Почему так сложно
Продвигается экономическая интеграция на постсоветском пространстве
Одной из центральных тем деловой повестки Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ-2024) в этом году стала интеграция в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Накануне форума на заседании Высшего Евразийского экономического совета 8 мая в Москве президенты 
Армении, Белоруссии, Казахстана, Киргизии и России отметили заметный прогресс в интеграционных процессах на пространстве ЕАЭС. Этот прогресс, в частности, выразился в высоких темпах роста взаимных грузоперевозок и в устранении целого ряда административных барьеров (технических, санитарных, ветеринарных и т. п.), которые препятствовали взаимным поставкам товаров и услуг. Но не все так просто.
На заседании ЕАЭС говорилось о том, что уровень экономического сотрудничества между странами—членами союза еще очень далек от желаемого, а проблем по-прежнему много. Как следствие, экономические эффекты, получаемые за счет межстрановой интеграции, пока еще слишком малы.
Проблема недостаточной экономической интеграции характерна не только для ЕАЭС, но и для всего постсоветского пространства. Это выглядит довольно парадоксально, так как на территории бывшего СССР до сих пор остается много предпосылок для того, чтобы эта интеграция сохранялась и даже развивалась. Одно только «пространство 1520» в виде разветвленной сети железных дорог, обладающих одинаковой колеей, создает целый спектр вариантов для взаимовыгодного межстранового сотрудничества: совместный транзит в интересах третьих стран, кооперация в сфере железнодорожного машиностроения, совместное строительство метро и т. д. А есть еще масса одинаковых технических стандартов; множество сходных проектных решений; русский язык, который прекрасно выполняет функции языка межнационального общения в бывшем СССР, и многое другое. Для того чтобы понять, как и почему деградировало экономическое сотрудничество между постсоветскими странами, надо вспомнить нашу недавнюю историю.
Экономика позднего СССР была полна тяжелых проблем и противоречий. Эта экономика потеряла динамику, ее эффективность постоянно снижалась, в ней плохо работали механизмы обратной связи, она обладала крайне негибкой системой цен, ее мучали сильнейшие структурные перекосы, дефициты, ведомственная несогласованность и другие очень серьезные болячки.
Но тем не менее это была большая и сильная экономика, которая могла производить очень многое. Которая в полной мере извлекала пользу от эффекта масштаба и разделения труда. Которая достаточно рационально использовала конкурентные преимущества входивших в состав СССР союзных республик, выстроив их разумную экономическую специализацию. Поэтому, например, в республиках Средней Азии с их жарким климатом и разнообразным минеральным сырьем в больших объемах выращивались теплолюбивые сельскохозяйственные культуры и создавались мощные предприятия добывающей промышленности. А в относительно бедных природными ресурсами и хорошими почвами республиках Прибалтики и Белоруссии были созданы крупные обрабатывающие производства, выпускавшие различную технику и потребительские товары. Такие решения позволяли советской экономике поддерживать уровень производственных издержек на низком уровне и довольно уверенно наращивать количественные показатели выпуска.
Экономика позднего СССР обладала мощным ресурсным потенциалом. Этот потенциал включал и накопленный физический капитал в виде очень масштабных производственных и непроизводственных фондов, вполне развитых инфраструктурных сетей, многочисленных разведанных месторождений ценных полезных ископаемых и т. д. И качественный человеческий капитал — население с довольно высоким уровнем образования и неплохой демографической структурой. И вполне дееспособный сектор науки и высоких технологий.
Теоретически этот потенциал (или, во всяком случае, его значительная часть) мог вполне эффективно работать и после распада СССР за счет использования сложившихся кооперационных связей. Но в дело вмешались идеология, большая политика и желание некоторых людей быстро разбогатеть.
Многие люди, проводившие экономические реформы в постсоветских странах, имели стойкие предубеждения чисто идеологического характера. Они искренне считали, что все связанное с плановой экономикой и любые ограничения для рыночных механизмов,— это плохо. А максимально свободный рынок и любые результаты его функционирования — это хорошо. Эти люди радостно приветствовали исчезновение десятков предприятий и повсеместные разрывы межреспубликанских кооперационных цепочек, говоря, что это «созидательное разрушение» по Шумпетеру. И ждали, что потом придет прекрасный новый собственник, заберет высвободившиеся ресурсы у закрывшихся предприятий и все наладит. Правда, откуда в токсичной среде трансформационного кризиса возьмется этот замечательный новый собственник с необходимыми деньгами, знаниями и желанием восстановить производство, они задумывались гораздо меньше. И если в начале реформ еще звучали бодрые предположения о скором приходе множества благонамеренных и богатых иностранных инвесторов, то потом эти надежды довольно быстро растаяли. А экономики постсоветских стран между тем провалились в очень глубокий кризис.