Страшно сказать, с годами я разлюбил Катаева

ДилетантКультура

Валентин Катаев

1.

Страшно сказать, с годами я разлюбил Катаева: это, конечно, информация не столько о Катаеве, сколько обо мне. Но сам феномен любопытен, потому что подобное охлаждение случилось не только со мной. Интереснее — и труднее — понять, за что его любили: до поздней прозы — за пластический дар, умелую и зоркую описательность, а после — за советский авангард, весьма, впрочем, скромный.

Главные дискуссии о катаевской прозе случились в семидесятых: объектами наиболее бурной полемики стали «Алмазный мой венец» и особенно «Уже написан Вертер», который разрешили напечатать в «Новом мире», но запретили включать в десятитомник и вообще не перепечатывали при жизни автора. Под обаяние «Алмазного венца» попал даже Самойлов, но, словно пытаясь это наваждение стряхнуть, он тут же написал Лидии Чуковской, что при всём блеске катаевского стиля чувствуется, что где-то у него в душе мышь сдохла. Самойлов поэтически точен и в дневниках, и в письмах, и резче действительно не скажешь, потому что где-то на пространстве «Венца» в самом деле чувствуется неблагополучие, а грубо говоря — пованивает. Трудно сказать, в чём дело: то ли в умолчаниях о дальнейшей судьбе персонажей, которые все так или иначе попали под красное колесо, то ли в периодических верноподданных, революционных руладах, которые в семидесятые годы звучали явным анахронизмом — даже притворяться так уже было не принято. Глубоко советские черты этой прозы создавали такой же примерно диссонанс, как — ну я не знаю, как вот этот фрагмент из «Травы забвения», ставший тогда же объектом осторожной брезгливой критики: «Я понял: Бунин променял две самые драгоценные вещи — Родину и Революцию — на чечевичную похлёбку так называемой свободы и так называемой независимости, которых он всю жизнь добивался, в чём я убедился, получив от него уже после войны, в 1946 году, одну из лучших его книг “Лику”»… Ну зачем? К чему здесь эта чечевичная похлёбка? Или вот, там же: «Париж, конечно, был, как всегда, обольстителен, но мне не хватало в нём Маяковского. Я жил в отеле, который мне некогда порекомендовал Маяковский. Его уже не было на свете, а в моей записной книжке сохранился небольшой список монпарнасских отелей, продиктованных мне Маяковским, и среди них отель “Распай”, где я и поселился. Сам Маяковский, ярый “монпарнасец”, обычно останавливался неподалёку, в отельчике “Истрия” на Рю Кампань Премьер, в маленьком дешёвом номере. Он “сидел” в баре кафе “Куполь”, где его всегда можно было застать, когда он бывал в Париже. <…> Без Маяковского “Куполь” казался мне пустым. Здесь по утрам я работал над продолжением своей хроники “Время, вперёд!”, которая печаталась глава за главой в “Красной нови”, а фигура Маяковского как бы незримо стояла возле моего столика. Его “Марш времени” гремел над Советской страной, приступившей к неслыханному трудовому подвигу первых пятилеток».

Мать честная, в Париже работать над хроникой «Время, вперёд!». Собственно, не будем сейчас повторять избитости о цене, заплаченной за индустриализацию, о том, кто её осуществлял в действительности, и так далее, — допустим даже, что энтузиазм, описанный в хронике «Время, вперёд!», действительно имел место, пусть не везде, пусть не у всех, но имел. Царапает в катаевской прозе именно её эстетство: «Воздух ломался мягко, как грифельная доска» в романе о социалистической стройке, желание быть не просто сервильным советским беллетристом, но вот именно эстетом, с парижским шиком. Ясно, что советский производственный роман, но писано в Париже. Честней уж панфёровская брусковая коллективизация, чем эта экстатическая, импрессионистическая индустриализация с сильным привкусом французского гостиничного мыла — именно отельного мыла, которое советский командировочный умыкнул на память. И «Трава забвения» — она такой же, в общем, запах советского мясокомбината сквозь французский парфюм, вот в чём подвох.

Прапорщик Катаев. Портрет, опубликованный в журнале «Весь мир», 1916 год

2.

