Страшно сказать, с годами я разлюбил Катаева

ДилетантКультура

Валентин Катаев

1.

Страшно сказать, с годами я разлюбил Катаева: это, конечно, информация не столько о Катаеве, сколько обо мне. Но сам феномен любопытен, потому что подобное охлаждение случилось не только со мной. Интереснее — и труднее — понять, за что его любили: до поздней прозы — за пластический дар, умелую и зоркую описательность, а после — за советский авангард, весьма, впрочем, скромный.

Главные дискуссии о катаевской прозе случились в семидесятых: объектами наиболее бурной полемики стали «Алмазный мой венец» и особенно «Уже написан Вертер», который разрешили напечатать в «Новом мире», но запретили включать в десятитомник и вообще не перепечатывали при жизни автора. Под обаяние «Алмазного венца» попал даже Самойлов, но, словно пытаясь это наваждение стряхнуть, он тут же написал Лидии Чуковской, что при всём блеске катаевского стиля чувствуется, что где-то у него в душе мышь сдохла. Самойлов поэтически точен и в дневниках, и в письмах, и резче действительно не скажешь, потому что где-то на пространстве «Венца» в самом деле чувствуется неблагополучие, а грубо говоря — пованивает. Трудно сказать, в чём дело: то ли в умолчаниях о дальнейшей судьбе персонажей, которые все так или иначе попали под красное колесо, то ли в периодических верноподданных, революционных руладах, которые в семидесятые годы звучали явным анахронизмом — даже притворяться так уже было не принято. Глубоко советские черты этой прозы создавали такой же примерно диссонанс, как — ну я не знаю, как вот этот фрагмент из «Травы забвения», ставший тогда же объектом осторожной брезгливой критики: «Я понял: Бунин променял две самые драгоценные вещи — Родину и Революцию — на чечевичную похлёбку так называемой свободы и так называемой независимости, которых он всю жизнь добивался, в чём я убедился, получив от него уже после войны, в 1946 году, одну из лучших его книг “Лику”»… Ну зачем? К чему здесь эта чечевичная похлёбка? Или вот, там же: «Париж, конечно, был, как всегда, обольстителен, но мне не хватало в нём Маяковского. Я жил в отеле, который мне некогда порекомендовал Маяковский. Его уже не было на свете, а в моей записной книжке сохранился небольшой список монпарнасских отелей, продиктованных мне Маяковским, и среди них отель “Распай”, где я и поселился. Сам Маяковский, ярый “монпарнасец”, обычно останавливался неподалёку, в отельчике “Истрия” на Рю Кампань Премьер, в маленьком дешёвом номере. Он “сидел” в баре кафе “Куполь”, где его всегда можно было застать, когда он бывал в Париже. <…> Без Маяковского “Куполь” казался мне пустым. Здесь по утрам я работал над продолжением своей хроники “Время, вперёд!”, которая печаталась глава за главой в “Красной нови”, а фигура Маяковского как бы незримо стояла возле моего столика. Его “Марш времени” гремел над Советской страной, приступившей к неслыханному трудовому подвигу первых пятилеток».

Мать честная, в Париже работать над хроникой «Время, вперёд!». Собственно, не будем сейчас повторять избитости о цене, заплаченной за индустриализацию, о том, кто её осуществлял в действительности, и так далее, — допустим даже, что энтузиазм, описанный в хронике «Время, вперёд!», действительно имел место, пусть не везде, пусть не у всех, но имел. Царапает в катаевской прозе именно её эстетство: «Воздух ломался мягко, как грифельная доска» в романе о социалистической стройке, желание быть не просто сервильным советским беллетристом, но вот именно эстетом, с парижским шиком. Ясно, что советский производственный роман, но писано в Париже. Честней уж панфёровская брусковая коллективизация, чем эта экстатическая, импрессионистическая индустриализация с сильным привкусом французского гостиничного мыла — именно отельного мыла, которое советский командировочный умыкнул на память. И «Трава забвения» — она такой же, в общем, запах советского мясокомбината сквозь французский парфюм, вот в чём подвох.

Прапорщик Катаев. Портрет, опубликованный в журнале «Весь мир», 1916 год

2.

