Артефакт особого назначения
С некоторыми предметами мы расстаемся легко. Но есть то, что мы готовы охранять, как военную тайну, и передавать по наследству, даже если вещь давно сломана и не имеет материальной ценности. Что нами движет и так ли это безопасно, как кажется?
Тяжелую чугунную швейную машинку с ножным управлением производства Подольского завода 46-летняя Елена вот уже много лет перевозит с квартиры на квартиру, из города в город. Последние три года «старая боевая подруга» не работает, но хозяйка в любом месте находит для нее «красный угол». «На ней шила моя бабушка во время войны, учила и меня. С помощью этой машинки появились на свет мое выпускное платье, многие другие наряды. Если я избавлюсь от нее, лишусь важной части жизни и силы, а еще предам память дорогого человека».
В наше представление о себе включены не только биография, жизненные этапы, но и то, что нас окружает: дом, одежда, семья. Об этом писал психолог Уильям Джеймс, вводя понятие эмпирического «Я»1. Причем мы допускаем в наше «Я» не все подряд, а проводим селекцию. Иногда трудно понять, почему мы «одобрили» одну вещь и не приняли другую. Попробуем разобраться, что стоит за такой привязанностью.
Знак принадлежности к роду
«Первоначально термин «привязанность» использовался только применительно к эмоциональной связи с родителями. Сейчас он включает отношение к природе, городам, районам, дому и вещам, – поясняет доктор наук, автор концепции психологического пространства личности Софья Нартова-Бочавер. – Благодаря нашей привязанности вещь начинает обладать гипертрофированной ценностью». Предмет, который долго хранится в семье, становится для нас знаком семейной идентичности. И не обязательно предмет: идентичность может быть, например, диетической, когда рецепт блюда передается и воспроизводится из поколения в поколение. «Вы можете приготовить пироги по рецепту моей бабушки, я расскажу как. Но я точно знаю, что у вас не получится тот вкус, – делится 34-летняя Ирина, – и бабушка, и мама, и я всегда готовили «на глазок». Никаких точных дозировок. А вкусно так, что пальчики оближешь». Присутствие старых вещей и историй (в том числе и рецептов) удерживает связь с прошлым, если принадлежность к семье мы считаем своим ресурсом. «Но мы охотно расстаемся с тем, что маркирует нашу прошлую идентичность, которая в настоящем неактуальна, – продолжает Софья Нартова-Бочавер. – Обручальные кольца многие спокойно снимают, если развод проходит без страстей».
У разных народов свои отношения с предметным миром. «В японской культуре предмет, который долго, более 100 лет, находится в доме, начинает жить собственной жизнью. У сибирских народностей считается, что умершая душа не сразу попадает в загробный мир – примерно год она пережидает в какой-то вещи», – рассказывает системный семейный психотерапевт, этнопсихолог Игорь Любитов. Семейная история проявляется в разных модальностях: в реликвиях, воспоминаниях, преданиях. И не важно, сколько стоит значимая для нас открытка, кукла, вязаная салфетка, настольная лампа... Обстоятельства, при которых мы их получили, или связанные с ними события придают им особый смысл, наделяют аурой, силой и энергетикой.
«У меня была традиция: как только я приезжала на дачу, включала свет и заводила старый бабушкин будильник, который тарахтел как трактор, – с улыбкой вспоминает Софья Нартова-Бочавер. – Но однажды он не завелся. Началась паника. Я бросилась искать в интернете такой же, нашла и купила. Но решила все же и старый починить. Женщина-мастер заменила ему кожух с голубого на коричневый и объяснила причину поломки – усталость пружины, но успокоила: «Сердце у него осталось прежнее». Теперь у меня два «трактора». Я, будучи психологом, стала искать какие-то параллели: усталость пружины – это усталость дома, отношений и еще бог знает чего. Сейчас подумываю купить синий кожух, какой был у будильника прежде». Нам важно, чтобы вещи сохраняли вид, были такими, какими запомнились. В этом для нас залог постоянства, неизменности мира и воспоминаний.
Пупс вместо памятника
У тех, кто вырос в СССР, особое отношение к имуществу – чрезвычайно бережное. Ведь практически вся советская эпоха сопровождалась тотальным дефицитом. Многие советские люди были одним большим кружком «Умелые руки»: ничего не выбрасывалось, а квартиры напоминали склады. Не всегда эти вещи были нужны, но – «Авось пригодится!». Даже само слово «авоська» родилось в советскую эпоху – вдруг случайно удастся что-то купить. Но далеко не все определялось потребительской востребованностью. «Во все времена в каждой семье были предметы, которые хозяева наделяли особой смысловой нагрузкой, символическим богатством, – говорит доктор исторических наук, исследователь истории игрушки Алла Сальникова. – При этом они не обязательно обладают эстетической или материальной ценностью, но с ними связаны истории, легенды, а иногда и тайны: благодаря им передается память следующим поколениям». Бывает, что мы даже не догадываемся, какие воспоминания запечатлены в доставшихся нам старинных вещах, и все-таки ощущаем их влияние. «В моей практике был случай: ко мне обратилась молодая семья. Вместе с ребенком они поселились в квартире бабушки, – рассказывает Игорь Любитов, – и младенец очень волновался, когда папа подносил его к большому пупсу: тот был размером с малыша и сидел на шкафу. Затем мы выяснили, что у отца семейства были братья и сестры, о которых он ничего не знал: они умерли до его рождения. Эта игрушка была приобретена для них. Мы стали разбираться, как происходит «контакт» куклы и младенца. Папа подносил мальчика к шкафу, и было непонятно: то ли пупса показывают ребенку, то ли ребенка пупсу». Для бабушки эта кукла была