Джим лежа
Линч на конюшне, Джармуш в панк-сквоте, синтезатор, черепаха и злые корейские продюсеры – «Правила жизни» вспоминают героические истории со съемок первых фильмов великих режиссеров.
Первый фильм – это всегда вызов обстоятельствам и системе. Но прежде всего – самому себе. Сложность состоит именно в том, чтобы не сдаться и дойти до конца. Уже по первому фильму становится ясно, на что готов режиссер ради будущей карьеры: где в его жизни красные линии и существуют ли они для него в принципе. «Безумство храбрых – вот мудрость жизни!» Кино это касается в полной мере.
В дебютных работах молодые режиссеры буквально расщепляют себя на молекулы, чтобы побороть остатки лени и робости, оставшиеся от прошлой жизни, убить в себе чрезмерную рефлексию, боязнь кому-либо не понравиться и готовность идти на компромисс, – и, собрав себя заново, становятся новыми людьми, которым открываются Канны, Венеция и Московский кинофестиваль. Или не становятся. Вторые всегда будут смотреть на первых с долей зависти и утешаться тем, что победителям просто повезло. Но дело редко бывает в одном только везении.
Как минимум половину 1970-х начинающий сюрреалист Дэвид Линч провел в заброшенном складском помещении (киногруппа называла его «конюшней») в спальном районе Лос-Анджелеса, выданном ему киношколой. Там он и снимал свой дебютный фильм, отвлекаясь на непрестижные подработки вроде развозки почты; ему катастрофически не хватало денег на съемки, и он постоянно одалживал у друзей и семьи. Несмотря на то что молодому режиссеру выделили финансирование – около десяти тысяч долларов, – деньги быстро закончились: масштабный замысел Линча не укладывался в заявленный бюджет.
Чтобы залатать финансовые дыры, Линчу даже пришлось прервать съемки на полтора года. В одной из сцен фильма главный герой спускается в прихожую, поворачивает ручку и выходит за дверь. А в действительности за дверь актер Джек Нэнс вышел лишь спустя полтора года.
Режиссер еженедельно выплачивал каждому члену группы гонорар от 12,5 до 25 долларов, а когда деньги кончились совсем, дал право на долю прибыли от проката. Первая жена развелась с Линчем практически сразу после начала съемок – участь музы и по совместительству спонсора экспериментального кино Пегги Линч совсем не радовала. Особенно когда муж ночью не спит дома, а снимает кино, потому что днем «конюшня» занята другими людьми.
К слову, мрачное помещение «конюшни» прекрасно подошло для продакшена и привнесло в фильм соответствующий антураж. Группа занимала здесь пять-шесть комнат, сеновал и пару гаражей. В них были организованы съемочная площадка, гримерная, монтажная, комната для реквизита, столовая и ванная. Вскоре Линч и вовсе переехал сюда жить. Получилась своего рода домашняя киностудия. «Это был мир. В моем воображении существовал мир между фабрикой и соседними с ней домами. Небольшая, неизвестная, кособокая, почти беззвучная заброшенная местность, наполненная еле заметными деталями и маленькими страданиями», – рассказывал режиссер.
Как и подобает фильму, снятому на стыке эпох, а именно такими были 1970-е с их Новым Голливудом, «Голова-ластик» до отказа набит отсылками. Знаменитый мозаичный пол, например, перекочевал из «Орфея» Жана Кокто, а мертвое дерево, растущее из кучи земли, – образ, который можно найти в других картинах Линча, например в «Твин Пиксе». Главный персонаж «Головы-ластика» вдохновлен внешностью Сергея Эйзенштейна. Но заимствований из американских картин в «Ластике» несравнимо больше – здесь есть «Окно во двор» Хичкока и «Сансет бульвар» Билли Уайлдера – любимые фильмы Линча – и, разумеется, Орсон Уэллс, Джон Форд и Фрэнк Капра.
Линч – американский художник, и в этом он похож на Энди Уорхола и Джексона Поллока. Квинтэссенцией счастья для режиссера стали воспоминания о его взрослении на Среднем Западе – как дед срезал плоды с деревьев специальными ножницами, а в воздухе разливались запахи, сладкие, как патока. Едва ли существует что-либо более американское, чем Средний Запад с его ухоженными участками, запахами липы и роз и идеальными дорогами. Примечательный штрих: до поступления в американскую киношколу Линч хотел учиться искусству в Европе. Но едва оказавшись в Греции, режиссер почувствовал, что «жизнь на расстоянии 11 тысяч миль от ближайшего McDonald’s совершенно невыносима», и сразу же вернулся домой в Филадельфию.