Где проходят границы измены
Испытывая смутную тревогу в отношениях, мы не всегда понимаем, есть ли для этого причины, есть ли у нас право на это чувство или нам что-то «кажется»… Несколько историй об этом и комментарии психологов.
“Мы живем с Андреем год, – делится 29-летняя Полина, – и все было хорошо, но недавно друзья рассказали, что после работы он часто, чуть ли не каждый день, ходит в кафе со своей коллегой. Когда я спросила его, какие у них отношения, он сказал: мы с тобой не женаты, у тебя нет права задавать мне такие вопросы. Наверное, он прав, но мне плохо».
«Моя жена медсестра, мы поженились три года назад, – вспоминает 45-летний Игорь. – До этого она была замужем за другим, но развелась, чтобы быть со мной. Проблема в том, что, когда ее бывший болеет, она ездит к нему делать уколы. Я не понимаю, почему он не может вызвать медсестру из поликлиники, и мне неприятно представлять себе, как она колет его в голый зад. Не могу убедить ее, что это неправильно. Она отвечает, что виновата перед ним, денег у него мало, а здоровье слабое, и так далее. Мне приходится терпеть, хотя внутри все кипит от ярости».
«За шесть лет замужества я ни на кого другого не смотрела, – вздыхает 29-летняя Анастасия, – а сейчас не понимаю, что со мной. Формально я верна, я не сплю с другим. Но это только потому, что он мне не предлагал. Я знаю, что хочу этого! Хотя осознаю, что, наверное, это разрушит мою семейную жизнь».
Измена или нет? Мы задаемся этим вопросом применительно к себе и близким – а иногда даже к историям, которые напрямую нас не касаются. Если только один раз, то считать ли это изменой? А если в отпуске, случайно, на вечеринке? Откуда начинается измена? Так трудно определить эту грань. Но при этом кажется, что, если бы мы смогли точно провести черту, многое в жизни стало бы яснее. Измена – тема, которая мало кого оставляет равнодушным. Может быть, дело в нашем родном языке – он суров с нами. По-английски все звучит мягче: affair – роман, adultery – прелюбодеяние, infidelity – неверность. Примерно так же обстоят дела и во французском. А в русском измена в любви называется тем же словом, что и преступление против государства. Может быть, это язык диктует нам сильную тревогу и чувство вины? «Дело не столько в словах, которыми мы это называем, сколько в заряженности этой темы, – не соглашается эмоционально-фокусированный терапевт Римма Максимова. – Вопрос о привязанности – ключевой для нашего самоощущения, для чувства безопасности. А безопасность – базовая потребность каждого. Для своего благополучия мы все нуждаемся в надежной и безопасной привязанности. А измена, связь на стороне, интрига – как бы мы это ни назвали – то, что этой привязанности угрожает». И, ощущая угрозу, мы начинаем беспокоиться. Что касается вечного вопроса «кто виноват?», то его, вероятно, диктует наша историческая память. «В современных российских представлениях о семье по-прежнему много патриархальной нормативности, – замечает семейный психотерапевт Сергей Медведев. – ХХ век прошел в социальных потрясениях, говорить о семье, осмыслять перемены было некогда, поэтому наши взгляды отстают от реальности».