Призрак изобилия
Как на ВДНХ вернулся пафос
ВДНХ в следующем году отмечает 85-летие. Это место проектировалось как выставка достижений будущего и на протяжении всего своего существования демонстрировало посетителям образы грядущего достатка, какими они представлялись в разные эпохи,— то в виде дружбы народов, то в виде шашлыков. Иван Давыдов прогулялся по ВДНХ с начала 80-х до наших дней, из советского счастья в постсоветскую разруху и обратно, и посмотрел, как эти образы утрачивали пафос и обретали его снова.
Трудно описать, что такое пафос. Словарные определения не спасают, хотя словосочетание «пафосный чувак» понятно всякому. Или, допустим, «пафосный кабак». Пафосность кабака, кстати, легко определить, оценив количество заседающих в нем пафосных чуваков с соответствующими спутницами.
Но я почему-то уверен: окажись современный москвич на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке сталинских времен, даже и он сообразил бы, что это место пафосное. А ведь современные москвичи не самые сообразительные люди на свете, знаю по себе и заявляю ответственно. Она, конечно, как Москва, не сразу строилась, постепенно обрастала чугунными колосьями и прочими знаками изобилия, цветущими среди павильонов, заставляющих вспомнить учебник по истории Древнего мира. Отсылка — сделанная, конечно, неосознанно, помимо воли созидателей,— к величию рабовладельческих империй прошлого. Не без пошлости, но пафос не бывает без пошлости, тут пуристу стоит смириться.
И, в общем, понятно, в чем пафос. Понятно, для чего все эти дутые металлические початки, гроздья каменного винограда и статуи быков-производителей. Это обещание. Не все ведь можно сказать вслух, но здания и монументы тоже иногда превращаются в слова. Советский человек однажды забудет, что такое голод,— вот он, пафос. Вот о чем на самом деле пели свинарка и пастух. Впрочем, этого своего обещания сталинский режим сдержать не смог.
Сам я этого всего не видел, я, понятное дело, видел уже ВДНХ. Больше сорока лет я смотрю время от времени на эту выставку. Я рос, она старела и даже, как казалось, умирала. Теперь все наоборот.
Первый взгляд — восторженный взгляд ребенка. Мне было лет шесть. Вокруг — идеальный Советский Союз в миниатюре. Неудержимая дружба народов и бесконечные достижения народного хозяйства. И живой Карандаш в Зеленом театре. Я застал. Поход на его выступление стоил мне поездки на пони. «Хочу на понях!» — так формулировалось требование, но мама осталась непреклонной. Она до сих пор считает, что была права тогда. Карандаш, легенда, успели увидеть. Наверное, это и правда круто: маленький человечек бегал по сцене, за ним — маленькая черная собачка. На трибунах смеялись. Я ничего не понимал и грустил. Я-то хотел на понях.