Что касается «Вертера», с ним связан последний большой шум вокруг Катаева. Ему было 83 года, а всего он прожил без году девяносто. «Вертер» был, как многажды указано, вариацией на тему раннего рассказа «Отец» и ещё одним пересказом «Девушки из совпартшколы», ненаписанного романа, бегло изложенного в «Траве забвения». Клавдия Заремба, девушка с прелестной родинкой, сдаёт белогвардейца, в которого влюблена; впрочем, история о любви к белогвардейцу и убийстве сего последнего изложена у Лавренёва в «Сорок первом» не в пример лучше и насмешливей. В протагонисте «Вертера» смешаны авторские черты и биография Виктора Фёдорова, которого в повести зовут Димой. Он был сыном одесского художника и мецената Александра Фёдорова, упоминаемого в нескольких поздних вещах Катаева. В подробном комментарии одесского филолога и коллекционера Сергея Лущика большинство прототипов раскрыты, упомянут и личный опыт самого Катаева, кратковременно сидевшего в Чрезвычайке осенью двадцатого года. Клавдию Зарембу, гражданскую жену Димы, в повести зовут Лазарева, в «Вертере» у неё уже не родинка, а небольшой белый шрам, и она опять сдаёт мужа, ибо на короткое время он примкнул к Врангелю, но тут же раскаялся и искренне перешёл на сторону советской власти. Мать Димы вспоминает, что знала когда-то эсера Серафима Лося, в котором спрятан реальный эсер Андрей Соболь (застрелившийся в 1926 году у пушкинского памятника, замечательный прозаик, кстати). Она пытается через него добиться для Димы помилования, Лось идёт к старому товарищу по каторге Максу Маркину (в реальности Дейчу), и тот даёт слово выпустить «белогвардейца», но — это в последний раз: после этого они с сентиментальным эсером Лосем враги навеки. И Маркин выпускает Фёдорова, но в газетах появляются сообщения о его расстреле, и его мать оставляет записку с проклятием всему миру и кончает с собой, отравившись снотворным. Фёдоров и обнаружил эту записку, вернувшись домой, и ничего не понял. А Наум Бесстрашный — троцкист Блюмкин, приехавший наводить порядок в одесской ЧК, — в конце концов приказывает расстрелять всех, кроме чудесно спасшегося Фёдорова: в гараж, где под оглушительный шум грузовиков расстреливают сотни приговорённых, входят в свой час и Маркин, и Лось, и Лазарева, а семь лет спустя расстреливают и самого Наума Бесстрашного. «Он хватал их за руки, пахнущие ружейным маслом, он целовал слюнявым разинутым ртом сапоги, до глянца начищенные обувным кремом. Но всё было бесполезно, потому что его взяли с поличным на границе, с письмом, которое он вёз от изгнанного Троцкого к Радеку. Его втолкнули в подвал лицом к кирпичной стене, посыпалась красная пыль, и он перестал существовать».

«Вертер» — самая несоветская вещь Катаева (наряду с «Кубиком», о котором ниже), и лучшая его вещь, вероятно, потому что творческий метод здесь не противоречит содержанию, не выглядит ложным украшательством. Катаев описывает кошмарный сон, приснившийся старому Фёдорову — и старому себе, — и весь ХХ век представляется ему таким кошмарным сном человечества, сном, от которого хочется проснуться летним сосновым утром в Переделкине, но проснуться нельзя, ибо тотчас попадаешь в другое сновидение, иногда своё, иногда чужое. И тут он прав — это действительно был кошмарный сон, предсказанный двумя главными сновидцами начала века, Кафкой и Фрейдом, выпустившими наружу подсознание; проблема в том, что ни причина, ни механика этого сна Катаеву были непонятны. Непонятны они и нам сегодняшним, и думаю, много времени пройдёт, прежде чем станет ясен общий механизм происшедшего: появились люди модерна, их кинули в топку одной мировой войны, потом другой, но они выжили всё-таки и сейчас будут переделывать мир. Катаев был этим человеком модерна, случайно уцелевшим в двух войнах и в гражданской смуте. Он потерял брата (Евгения Петрова) во Второй мировой, и вместе с ним погибла, как всегда бывает, огромная часть его души. Он оставался верен русской революции, которая этим модерном была порождена и попыталась в конце концов его задушить, как это бывает со всеми революциями. Проза Катаева — это именно проза чудом выжившего, и это ощущается в ней на каждом шагу: у чудом выжившего не бывает ощущения триумфа. Он помилованный, а не триумфатор, он спасшийся, а не победивший. И от этого ощущение, что «где-то в душе у него

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Судьи под судом Судьи под судом

Процесс над судьями вскрыл преступную сущность гитлеровского правосудия

Дилетант
Скоро все случится! Скоро все случится!

Близится новогодняя ночь. Переживаете, что придется встретить ее в одиночестве?

StarHit
Ленин Бессмертный Ленин Бессмертный

Ленин жил! Ленин — жив! Ленин будет жить!

Дилетант
Digital-дороги Digital-дороги

Цифровые технологии уже помогают решать проблемы с перегруженностью дорог

РБК
Пот, кровь, слёзы и крест Пот, кровь, слёзы и крест

В конце XI века десятки тысяч людей отправились освобождать Иерусалим

Дилетант
Папа Микки-Мауса: 7 мифов об Уолте Диснее Папа Микки-Мауса: 7 мифов об Уолте Диснее

Создатель «счастливейшего места на земле» и первый замороженный человек

Вокруг света
Ухо капитана Дженкинса Ухо капитана Дженкинса

Как из-за одного конфликта разразилась война, ставшая практически мировой

Дилетант
Секреты бодрого утра: как пользоваться кофеваркой в домашних условиях Секреты бодрого утра: как пользоваться кофеваркой в домашних условиях

Приятно начать день с чашечки ароматного кофе!