Что касается «Вертера», с ним связан последний большой шум вокруг Катаева. Ему было 83 года, а всего он прожил без году девяносто. «Вертер» был, как многажды указано, вариацией на тему раннего рассказа «Отец» и ещё одним пересказом «Девушки из совпартшколы», ненаписанного романа, бегло изложенного в «Траве забвения». Клавдия Заремба, девушка с прелестной родинкой, сдаёт белогвардейца, в которого влюблена; впрочем, история о любви к белогвардейцу и убийстве сего последнего изложена у Лавренёва в «Сорок первом» не в пример лучше и насмешливей. В протагонисте «Вертера» смешаны авторские черты и биография Виктора Фёдорова, которого в повести зовут Димой. Он был сыном одесского художника и мецената Александра Фёдорова, упоминаемого в нескольких поздних вещах Катаева. В подробном комментарии одесского филолога и коллекционера Сергея Лущика большинство прототипов раскрыты, упомянут и личный опыт самого Катаева, кратковременно сидевшего в Чрезвычайке осенью двадцатого года. Клавдию Зарембу, гражданскую жену Димы, в повести зовут Лазарева, в «Вертере» у неё уже не родинка, а небольшой белый шрам, и она опять сдаёт мужа, ибо на короткое время он примкнул к Врангелю, но тут же раскаялся и искренне перешёл на сторону советской власти. Мать Димы вспоминает, что знала когда-то эсера Серафима Лося, в котором спрятан реальный эсер Андрей Соболь (застрелившийся в 1926 году у пушкинского памятника, замечательный прозаик, кстати). Она пытается через него добиться для Димы помилования, Лось идёт к старому товарищу по каторге Максу Маркину (в реальности Дейчу), и тот даёт слово выпустить «белогвардейца», но — это в последний раз: после этого они с сентиментальным эсером Лосем враги навеки. И Маркин выпускает Фёдорова, но в газетах появляются сообщения о его расстреле, и его мать оставляет записку с проклятием всему миру и кончает с собой, отравившись снотворным. Фёдоров и обнаружил эту записку, вернувшись домой, и ничего не понял. А Наум Бесстрашный — троцкист Блюмкин, приехавший наводить порядок в одесской ЧК, — в конце концов приказывает расстрелять всех, кроме чудесно спасшегося Фёдорова: в гараж, где под оглушительный шум грузовиков расстреливают сотни приговорённых, входят в свой час и Маркин, и Лось, и Лазарева, а семь лет спустя расстреливают и самого Наума Бесстрашного. «Он хватал их за руки, пахнущие ружейным маслом, он целовал слюнявым разинутым ртом сапоги, до глянца начищенные обувным кремом. Но всё было бесполезно, потому что его взяли с поличным на границе, с письмом, которое он вёз от изгнанного Троцкого к Радеку. Его втолкнули в подвал лицом к кирпичной стене, посыпалась красная пыль, и он перестал существовать».

«Вертер» — самая несоветская вещь Катаева (наряду с «Кубиком», о котором ниже), и лучшая его вещь, вероятно, потому что творческий метод здесь не противоречит содержанию, не выглядит ложным украшательством. Катаев описывает кошмарный сон, приснившийся старому Фёдорову — и старому себе, — и весь ХХ век представляется ему таким кошмарным сном человечества, сном, от которого хочется проснуться летним сосновым утром в Переделкине, но проснуться нельзя, ибо тотчас попадаешь в другое сновидение, иногда своё, иногда чужое. И тут он прав — это действительно был кошмарный сон, предсказанный двумя главными сновидцами начала века, Кафкой и Фрейдом, выпустившими наружу подсознание; проблема в том, что ни причина, ни механика этого сна Катаеву были непонятны. Непонятны они и нам сегодняшним, и думаю, много времени пройдёт, прежде чем станет ясен общий механизм происшедшего: появились люди модерна, их кинули в топку одной мировой войны, потом другой, но они выжили всё-таки и сейчас будут переделывать мир. Катаев был этим человеком модерна, случайно уцелевшим в двух войнах и в гражданской смуте. Он потерял брата (Евгения Петрова) во Второй мировой, и вместе с ним погибла, как всегда бывает, огромная часть его души. Он оставался верен русской революции, которая этим модерном была порождена и попыталась в конце концов его задушить, как это бывает со всеми революциями. Проза Катаева — это именно проза чудом выжившего, и это ощущается в ней на каждом шагу: у чудом выжившего не бывает ощущения триумфа. Он помилованный, а не триумфатор, он спасшийся, а не победивший. И от этого ощущение, что «где-то в душе у него

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Симеон Богоприимец Симеон Богоприимец

Симеон Богоприимец — фигура загадочная и мистическая

Дилетант
7 причин, почему у тебя до сих пор нет кубиков пресса, хотя ты его качаешь 7 причин, почему у тебя до сих пор нет кубиков пресса, хотя ты его качаешь

Основные причины, почему у тебя нет кубиков пресса

Playboy
Антифашисты в немецких мундирах Антифашисты в немецких мундирах

Заговор против Гитлера окончился двойной неудачей

Дилетант
Как менялась игровая индустрия России: фрагмент книги Андрея Подшибякина Как менялась игровая индустрия России: фрагмент книги Андрея Подшибякина

Российская игровая индустрия не отстает по многим параметрам от общемировой

Esquire
Одержимый царь Одержимый царь

Победа в Полтавской битве стала возможной только благодаря железной воле Петра I

Дилетант
Следствие по делу декабристов Следствие по делу декабристов

Офицеры на Сенатской площади и офицеры на допросах — совершенно разные люди

Дилетант
Кто является автором термина «Великая Отечественная война»? Кто является автором термина «Великая Отечественная война»?

