Религия, алкоголь и наркотики: почему люди с пограничным расстройством ищут себя в них
Почему для людей с пограничным расстройством личности (ПРЛ) характерно саморазрушительное поведение? Ответ на этот вопрос есть у Дарьи Завьяловой, которая прошла путь от ложных диагнозов и зависимостей до поддержки психотерапевта и открытия себя настоящей. В своей книге «Мы живем на Сатурне. Как помочь человеку с пограничным расстройством личности» (издательство «Альпина Паблишер») она рассказывает об особенностях ПРЛ, переживаниях «пограничников» и способах им помочь. Публикуем фрагмент из этого труда.
Американский психолог, создатель диалектической поведенческой терапии Марша Линехан отмечает, что пациенты с ПРЛ «восприимчивы к духовному опыту». Когда это процитировали в одной из групп поддержки людей с пограничным расстройством личности, в комментариях иронично заметили: «Конечно, восприимчивы — иначе крыша может вообще отлететь».
От этого замечания я немного загрустила. Конечно, если это действительно кому-то помогает — здорово. Но на мне это не сработало.
Знаете, как высокий человек неосознанно сутулится, если вокруг него только люди низкого роста? Я вела себя примерно так же. Даже если я чувствовала, что преобладающая точка зрения слишком узка для меня, я все равно подчинялась ей, надеясь войти в состояние потока. Мне было жизненно необходимо встроиться в какое-то общество с правилами и рамками.
ПРЛ временно позволяло мне это, а потом дергало поводок: пойдем, мы здесь уже все знаем и во всем разочаровались — поищем что-то посущественнее. В итоге мое расстройство пережевало и выплюнуло любой духовный опыт, который только может предложить этот мир: от религии и идеологии до психоактивных веществ и алкоголя.
Верую, ибо абсурдно
Мир «мистического и непознанного», увы, похож на интернет: что бы вы там ни искали, обязательно найдете. При этом чаще всего рационального зерна там не будет, конечно, но даже временная поддержка может оказаться критично важной.
Я попыталась примерить на себя с десяток религиозных систем, при этом не отказываясь полностью от научного подхода. Он всегда был для меня самым верным и безопасным, но до конца все-таки не удовлетворял — и вот почему.
Религия дает крайне простые ответы на самые критичные для пациента с ПРЛ вопросы: «Кто я?», «Что я должен чувствовать?», «Как мне реагировать?». Вне религии, например в науке, приходится кропотливо разбираться в сложных вещах, и оказывается, что все твои эмоции, реакции, проблемы и отношения — не божественный замысел, а результат химических процессов. Иногда этот процесс можно (хотя и с трудом) контролировать, иногда — нельзя.
Это шокирует и вызывает протест.
Примерно по тем же причинам, то есть из-за простых ответов на сложные вопросы, религия остается популярной даже среди тех, кто не болен ПРЛ. Просто беспокойства «обычных» людей выкручены у нас до максимума; в остальном их природа ничем не отличается.
И здоровому, и пограничному мозгу нравятся простые ответы
Но безусловное принятие любых религиозных догм тоже вызывало у меня протест. Поэтому, например, оказавшись в кругу политеистов, я даже различных божеств видела как концентрацию идей.
На моей первой татуировке, которая относится как раз к тому времени, изображен Чернобог — он воплощает отрицание всего, даже самого себя. Получилось вполне символично; до постановки диагноза «ПРЛ» оставались годы, а я уже подошла к характерной для пациентов мысли — «меня нет, я невозможна и неприемлема».
Как-то из-за татуировок меня остановил наряд патрульно-постовой службы. Два сотрудника, оба, кажется, младше меня, спросили, не состою ли я в какой-нибудь секте, и потребовали показать документы. С каменным психопатическим лицом я объяснила: понятия не имею, что именно набито на моей коже.
— Да все сейчас так делают. Стильно, модно, молодежно.
Я знала, что ответ поставит их в тупик, — и он поставил. Настолько, что никто из них даже и не взглянул в мой паспорт. На это я и рассчитывала: тогда я не догадывалась, что у меня ПРЛ, но о способности «считать» человека за секунду давно знала. Это, кстати, один из самых неожиданных подарков от пограничного расстройства, и мы к нему еще вернемся.
В то время мне вообще частенько приходилось общаться с сотрудниками правоохранительных органов, и каждый раз это происходило примерно так: внешне спокойно, но с чувством острого кайфа внутри. Что вы мне сделаете, раз я формально ничего не нарушаю? А случались эти эпизоды и из-за татуировок, и из-за символики радикальных идеологий, и просто из-за того, что я была в гуще протестной толпы.
— Зачем в Москву приехали? — спросил как-то полицейский, увидев в паспорте мою подмосковную прописку.
— Гуляю.
Он протянул мне паспорт.
— Много вас тут… гуляющих.
— А я не с ними, — ответила я и окинула взглядом толпу из пяти-шести сотен людей. И это была чистая правда. Не веря в то, что протесты могут что-то изменить, я все равно лезла в эту толпу — здесь была жизнь, здесь люди были объединены чем-то общим, и я страстно хотела побыть среди них.
«Пограничной личности особо притягательными кажутся культовые группы, сулящие безусловное принятие, структурированные социальные рамки и четко очерченные пределы идентичности» — Джерольд Крейсман, Хэл Страус, «Я ненавижу тебя, только не бросай меня: Пограничные личности и как их понять».
Любая идеология в итоге оказывалась какой-то мелкой возней, приправленной политикой, — и я снова обращалась к мистическому, испытывая при этом отчаянный стыд: ведь я же человек с научным мышлением, я не верю в божественный замысел!..
Но мне очень этого хотелось. Мне было все равно, откуда придет рука помощи.
Шаманская болезнь1, например, иногда объясняется наличием эпилептического очага, иногда — шизофренией или истерией (это устаревший в психиатрии термин, но по отношению к шаманской болезни встречается именно такая формулировка). В то время мне как раз ошибочно диагностировали шизофрению. Если это так сложно лечить в традиционных обществах, думала я, значит, с этим справляются немедицинскими методами, и усаживалась за изучение вопроса. Как-то раз я даже говорила с учеником настоящего шамана, и он, не зная о моем диагнозе, предположил у меня ту самую шаманскую болезнь.