стандартов обслуживания снижают в итоге общую себестоимость продуктов и услуг».

Правда, у потребителей все чаще возникает недовольство качеством услуг в экосистемах, особенно на тех рынках, куда те только зашли и еще не успели «освоиться», создав нужную инфраструктуру. Отдельный вопрос — качество и безопасность в случаях, когда услугу оказывает конкретный человек: таксист, курьер, доктор или репетитор на онлайн-платформах и т. д. Наконец, нередки проблемы с обратной связью: минимизируя затраты, на телефонные линии все чаще ставят роботов, «пробиться» через которых с нестандартной ситуацией крайне сложно.

Но что особенно важно, это не болезни роста, а суть новой гиг-экономики, переход к которой сторонники экосистем считают безальтернативным. Gigeconomy — это экономика разового найма. Сделал проект, доставил посылку, подвез пассажира, на которого указало приложение, получил деньги, после чего свободен в своих дальнейших действиях. Переход к подобному формату от традиционной системы занятости начался не вчера и совпал с появлением цифровых платформ и бирж фрилансеров. Мощный толчок этому явлению дало появление платформ-агрегаторов, самая, наверное, известная из которых — сервис заказа такси Uber. С тех пор заказ такси, пиццы, уборки на дом и тому подобных несложных задач парой касаний смартфона стали нормой. Курьерами и пиццей, дело, естественно не ограничилось. Например, в 2017 году у нас появилась платформа Smartseeds — своеобразный Uber для сельскохозяйственной продукции, а американская платформа Field Nation позволяет «свести» целые сервисные компании с бизнесом, которому нужно обслуживание техники.

Глашатаи уберизации труда и новой экономической модели в качестве ее главных достижений называют способность работника наконец уйти от постылого офиса и работать на себя в удобном режиме — мол, достаточно гаджета и навыков, причем в ряде случаев не обязательно быть квалифицированным специалистом. Больше работаешь — больше зарабатываешь. Клиенты, в свою очередь, получают необходимое парой кликов и по рыночной цене, а компании-агрегаторы минимизируют издержки. На деле же, кроме последнего пункта, все оказывается немного сложнее.

Опасные курьеры

Одним из краеугольных камней гиг-экономики является то, что компания-агрегатор позиционирует себя не как работодателя, а как посредника между клиентом и работником. При этом, естественно, никаких социальных и прочих гарантий она работникам не предоставляет. Более того, фактически компания ни за что не отвечает. «Платформенная экономика создана таким образом, чтобы не было в штате людей. Если кто-то и устроен по договорам, то обычно не к владельцу платформы, а в третьи фирмы. Распространяется схема использования ИП или самозанятости, что позволяет работодателю фактически уходить от налогов, от ответственности перед работниками и клиентами, — говорит председатель профсоюза “Новопроф” Иван Милых. — Вся ответственность ложится на людей, а прибыль все равно концентрируется у владельцев платформ, поскольку они диктуют свои условия. Фактически это размывание трудовых отношений. Но думать, что это какая-то новая форма, — ошибка. Это скорее скачок назад в поденный труд и батрачество. При этом вопрос не только в нагрузке на бизнес, но и в том, что бизнес подразумевает как прибыль, так и риски. Система платформенной экономики перекладывает риски на тех, кто фактически не получает прибыли. В идеале необходимо признать агрегаторов работодателями с автоматической обязанностью выполнять закон и придерживаться рамок трудового законодательства. И это не запрет, а нормальное регулирование. Например, в Англии недавно признано, что Uber является работодателем для людей, работающих в платформе».

В России самый известный протест произошел в коронавирусном 2020 году. В июле московские курьеры Delivery Club начали забастовку, сначала протестуя против политики компании в части зон доставки и драконовских штрафов, а позднее и просто из-за невыплаченной зарплаты.

Кроме работников, которых эксплуатируют сами агрегаторы, и тех, кто из-за новой экономической модели теряет работу в закрывающихся предприятиях такая экономическая модель задевает всех. Потребители «агрегированных» услуг могут получить засыпающего на ходу из-за слишком долгого рабочего дня водителя. Или некомпетентного репетитора для детей (на ряде онлайн-платформ для того, чтобы стать репетитором, достаточно прислать по почте сканы документов; проверять их подлинность никто не будет). Или недобросовестную подрядную организацию-однодневку.

«В системе платформенной занятости фактический работодатель подменяет трудовые отношения отношениями гражданско-правового характера. Несмотря на то что он фактически определяет режим рабочего времени и его продолжительность, в рамках гражданско-правовых взаимоотношений он не несет никакой ответственности за нарушение трудовых норм продолжительности рабочего времени, он может уклоняться от требований осуществлять контроль за состоянием здоровья работника, а также свободен от соблюдения гарантий по минимальной оплате труда, — перечисляет профессор кафедры управления персоналом Финансового университета при правительстве РФ Александр Сафонов. — Такой работодатель может получать экономию на зарплате, на доплатах за труд, отклоняющийся от нормальных условий. Он не тратит ни копейки на соблюдение требований по охране труда».