Кем впервые было произнесено название войны, которую предстояло пройти СССР

Дилетант
Квартира для любителя сложных цветов, 41 м² Квартира для любителя сложных цветов, 41 м²

Сине-зеленые оттенки стали акцентными в этом проекте

AD
«Убойный завод» начала нэпа «Убойный завод» начала нэпа

Василий Комаров - убийца, жертвами которого стали более 30 человек

Дилетант
Маячок манипулятора. Как распознать и побороть газлайтинг на рабочем месте Маячок манипулятора. Как распознать и побороть газлайтинг на рабочем месте

Газлайтеры на работе — чрезвычайно токсичные персонажи

Forbes
Безупречный мерзавец Безупречный мерзавец

Гётевский Мефистофель изящен, остроумен, парадоксален

Дилетант
Нашел место Нашел место

Юрий Борисов не заметил, как стал одним из самых востребованных актеров кино

GQ
Дети декабря Дети декабря

Декабристы — безумцы, герои, предатели или лучшие сыны нации?

Дилетант
БУЧ диета: меню на неделю, рецепты и отзывы БУЧ диета: меню на неделю, рецепты и отзывы

Диета БУЧ поможет за месяц избавиться от 5 кг

Cosmopolitan
«Николай I: Дон Кихот самодержавия» «Николай I: Дон Кихот самодержавия»

Несмотря на все старания, Николай I привёл Россию к поражению в Крымской войне

Дилетант
Общественные деятели, политики и деятели искусства вспоминают Лужкова Общественные деятели, политики и деятели искусства вспоминают Лужкова

Бывший мэр Москвы Юрий Лужков умер в возрасте 83 лет

Esquire
Лорнет Александра Первого Лорнет Александра Первого

Благословенный император был не только глуховат, но и близорук

Дилетант
Папины дочки: как воспитаны и чем занимаются Алеся Кафельникова, Лиза Пескова и Даша Тинькова Папины дочки: как воспитаны и чем занимаются Алеся Кафельникова, Лиза Пескова и Даша Тинькова

О деньгах, «золотой молодежи», строгих отцах и собственной карьере девушек

Forbes
Казнь мятежников Казнь мятежников

Мятежники были приговорены к смертной казни через повешенье

Дилетант
Миллиарды в игре: за что спонсоры любят киберспорт Миллиарды в игре: за что спонсоры любят киберспорт

Как сравнительно молодой отрасли удалось привлечь миллиарды

Forbes
Режим полета Режим полета

«Вокруг света» отправился в Оман

Вокруг света
Правильные права для российских людей. Как мы можем помочь президенту истолковать Конституцию Правильные права для российских людей. Как мы можем помочь президенту истолковать Конституцию

Настоящая неделя прав человека случилась в России

СНОБ
Керенский: первая любовь революции Керенский: первая любовь революции

Мог ли изменить ход истории глава Временного правительства в 1917 году

Дилетант
Эдуард Лукоянов: Верность Эдуард Лукоянов: Верность

Фрагмент из новой книги поэта Эдуарда Лукоянова

СНОБ
«Остров дядюшки Сэма» «Остров дядюшки Сэма»

Слава Алькатраса вышла далеко за пределы США

Дилетант
ГИБДД против чиновников: кто тормозит отмену порога +20 км/час ГИБДД против чиновников: кто тормозит отмену порога +20 км/час

Споры об отмене нештрафуемого превышения скорости вышли на новый уровень

РБК
Экю, пистоли, ливры… Экю, пистоли, ливры…

Давайте же разберёмся, что такое ливр, экю, пистоль и более поздний луидор

Дилетант
Даёшь рельеф: сушка тела в домашних условиях Даёшь рельеф: сушка тела в домашних условиях

Как избавиться от лишнего объема и смоделировать силуэт мечты без спортзала

Cosmopolitan
Дело об убийстве угличском Дело об убийстве угличском

Дело розыскное 1591 года, об убийстве царевича Дмитрия Иоанновича

Дилетант
Джуд Лоу — о «Новом папе», кайфе 40-летних и любимой газировке Соррентино Джуд Лоу — о «Новом папе», кайфе 40-летних и любимой газировке Соррентино

За ответами на волнующие нас вопросы о «Новом папе» мы обратились к Джуду Лоу

РБК
Открыть в приложении