Уйти, чтобы вернуться...
Парадное, шаверма, «в Питере — пить» и прочие парадигматические артефакты тонко оттеняют аутентичный колорит города, располагающего отключиться от мира, настроиться на романтический лад и усесться за мемуары минувшего дня.
Кажется, им легко насытиться за пару дней — настолько город щедр на краски. И, дав себе зарок в ближайшее время не появляться на берегах Невы, через месяц или шесть прикатить за новой порцией избыточных впечатлений. Точно определить их природу малореально — практически все достопримечательности так или иначе знакомы. Хотя бы заочно — по Вырицкому гобелену и календарю на олимпийский 1980 год, подаренным тетей из Когалыма после поездки в Ленинград по профсоюзной путевке. По сюжету блокбастера «Невероятные приключения итальянцев в России» или по той же 50-рублевой купюре образца 1997 года, оставшейся до зарплаты.
Ты многократно ловишь себя на мысли о капризах питерской погоды. И по Ватсапу доказываешь тамошнему приятелю, что культурность, духовность и цивилизованность аборигенов, как и везде, заканчиваются после третьей рюмки, обещая под занавес общения, что ноги твоей в колыбели русской интеллигенции не будет.
Но наступает день — и вновь садишься в поезд, чтобы через четыре часа распихать рюкзаком очередную партию таких же странников, ступить на площадь Восстания и нырнуть в неповторимую атмосферу Санкт-Петербурга. Это желание объяснить даже себе непросто. Но противиться ему еще труднее.
Попасть в историю
Шумный, бело-зелено-желтый от таксомоторов Лиговский проспект вызывает мимолетное желание вернуться в фойе Московского вокзала, взять обратный билет и безотлагательно со скоростью 200 км/ч умчаться восвояси. Но разномастная толпа свежеприбывших уже выносит тебя на Невский, в секунду меняющий полярность настроения трогательной заботой об историческом облике города. Процесс послевоенного восстановления не перечеркнул главное — особенный характер Северной столицы, привитый граду во второй половине XVIII столетия. Случайный пожар 1736 года уничтожил всю деревянную застройку нечетной стороны улицы, и с 1766-го здесь возводили уже исключительно добротные каменные здания.
Той же нечетной «теневой» стороной, что считается менее запруженной пешеходами (ничего подобного), ты проходишь мимо колоннад, башенок и скульптур на парадных фасадах домов, чью уютную малоэтажность не уродуют стеклянные громадины бизнес-центров. Даже громкие названия известных брендов почти не нарушают гармонию: вывески — единственное, что связывает архитектурный ансамбль истории с настоящим. Суета и шумиха понемногу стихают, а может, просто питерский темп жизни начинает овладевать подсознанием. Далеко впереди вспыхивает золотом шпиль Адмиралтейства...
По пути через арки иногда забредаешь в одинаково понурые колодцы старых питерских дворов, приветствующих непрошеного гостя гулким эхом голубиного воркования или скрипом колес тачки дворника. Делаешь привал для чашки кофе на летней веранде незнакомого гастро-паба, а то и бокала пива в том же радушном Kriek. И бредешь дальше, к Аничкову мосту, что чернеет в двух сотнях метров четырьмя бронзовыми скульптурами «Покорение коня человеком». Их воспевал Блок, живописал Хармс: «Где скакуны поводья рвут, согнув хребты мостами, пророк дерзает вниз ко рву сойти прохладными устами». Если перед Фонтанкой свернуть направо на набережную, добраться по Литейного (небольшим крюком заскочив в мемориальную квартиру Анны Ахматовой в Фонтанном доме) и перемахнуть через Неву, можно дойти до здания из красного кирпича с высоким забором и колючей проволокой, что на улице Арсенальной, 9. Здесь в середине прошлого века располагалось психиатрическое отделение при исправительном доме (тюрьме), где