Это серьезно влияет на конкуренцию. Классические работодатели, использующие трудовые договоры, имеют более высокую себестоимость в части расходов на рабочую силу. Кроме того, при платформенной занятости работодатель не платит взносы в систему пенсионного и социального страхования, в фонд обязательного медицинского страхования. А это дополнительная нагрузка на федеральный и региональные бюджеты. Сами работники оказываются при невысоких зарплатах один на один с проблемой отсутствия пособий по временной нетрудоспособности, а в дальнейшем, при достижении общеустановленного возраста выхода на пенсию, должны ждать социальную пенсию через пять лет. В США борьбу с платформенными работодателями начали таксисты. В прошлом году суд Лос-Анджелеса принял решение по двум компаниям, что они должны рассматривать таксистов и курьеров в качестве работников и к ним должны применяться нормы трудового права.

Ответчики апеллировали к тому, что расходы на персонал возрастут на 20% и это приведет к удорожанию услуг, но их доводы были признаны несостоятельными. Нам достаточно воспроизвести положения, которые выработали юристы США и Великобритании: запретить использовать в платформах труд таксистов и других профессий по гражданско-правовым договорам. А к компаниям, нарушающим эти запреты, применять штрафные санкции в форме возмещения взносов во все фонды в размере отчислений от средней заработной платы за весь период применения гражданско-правовых соглашений.

Но если компании убыточны даже в условиях, когда им не приходится тратиться на своих курьеров, таксистов и прочих работников, то вряд ли их бизнес-модель выдержит, если законодательно заставят взять всех в штат.

Кстати, недавний провал IPO сервиса доставки Deliveroo на Лондонской фондовой бирже стал первым признаком того, что с экономической моделью агрегаторов все же что-то не так. Ряд крупных инвесторов прямо заявил, что в компанию с сильной зависимостью от гиг-экономики они вкладываться не готовы.

«На мой личный взгляд, агрегаторы, захватывая сначала рынки такси, а потом доставки еды, не очень хорошо подумали о том, как они будут монетизировать долю рынка, — говорит Сергей Жильцов, основатель и CEO стартапа BANTgo. — Пока их цель — захватить как можно большую долю. Так, Uber ставил целью занять 80 процентов региональных рынков. Делают они это за счет ИТ-систем и отлаженных бизнес-процессов. При этом таксисты, курьеры не являются сотрудниками. В Восточной Европе агрегаторы уже перешли к следующему этапу — они начали конкурировать за курьеров, доплачивая им за нахождение на линии, скорость доставки и так далее. Но издержки при этом (агрегаторы берут себе около 30 процентов стоимости заказа) они переложили на поставщиков еды. Это уже привело к вымиранию малого и среднего бизнеса в ресторанной сфере — фактически сервисы забирают ту маржу, которую при других условиях производители пустили бы на развитие. В целом современные тренды развития агрегаторов доставки еды вызывают у людей отторжение таких бизнес-моделей».

Сторонники экосистем противопоставляют этим аргументам снижение издержек, переход к новым моделям потребления через смартфон и новые, опять же цифровые, системы контроля качества. «В такси важны лишь две вещи: скорость подачи и цена, — убежден Виктор Дима. — Это все лучше регулируется ИТ-системами, как и операционные процессы: у ИТ-компаний больше возможностей отслеживать качество езды, отзывы о конкретном водителе. Можно сказать, что то, что есть сейчас, — это то, что компании считают адекватным уровнем сервиса, то, что устраивает и их, и водителей, и пользователей. Если бы было верно, что потребителям важна некая ответственность за таксиста, таксопарки до сих пор бы существовали. Но мы видим, что как только меняется точка входа — вместо звонка вызов переходит в смартфон, то умирает и офлайн-бизнес».

Два года назад BCG Henderson Institute проанализировал 57 экосистем в 11 регионах и обнаружил, что только 15% устойчивы в долгосрочной перспективе. Один из важных факторов для экосистем, по мнению исследователей: важно не количество участников, а количество взаимодействий или трансакций между ними. Еще важный момент: многие эффекты экосистем имеют локальный характер — например, рынки доставки еды. Растущие затраты на контроль качества и комплексную работу экосистемы могут нивелировать все плюсы от ее масштаба. Неудивительно, что многим экосистемам, по мнению экспертов BCG, легче достичь роста, чем удерживать его.

После экосистем

А что думают (и делают) те, кто не горит желанием вписываться в экосистемы корпораций? Те самые мелкие лавочники, они же «настоящий средний класс», на поглощение которых работают экосистемы вообще и главная их скрепа — цифровые платформы? «Настоящий средний класс», на радость классикам анархизма, самоорганизуется, придумывая альтернативу уберизации. Пример тому — гродненский стартап BANTgo, нацеленный на вытеснение «экосистемных» сервисов из самого чувствительного к «обезличке» сегмента — маленьких ресторанов и магазинов «на районе», которые недавно в целях самосохранения были вынуждены отказываться от собственной доставки в пользу убероподобных сервисов с их курьерами, арендующими или покупающими себе транспорт кто во что горазд.