Cosmopolitan
«Убойный завод» начала нэпа «Убойный завод» начала нэпа

Василий Комаров - убийца, жертвами которого стали более 30 человек

Дилетант
«Будем честны: женщины тоже изменяют» «Будем честны: женщины тоже изменяют»

Женщины изменяют не реже, чем мужчины

Psychologies
Подлинный Пестель Подлинный Пестель

Раритетный портрет Павла Ивановича Пестеля

Дилетант
Илон Маск и его конкуренты: 3 компании, которые уже в ближайшие годы начнут доставлять туристов в космос Илон Маск и его конкуренты: 3 компании, которые уже в ближайшие годы начнут доставлять туристов в космос

Самые вероятные кандидаты в космические туроператоры ближайшего будущего

Esquire
Александр: из эллина в азиата Александр: из эллина в азиата

Выдающийся полководец превратился из «первого среди равных» в азиатского деспота

Дилетант
Папины дочки: как воспитаны и чем занимаются Алеся Кафельникова, Лиза Пескова и Даша Тинькова Папины дочки: как воспитаны и чем занимаются Алеся Кафельникова, Лиза Пескова и Даша Тинькова

О деньгах, «золотой молодежи», строгих отцах и собственной карьере девушек

Forbes
Безупречный мерзавец Безупречный мерзавец

Гётевский Мефистофель изящен, остроумен, парадоксален

Дилетант
Мафия, фанатики и Караваджо на eBay: как работает итальянская арт-полиция Мафия, фанатики и Караваджо на eBay: как работает итальянская арт-полиция

Работа арт-отряда карабинеров — все равно что гангстерская остросюжетка

РБК
Казнь мятежников Казнь мятежников

Мятежники были приговорены к смертной казни через повешенье

Дилетант
Обещанного сорок лет ждут. Почему радужные обещания власти в принципе невыполнимы Обещанного сорок лет ждут. Почему радужные обещания власти в принципе невыполнимы

Разбираемся, почему обещания властей оказались пустыми

СНОБ
Дети декабря Дети декабря

Декабристы — безумцы, герои, предатели или лучшие сыны нации?

Дилетант
Андрей Малахов после звездных скандалов закрыл журнал «СтарХит» и покинул сайт Андрей Малахов после звездных скандалов закрыл журнал «СтарХит» и покинул сайт

47-летний Андрей Малахов объявил о закрытии своего журнала

Cosmopolitan
Слухи о моей жизни Слухи о моей жизни

Биография великого писателя и юмориста Марка Твена

Maxim
Софья Таюрская: горячие фото солистки нашумевшей группы «Little Big» Софья Таюрская: горячие фото солистки нашумевшей группы «Little Big»

Яркая, дерзкая и очень талантливая Софья Таюрская

Playboy
Михаил Горбачёв: «Лёша, б...!» Михаил Горбачёв: «Лёша, б...!»

Президент Горбачёв не смотрел сериал «Чернобыль», но очень им интересовался

Дилетант
Михаил Грушевский: «Сын уже шутит, как взрослый» Михаил Грушевский: «Сын уже шутит, как взрослый»

Пародист о легкости в браке и мальчишестве в душе

StarHit
Сыск об упрямом старичке Сыск об упрямом старичке

Коллекция следственных протоколов Руси разных веков

Дилетант
Как я живу с 30% зрения: рассказ девушки, почти ослепшей из-за простуды Как я живу с 30% зрения: рассказ девушки, почти ослепшей из-за простуды

Каково это - жить, когда видишь только половиной левого глаза

Cosmopolitan
От войны до войны От войны до войны

В каких условиях была выстроена советская медицина

Дилетант
Как сохранить секрет, но при этом не сойти с ума: научный метод Как сохранить секрет, но при этом не сойти с ума: научный метод

С научной точки зрения, хранение тайны может нанести вред психике

Популярная механика
1990: Лихие и крутые 1990: Лихие и крутые

В январе 1991 года на Пушкинской площади открылся первый «Макдоналдс»

Esquire
«Лекарства заканчиваются в субботу». Поможет ли возобновление поставок иностранных препаратов больным муковисцидозом «Лекарства заканчиваются в субботу». Поможет ли возобновление поставок иностранных препаратов больным муковисцидозом

В РФ перестанут поставлять три основных антибиотика для терапии муковисцидоза

СНОБ
Открыть в приложении