Наперекор Бажову
Алиса Горшенина: женские корни волшебной сказки
Художница из Нижнего Тагила Алиса Горшенина (род. 1994) изобретает новый уральский фольклор, то есть сочиняет сказки, используя разные способы повествования — живопись, графику, фотографию, коллаж, видео, анимацию, керамику, объект, инсталляцию. Однако основным медиумом в этом нарративе всегда выступает текстиль, а главной героиней — сама рассказчица, которой, несмотря на программную автопортретность, удается придать личной мифологии универсальный характер.
Лица как лубочные солнце с месяцем, анфас и в профиль; глаза, роняющие огромные слезы, причем слезы подчас тоже с лицами; крылья, нередко — с глазастыми перьями; сердце, кровоточащее или напоминающее новорожденного младенца; кровеносная система как корни, врастающие в землю,— казалось бы, мифологический словарь Алисы Горшениной насчитывает немного лексем, но они варьируются до бесконечности, вступая друг с другом в сложные комбинации, так что ими описывается целая фантазийная вселенная, сочиненная с поразительной изобретательностью. Эта вселенная — женская, вся она равняется одному телу, женскому, но не расчлененному и разбросанному по свету коварным врагом, как тело Осириса, а, напротив, добровольно распадающемуся на части, чтобы составить единое целое с природой. Повсюду оно, то есть она: ее глаза глядят из чащи леса, ее слезами заливает поля, ее лицо восходит над горизонтом, ее руки ветвятся, а ноги пускают корни, она воспаряет над землей на крыльях с глазастым оперением. И хотя мотивы этого женского мифа абсолютно универсальные, маски и костюмы автопортретны, так что во всех гибридных существах, имена которых неизвестны науке фольклористике, узнается художница по имени Alice Hualice (псевдонимом стала обидная кличка из времен ее школьного, подросткового блогерства). Маски и костюмы, представляющие собой текстильные объекты, могут выставляться по отдельности, собираться в инсталляции или вживляться в заброшенные деревенские дома. Но их высшее предназначение — играть в бесконечном сказочном спектакле, вернее — перформансе, запечатленном в фотографиях, фотоколлажах, видео и анимации. Главная героиня карнавала — сама художница, иногда какие-то роли отводятся членам семьи. Однако посторонним притронуться к этому суррогатному телу не дозволено, и дело не в каком-то бабьем суеверии, а в том, что маскарадные облачения — как кожа, содранная с Марсия.
Семья, задействованная в горшенинском перформансе «самоискусствления», в некотором роде артистическая: отец, в миру — механизатор, самостоятельно выучился живописи маслом, писал космические абстракции, рисовал и ваял фантастических существ: дочь росла с ощущением, что и у нее есть этот художественный ген. Горшенина родилась и провела дошкольные годы в деревне Якшина на реке Ирбит, потом семья переселилась в Нижний Тагил, но связь с малой родиной окажется важным мотивом в личной мифологии художницы — она станет возвращаться в Якшину, чтобы поселять свои сказочные создания в брошенных избах. Обнаружив на обоях гуашевую «фреску» с изображением египетских богов, чуткие к искусству родители отправили дочь в одну из нижнетагильских художественных школ (детское увлечение Древним Египтом проявится позднее во многих образах, например в живущих своей независимой жизнью гигантских всевидящих глазах). После она без особых усилий поступила на худграф Нижнетагильского пединститута. И хотя за десять лет активной выставочной деятельности (студентка-старшекурсница, она уже участвовала в 3-й Уральской индустриальной биеннале 2015 года) к ней пришла всероссийская и отчасти европейская известность, Горшенина продолжает жить и работать в Нижнем Тагиле.
В пору ее студенчества худграф Нижнетагильского пединститута растерял авангардный дух, каким, кажется, отличался на рубеже 1990-х и 2000-х, во времена группы «Зер Гут», и тем, кто собирался становиться художником, а не педагогом, приходилось самим устраивать свою творческую судьбу. Вместе с однокурсниками Сергеем Власовым и Егором Нестеровым Горшенина основала группу Second Hand (2013–2016) — они сразу заявили о себе, организовав фестиваль независимого искусства в кинотеатре «Урал», благодаря чему перезнакомились со всем нижнетагильским андерграундом, музыкальным, литературным и художественным. В частности, подружились с группой ЖКП («Жизнь как перформанс») и получили приглашение выставляться в их самоорганизованной галерее «Кубива». Горшенина экспериментировала с самыми различными медиа, от керамики и графики до фотоперформанса и инсталляции. Занималась стрит-артом — кое-что из ее опытов до сих пор сохранилось в Нижнем Тагиле, скажем, мурал «Купание красного меня». Правда, самую известную работу ей пришлось закрашивать собственными руками — под угрозой отчисления из института и под крики о вандализме и богохульстве: это были «Семь святых дев худграфа», фрески на облупленных столбах ограды факультетского здания, в которых остроумно сталкивались две обычно не встречающиеся друг с другом художнические дисциплины — обнаженная натура и иконопись. Скандал, принесший Горшениной нежданную медийную популярность, стал чем-то вроде боевого крещения и травматичной инициации — текстиль, сделавшийся главным предметом ее любви, превращался из мягкого, девического материала в броню, доспех, оборонительное оружие в сражениях за право быть художницей.