BANTgo предлагает альтернативу и сторонникам собственной курьерской службы, и уберизаторам — аутсорсинг специализированной службы доставки на условиях подписки. Владелец кафе или магазина заключает договор с обслуживающей компанией, у которой, в свою очередь, собственный штат курьеров и парк электротранспорта (от электросамокатов до микрокаров), брендируемый цветом и лого соответствующего клиента.

По словам Сергея Жильцова, CEO BANTgo (рождавшего проект долго и тщательно — в том числе 140 часов для изучения рынка носившего робу курьера), «пузырь Uber-подобных компаний раздут. Мы строим компанию с целями устойчивого развития, которая быстро вытеснит с рынка классические модели Uber Eat».

Основная привлекательность BANTgo для инвестора в сравнении с бизнесами по модели Uber Eat — рациональное использование курьеров и транспорта (под вторым рассматриваются исключительно электрические «курьерские» модели с минимальной стоимостью километра как за счет электропривода, так и повышенных надежности и ресурса). Крепкий надежный транспорт, рациональное обслуживание «по состоянию» и «по регламенту» (для оптимизации чего используется отдельное ИТ-решение), постоянный штат курьеров (мотивированных к работе — или даже подработке, но «вдолгую») дают возможность управления качеством и затратами. Рестораторы же и лавочники получают качество обслуживания — с опрятными курьерами и их машинами, гарантированной и своевременной доставкой (то есть без уходов с маршрута, а то и вовсе пропаданием курьеров без вести). И с гарантированной кастомизацией доставки в виде брендирования, на что в BANTgo обращают особое внимание. Нам кажется, они верно нащупали главную болевую точку тех же рестораторов, потративших годы (а в Европе иногда жизни целых поколений) на выращивание собственного, пусть маленького, но привычного в округе бренда, а теперь вынужденных вписывать его название стандартным шрифтом в длинные простыни массового предложения уберизаторов.

Гигантов нигде не любят

Зарубежная практика уже показывает разные подходы к регулированию ИТ-гигантов. Так, китайское регулирование направлено на защиту персональных данных и денежных средств клиентов, а также ужесточение антимонопольного законодательства, рассказывает младший директор по банковским рейтингам «Эксперт РА» Анатолий Перфильев. В Китае сложилась особая ситуация из-за того, что долгое время местным платформам оказывались различные преференции, а регулирование было, прямо скажем, минимальным. В результате Ant Group/Alipay (Джек Ма, основатель Alibaba) и Tenpay/ WeChat Pay (Tencent) заняли 93% рынка розничных платежей страны (54 и 39% соответственно). Дошло до того, что китайскому регулятору пришлось вводить ограничения на сумму платежа, а потом и создавать государственную клиринговую платформу NetsUnion. Сейчас ужесточение регулирования в Китае продолжается: так, в январе 2021 года Народный банк Китая предложил ужесточить антимонопольные меры в отношении компаний на рынке небанковских платежей. Теперь он сможет рекомендовать Антимонопольному комитету Государственного совета КНР реорганизовать компанию, если ее деятельность затрудняет развитие рынка платежных услуг.

Регулирование экосистем в США предполагает повышенный контроль за слияниями и поглощениями, запрет приобретения кредитными организациями небанковских компаний и защиту частной жизни граждан.

В США основу регулирования экосистем составляет антимонопольное законодательство, причем вопрос о форме и размере наказания нарушителей часто решается в суде. Прямо сейчас идут судебные разбирательства против Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) и Google. При худшем раскладе Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) придется продать Instagram (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) и WhatsApp. Помимо прочего, Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) обвиняют в том, что он открывал доступ к своим программным интерфейсам (API) только тем сторонним разработчикам, которые соглашались не сотрудничать с конкурентами Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена). Например, когда в Vine был реализован функционал выкладывания видео в Twitter, был отключен доступ Vine к списку друзей на Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена). В свою очередь Google обвиняют в договоренностях о предустановке этого поисковика и установки его в качестве поисковика по умолчанию, а также в запретах предустановки других поисковиков.

ЕС развивает регулирование одновременно по двум направлениям. Во-первых, доступ к данным крупных финансовых игроков через открытые программные интерфейсы (Open API). Во-вторых, специальное регулирование цифровых платформ и экосистем, нацеленное на поддержку (потенциальных) локальных игроков путем повышенных требований к крупным (иностранным) компаниям. Например, в 2019 году Германия запретила Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) систематически объединять данные пользователей из разных источников (в том числе других сервисов Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) — WhatsApp и Instagram (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена)). В том же году Франция ввела налог на крупные иностранные технологические компании, которые оказывают услуги гражданам Франции.

Сейчас Европарламент рассматривает законопроекты «О цифровых услугах» (Digital Services Act) и «О цифровых рынках» (Digital Markets Act). В частности, в законопроекте «О цифровых рынках» устанавливаются критерии отнесения цифровой платформы к крупной или системно значимой. Они не должны отдавать приоритет продвижению своих товаров/услуг, запрещать потребителям покупать товары/услуги за пределами платформы и запрещать пользователям удалять предустановленные приложения.

Александр Астапов

Фото: Ярослав Чингаев/ТАСС, Григоров Гавриил/ТАСС

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl